Пёс империи (СИ) - Побережник Николай - Страница 46

– Сначала поговорим и я решу.

– Нет, мой дорогой, Кинт Акан! Решу я!

– Хорошо, – Кинт пожал плечами, – тебе удалось сделать фотокопии, как я просил?

– Нет! Я же сказала, я сутки не сомкнула глаз и перерисовывала все от руки.

– И как, получилось?

– Вполне.

– Неси сюда.

Конинг

– Мама! Там этот дядя в усах, который отца забрал! – прокричал Дайм и побежал от окошка в детской на кухню.

– Что? – не поняла Сэт, она возилась у очага с завтраком.

– Ну дядя, – Дайм нахмурился, погрозил матери пальчиком и попытался спародировать отца, – не доверяй синим камзолам! Там тот усатый по улице идет…

Вытерев руки о фартук, Сэт прильнула к окну и увидела Мореса, он уже свернул в узкий проход между лавкой и соседским забором, а через секунды раздался настойчивый стук в дверь.

– Сынок, иди к себе, – Сэт погладила сына по голове и нежно подтолкнула в спину.

Дайм нехотя отправился в детскую, подтянув пижамные штаны.

– Только не говорите, что что-то случилось с Кинтом! – открыв входную дверь, вместо приветствия заявила Сэт с металлом в голосе.

– Здравствуйте мадам, – Морес приподнял форменный котелок и учтиво поклонился, – Я тоже рад вас видеть… с Кинтом я виделся часов восемь назад, с ним все в порядке, а вот у вас тут, насколько мне стало известно, что-то происходит, я получил вашу телеграмму…

– Проходите, – Сэт отступила и указала рукой в сторону гостиной.

– Так что случилось? Рассказывайте, – Морес снял котелок и положил на стул, сам же садиться не стал, а заложив руки за спину, приготовился слушать.

– Какой-то бред! Я не знаю всех подробностей, но отца арестовали и обвиняют в мародерстве во время Северной войны.

– Что, простите? – у Мореса поползла вверх тонкая бровь.

– Я же говорю, бред! Его уже допрашивал какой-то судья из Мьента, а отца содержат в гарнизонной тюрьме. А еще… Маар сказал, что отцу обещали снисхождение, если он даст показания на Кинта, будто это он отдавал приказы на мародерство.

Со стороны улицы донеслось тарахтение моторного экипажа, затем в лавке что-то громыхнуло и послышались шаги. Морес прислушался…

– Это Маар приехал, он нам в лавке помогает.

– Очень кстати, пригласите его сюда.

– Что-то с Кинтом? – сразу же спросил Маар, пройдя в гостиную и увидев Мореса.

– С Кинтом все в порядке… Доброе утро, Маар, – Морес шагнул на встречу и протянул правую руку, но потом опомнился и протянул левую, – отвезете меня к ратуше, судья ведь там?

– Да, как паук там расселся, плетет свою паутину… мерзкий тип! – Маар ответил на рукопожатие.

– Поедемте, я не располагаю большим количеством времени. Мое почтение, мадам, – Морес снова чуть поклонился, поднял со стула котелок и вышел из гостиной.

– Это все из-за коменданта, капитана Токэ, – Маар завел двигатель и снял экипаж с тормоза, – он на госпожу Григо глаз давно положил, все таскался в лавку с цветочками да сладостями, еще до того, как Кинт нашелся. А потом стал господина Григо провоцировать… это точно его пакость, господин Морес, всем это понятно.

– Очень интересно, – Морес поправил пенсне, – едем в ратушу.

Один из городовых отступил от двери ратуши, а второй открыл ее, пропуская высокого господина в форменном синем камзоле, с колючим, ледяным взглядом за стеклами пенсне…

– Где судья из Мьента? – на ходу спросил Морес.

– Выехал! – громко ответил тот, что не держал дверь.

– Куда? – Морес остановился и развернулся на пятках.

– В гарнизонную тюрьму!

Морес ничего не сказал в ответ, шустро сбежал по ступенькам, запрыгнул обратно в ожидавший его экипаж, и тот тут же рванул с места, насколько это возможно для такого старья. Было уже позднее утро, Кониг проснулся и ожил – задымили трубы лесопилок и силовых установок портовых кранов, на пристанях гудели баржи, сезонные рабочие компаниями забирались в грузовые фургоны, что повезут их в лес. На главной улице старого Конинга открывались лавки и салоны, и те, кто вчера перебрал и кому не нужно спешить, с помятым видом потянулись в салоны за спасительной выпивкой. В Конинге все еще очень популярен конный транспорт, отчего немощеная центральная дорога была усыпана лошадиным навозом, который иногда убирали, соскребывая в сторону сточной канавы. Раз в месяц жители Конинга устраивали общую приборку, выходили на улицы, вооружившись метлами и лопатами. Это уже давно сложившаяся традиция, и уже не столько для наведения порядка, сколько возможность собраться и выпить, приезжим познакомиться, многочисленным вдовам найти новых женихов, а вечером, на тесной набережной устроить большую городскую пьянку. В Конинге все совсем не так, как в других городах терратоса, да, здесь есть своя аристократия, но здесь нет ни одного нищего. Здесь любому предложат работу, пусть незначительную, пусть за малое количество кестов, а порой и просто за еду, но уже давно никто не голодает в Конинге.

– Да уж, – поглядывая по сторонам, заметил Морес, – у вас здесь что, действительно нет бездомных и попрошаек?

– Господин Морес, – Маар даже хохотнул, – может, когда с осени и останется пара бездомных, что обычно из сезонных рабочих, которые пристрастились к шанту и их вышвырнули из артели, но сами подумайте, кто в нашу зиму выживет без теплого угла? Старик Дукэ бывает добр, и пускает кого из таких в каретный сарай пожить, но гоняет их так, что те забывают с какого края бутыль шанта распечатывается! О, вот и комендатура, но меня туда не пустят…

– Остановись у ворот и подай сигнал.

Скучавший в караульном грибке часовой подпрыгнул на месте, услышав звук образованный струей пара под давлением и вырвавшийся через сопла, этот звук и гудком не назвать, скорее рев.

– Открыть ворота! – сунув под нос подбежавшему часовому свой жетон, спокойно, но весьма настойчиво приказал Морес.

Часовой и в глаза никогда не видел подобных жетонов, но прекрасно слышал о секретариате безопасности терратоса. Он, согласно наставлениям строевого устава, вытянулся как струна и кивнул, отдав честь, а потом, едва не споткнувшись, побежал открывать ворота.

– Жди здесь, – Морес выпрыгнул из экипажа, осмотрелся, без особого труда определил здание тюрьмы и широким шагом направился к нему.

Дежурный надзиратель тоже попытался изобразить строевую стойку, увидев жетон Мореса, но мешал большой живот, а отдать честь было тяжело из-за заплывшей жиром шеи, поддерживающей лысую и круглую как шар голову.

– Где судья из Мьента, где Ян Григо?

– Так они все в подвале, в камере дознания…

– Где? – заорал Морес, отчего толстяк попятился назад и едва не упал, – а ну, веди!

Спустились в подвал, прошли по короткому коридору со сводчатым каменным потолком и остановились у двери, из-за которой доносились шлепки… Картина, которую застал Морес, его взбесила, нет, подобные мероприятия по дознанию он, бывало, проводил и сам по отношению к шпионам, заговорщикам или каким-нибудь бомбистам. Но здесь немного другой случай… Едва держа себя в руках, Морес застыл в дверях. Григо был подвешен за цепь кандалов к крюку в потолке, а распаленный процессом дознания мужчина в звании капитана, судя по нашивкам на расстегнутом кителе, охаживал Григо кулаками по животу и вообще, куда попадет.

– Господа, а что здесь происходит? – громко спросил Морес, прошел к сидящим за длинным столом судье и его секретарю, и положил на столешницу свой жетон.

Свет от нескольких зарешеченных окошек под потолком, косо падал на столешницу, но разглядеть, что написано на жетоне они смогли, отчего оба застыли немыми изваяниями.

– А вы, собственно, кто? – капитан Токэ повернулся к Моресу.

– Кто я? – Морес в два быстрых шага оказался рядом, – я твой спаситель и благодетель…

Хлесткий удар в подбородок заставил ноги капитана взлететь вверх, Морес насел сверху и с каждым ударом, вгоняя нос капитана Токэ вовнутрь черепа и кроша лицевые кости, приговаривал: