Грешник (СИ) - Резник Юлия - Страница 24

- Хозяйка в саду! - крикнул кто-то.

Можно подумать, он об этом не знал. Где ж ей еще быть? Не став сразу переодеваться в робу, Глеб пошел мимо дома, по утоптанной в камень тропинке. К ней...

Наташа дремала в гамаке, который он растянул между двух старых раскидистых яблонь. И как только уснула в таком шуме, спрашивается? Одна ладошка под щекой, вторая на остром холмике живота. Бесшумно ступая, Громов подошел к ней вплотную. Жадный взгляд скользнул вниз по загоревшему на солнце лицу, склоненной набок шее. Замер на грудях, скованных лифчиком. На людях она его не снимала, а вот дома... Он изучил ее грудь от и до. Мог с точностью до секунды сказать, когда она стала полнеть, как изменились её соски, на сколько тонов те потемнели с того момента, как они встретились.

Господи, ну, о чем он думает?

Кажется, вообще теперь не опадающий член напрягся еще сильнее. Твою мать... Он пытался с этим бороться. Даже хотел трахнуть какую-нибудь девицу, в надежде, что станет легче. Но... ни черта не вышло. Банально не смог. Почему-то засела мысль, что в таком случае он уподобится собственному сыну, который её предавал... Что угодно, но только не это.

В общем, рука стала его лучшим другом. И это в сорок четыре гребаных года. Будь оно все проклято.

Наташа пошевелилась. Шелестящая в ветках листва разошлась - яркий солнечный зайчик коснулся до этого скрытого тенью лица. Глеб протянул пальцы, как будто и правда хотел отогнать свет, который мог ее разбудить. Погладил. Беременность меняла не только тело Наташи. Она накладывала печати и на ее лицо. Её кожа как будто светилась изнутри, а губы припухли, став еще более красивыми и сексуальными. Спала бы Наташа так безмятежно, если бы знала о том, что она делала этим ртом в его мечтах?

Бежала бы, не оглядываясь.

А если нет?

Иногда он ловил на себе ее взгляды... И было в них что-то странное. То, что заставляло сердце бешено колотиться, а плоть - еще сильнее твердеть.

Ее ресницы затрепетали. Наташа открыла глаза. Потерлась о его пальцы, задевая их краешком губ так, что у него сердце замерло.

- Скучаешь?

- Нет. Я проредила траву, а потом читала...

-Тебя не беспокоит грохот?

Наташа задумалась. Осторожно спустила ноги вниз. Глеб придержал гамак, чтобы тот не раскачивался. Подал ей руку, помогая выбраться из него.

- Нет. Странно, но совершенно не беспокоит. Вы голодны?

- А ты еще не все наши запасы скормила рабочим? - спросил в ответ Громов, прекрасно зная, что Наташа из жалости подкармливала всю бригаду.

- Нет, вам я оставила, - не поняв юмора, серьезно кивнула девушка и пошла к старой беседке, в которой они наладили дачный быт, пока шло строительство дома.

Наташа достала из крошечного холодильника пластмассовый судок и сунула в микроволновку. Нарезала овощей на салат.

- Как ты себя чувствуешь сегодня? Малышка не шалит?

- Малышка устала играть в футбол моей печенью и уснула.

Глеб усмехнулся. И будто не поверив ей, а на деле просто не в силах ее не касаться, положил свою огромную лапищу Наташе на живот. Прислушался. Он еще помнил те чувства, что испытал, когда малышка в первый раз дала о себе знать легким, почти неуловимым импульсом, разогнавшим их сердцебиение. Именно он был с Наташей в тот миг. Именно им он принадлежал. Им и никому больше!

Будто бы почувствовав его присутствие, Нина толкнулась. Громов поднял взгляд:

-А говоришь - спит.

- Проснулась... - философски пожала плечами Наташа, - она всегда на вас реагирует. Вы же в курсе.

О, да. Нужно ли говорить о том, как этот факт его радовал? Он будет лучшим для этой девочки. Папой... дедом ли. Какая разница? Он уже любил ее всем своим сердцем.

Наташа поставила перед ним тарелку и уселась напротив в допотопное, еще советских времен, кресло. Подперла ладонью щеку, наблюдая, как он с жадностью набросился на еду. Все это фигня - про ненормальный взгляд. Нормально она смотрела! Как будто радовалась его хорошему аппетиту.

-А ты?

- Яблок наелась...

- А картошечки? - поднес вилку к женским губам, больше шутя, чем на что-то рассчитывая. А она его опять удивила. Открыла рот и послушно съела предложенный кусочек, выбивая из Громова все дерьмо. Он медленно отвел руку и впялился взглядом в стол. Глеб горел, пылал изнутри, опасаясь, что это пламя вырвется из-под контроля и все разрушит.

- Глеб Николаевич! Телефон...

- Что? - просипел он.

- Вам звонят!

Черт. Совсем помешался. Не слышит ничего. Не видит... Вообще ничего нет, кроме неё. Так разве бывает? Рукой, которая не имела права дрожать ни при каких обстоятельствах, подхватил телефон. Успел заметить, что звонила Лариска. Приложил трубку к уху.

- Немедленно приезжай. У Кирилла остановка...

Глеб встал. Обхватил ладонью затылок. Как ей сказать? Что вообще делать?

- Ау... - ухнула Наташа, болезненно искривляя губы.

- Что такое?!

- Пинается... - улыбнулась она, растирая то ли бок, то ли поясницу. Громов моргнул. Соображать нужно было немедленно. Значит, как в армии: исходные позиции - беременная с угрозой выкидыша. Остановка? Не факт, что смерть. Говорить? Подвергнуть риску малышку. Да и не ясно ведь ничего!

- Наташ, мне нужно срочно отъехать!

- Что-то случилось?

- Нет. Это по работе. Ты еще здесь побудешь, или мне тебя закинуть домой?

- Не нужно. Сергей закинет. А вы поезжайте, если такая срочность.

Он и поехал. Гнал так, что другие водители возмущенно сигналили вслед. К черту. О чем он думал в тот момент? О многом. О том, что может потерять. Или обрести. Смерть - это не только конец. Смерть - это еще и начало. Что он чувствовал? Сожаление. Что молодой, не поживший парень, возможно, умрет. Была ли эта боль неподъемной? Нет. В нем не было слепой отцовской любви. Не сложилось. И он, как никто другой, знал, что смерть отнимала будущее у гораздо более достойных парней. Тех, кто, не жалея живота, защищал. Свою страну, женщин, стариков и детей. Тех, о чьих подвигах никто не услышит, и о жертве которых никто не узнает. Громов проводил в последний путь многих достойных мужей. Он чудом выжил сам. Может быть поэтому не питал особых иллюзий в этих вопросах.

- Что там? - смерчем влетел в отделение, где уже сидела Ларка.

- Я только от него уехала, как мне позвонили... - прошептала она. Подняла взгляд - черная от горя, осунувшаяся, похудевшая. - У него кровь ртом пошла - чуть не захлебнулся. А потом и сердце останови ло-о-ось...

- Ну, все... Тише, тише... Его ведь вытащили?

- А надолго ли? Они каждый раз за мной ходят - подпишите бумажки.

- Предлагают отказаться от дальнейших реанимационных мероприятий?

- Предлагают. Да... Говорят, что это уже бессмысленно. Господи... Как, они думают, я их подпишу? Он же... он мой сын, Громов.

Она долго плакала на его груди. А потом он разговаривал с врачами. И это было действительно тяжело. Даже ему. Что уж говорить о Ларке?

- Что нам делать, Глеб? Я не понимаю!

- Знал бы я, что тебе сказать...

Ларка не хотела уезжать, но Глеб настоял на своем и даже подбросил ее до дома. Когда вернулся к себе

- Наташа была в своей комнате. Но, как обычно, выскочила на звук, едва он зашел в квартиру.

Неторопливо подошла ближе, прижимая ладонь к выпирающему холмику живота.

- Все хорошо? - спросила, чувствуя его настолько тонко, что он каждый чертов раз удивлялся. И преклонялся, никогда такого ранее не испытывая.

-Да, все нормально.

Глеб наклонился, стащил узкие туфли.

- Пойдем, чаю выпьем? - спросил, запрокинув бровь.

Наташа кивнула, но стоило ему сделать пару шагов, легким касаньем руки вынудила его остановиться. Приблизилась вплотную, в то время как он старался вообще не дышать, и жадно обнюхала.

- Вы были в больнице? - спросила она, вскидывая взгляд. Её зрачки панически расширились, губы затрепетали. - Что-то случилось? Да?! С Кириллом что-то случилось?

- Эй... Ты чего напридумывала? Нормально все. Было кое-что несущественное, я заехал. А так - все без изменений.