Пришествие Зверя том 2. Антология - Торп Гэв - Страница 52

— Вы сможете столько продержаться? — спросил Боэмунд.

— Это моя позиция, брат, я удержу ее.

Боэмунд криво усмехнулся, словно ножом блеснул, и кивнул куда-то через плечо Курланда. Силовик подошла на расстояние в два метра и отсалютовала.

— Я знаю тебя, боец, — сказал Курланд.

Лицо женщины, частично видное между ремнями шлема и визором, вспыхнуло. Среди смертных защитников Дворца на Курланда так взирали очень многие, и он уже устал от подобной картины. Так, как смотрела она, смотрят лишь на святых и спасителей.

— Галатея Хаас, господин, и… — она повела плечом, демонстрируя знаки различия, — теперь я надзиратель. — Она прикусила губу, словно беспокоясь, что оскорбила постчеловеческого повелителя, растрачивая его время на что-то столь незначительное, как иерархия смертных, и осторожно добавила: — Вы меня помните?

— Я редко забываю, — сказал Курланд. — Возблагодари Императора, что создал меня таким.

— Я… да, конечно.

— Хвала Ему, — пробормотал Боэмунд.

— Я могу тебе помочь, надзиратель?

— Да, милорд. — Она снова отсалютовала и застыла в этой позе. — Провост-полковник требует, чтобы площадку «тета» на стене Дневного Света вернули Адептус Арбитрес.

— Скажите ей, что нельзя.

Хаас улыбнулась:

— Спасибо, милорд.

Боэмунд, ворча, повернулся спиной к женщине, которая едва доставала ему до локтя, и направился обратно к челноку.

— Они требуют, чтобы вы их защищали, но лишь пока это не представляет неудобства для их мелких владений. Разбирайся с этим сам, брат, а я больше не позволю втянуть себя в политические игры.

Курланд кивнул:

— Со своего челнока я видел бунтовщиков у самого Великого Зала. И я не удивлен.

— Их нужно усмирить! — пророкотал четвертый присутствующий космодесантник Вечность, стоя на краю платформы напротив Дневного Света. — Столь явное выражение недовольства на территории Дворца карается смертью.

Черный Храмовник, который ныне звался Вечностью, требовал, чтобы его поставили именно на той стене, настаивал, чтобы его включили в последнюю линию между Кустодес и остальной Вселенной. Он, более чем кто бы то ни было, служил напоминанием, что Имперские Кулаки — это нечто большее, чем знаки отличия. Хаас посмотрела на возвышающегося над нею боевого брата, и на ее лице застыла настороженность, если не страх, словно она уже прежде слышала голос этого Черного Храмовника.

— Тогда иди к ним, брат, — сказал Курланд, поворачиваясь и глядя в сверкающие красные линзы шлема Вечности. — Пусть они поймут, что находятся в безопасности, что среди них — Имперский Кулак. — Он покосился на Хаас. Женщину трясло хуже, чем когда ее спасли из орочьего плена. — Пусть они все поймут.

Великий Зал был сердцем Терры, а сама Терра — сердцем Империума Человечества. Он мог вместить полмиллиона граждан. Это был колизей, огромная арена, выстроенная на основании грандиозных иллюзий о Единстве. Реставрационные работы после Великой Ереси представляли собой по большей части осторожную косметическую подправку отдельных фресок, в случаях когда пикт оригинального изображения не сохранился или же оно неудобным образом противоречило Кредо.

Центральную арену окружали бесчисленные ряды пустых мест. Посередине стояло двенадцать кресел под знаменами двенадцати столпов Имперского правительства. Возвышение для оратора, установленное меж распростертых крыльев золотой аквилы, блестело в перекрещивающихся лучах прожекторов. Оно почти незаметно вращалось, и Вангорич был не в состоянии представить лучший образ неторопливого принятия решений вышеупомянутыми столпами Имперской власти.

Последний реликт представительного и ответственного правления стоял в восточном конце зала — статуя великого Рогала Дорна, воздвигнутая его братом Жиллиманом, первым лордом-командующим в истории. Примарх окидывал совет своим печально знаменитым суровым взглядом.

Дракан Вангорич был не склонен предаваться праздным мечтаниям, но мысль о том, что сделал бы живой примарх с людишками, пытающимися кроить себя по мерке сверхлюдей, доставляла ему удовольствие.

— Соблюдайте порядок, пожалуйста, — сказал Тобрис Экхарт, магистр Администратума, усталыми глазами читая с инфопланшета. Голос его эхом отзывался в вокс-усилителях, расставленных по периметру огромного сооружения. Незначительные перестрелки вдали — хотя и не в такой уж дали — отзывались в тщательно отлаженной системе шипением помех. — Уверен, что ситуация под контролем. Я…

Он близоруко заморгал, глядя на второй инфопланшет, лежащий перед ним на кафедре, потом нагнулся выслушать помощника, незаметного в ярких лучах, и весь подобрался.

— Мне сообщили, что ситуация действительно под контролем. Будьте любезны, откройте у себя повестку дня, криптокод каппа-трибус-септум-септум-омега, и, коль скоро мы все собрались, приступим.

Разбросанные по длинным рядам пустых мест, менее значительные лорды и мемослужители, одобренные и внесенные во всё более строго проверяемые списки Администратума, сняли со своих пакетов предохранительные ленты и набрали криптокод.

Вангорич сделал то же, что и все. Он был среднего роста и ничем не примечательного телосложения, одет в черное, зачесывал назад смазанные маслом черные волосы и, как и любой из присутствующих сотрудников, великолепно умел не привлекать к себе внимание. Кожа его была бледной, как и у триллионов не знающих света жителей Терры, из особых примет — разве что темные, широко поставленные глаза и крошечный шрам между челюстью и подбородком.

Разумеется, он запомнил содержание неотредактированной версии пакета, и агенты снабдили его криптоключом к финальной версии документа, как только тот раздали Двенадцати Верховным.

Уже сто лет великих магистров Официо Ассасинорум не включали в это число, но к некоторым привилегиям доступа привыкаешь, особенно когда имеешь возможность сохранить их. Действительно, Вангорич считал патриотическим долгом, сопряженным со своим постом, держать, что называется, руку на пульсе Сената.

Просматривая сводку из девяноста семи страниц, он отметил наиболее вопиющие пропуски по сравнению с исходной программой. Угадывать, кто и что убрал, было забавным интеллектуальным упражнением.

Жалоба из Адмиралтейства по поводу расходов, возложенных на них в связи с передачей блокады от Последней Стены Космофлоту? Удалена генерал-фабрикатором Кубиком. Слишком просто. Генерал-фабрикатор пойдет на любые траты, чтобы дотянуться своими механодендритами до орочьих технологий, особенно если оные расходы можно переложить на кого-нибудь еще.

Требование эвакуации гражданского населения мира-собора Мадриллины? Лансунг. А что тут обсуждать, если кораблей для этого все равно больше нет?

Намерение ограничить «подрывной» доступ магистра ордена Курланда к флотским базам и, между строк, к Черным Люциферам? Это — дело патрицианских пальцев эмиссара Патерновы. Высокомерно улыбнувшись, он принялся читать дальше. Одно досадно — Гелад Гибран больше ничем ему не обязан. Он вгляделся в страницу и нахмурился.

А вот это уже интересно.

Отчет о голоде в улье Альбия. Снабжение того продовольствием входило в обязанности Администратума, но он сомневался, что Экхарту хватит пороху для подобных политических игр. Тогда, возможно, текст удалила Юскина Тулл, спикер капитанов-хартистов.

Он поднял взгляд на помост.

В лучах прожекторов Юскина Тулл казалась восковой фигурой, облеченной ужасом, который превосходило лишь отчаяние, таящееся по ту сторону ее остекленевшего взгляда. Она была в великолепном кружевном платье, украшенном изумрудами, и последние полчаса, кажется, сидела совершенно неподвижно. Лишь моргала, когда крики становились достаточно громкими, чтобы перекрыть грохот пальбы. Она не слышала воплей. Только крики жаждущих крови.

Нет.

Определенно не Тулл.

Остальные лорды еще только занимали места.