Мекленбургская принцесса (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 28

– Ну почему же – не касается? У меня вон матушка не замужем!

И у матери, и у фон Гершова синхронно отвисли челюсти, но если Марта просто покраснела и отвернулась, то Болеслав вскочил и, не в силах более выносить этой муки, бросился прочь.

– Что всё это значит? – голосом, не предвещающим ничего доброго, спросила мать.

– О чем ты? – прикинулась дурой Шурка.

– О том, милая моя, что ты за последние сутки дважды чуть не выдала меня замуж! Скажи мне на милость, что с тобой происходит?

– Дважды? – картинно удивилась принцесса. – Ах, ты, верно, про этого противного Бопре! Не волнуйся, про него я говорила не всерьез.

– И на том спасибо! – глухо отозвалась Марта и неожиданно всхлипнула.

– Что с тобой, мамочка? – переполошилась виновница случившегося. – Я тебя обидела? Ну, прости меня, пожалуйста, идиотку малолетнюю! Я честное слово, никогда больше так не буду!

– Ты знаешь, – неожиданно призналась мать, – а ведь он мне и вправду нравился.

– Бопре? – на всякий случай уточнила Шурка. – Ну, да, он красавчик. Такие всегда нравятся женщинам.

– Что бы ты понимала, – засмеялась сквозь слезы Марта и взъерошила своей невероятной дочери волосы. – Нет, с тобой и впрямь происходит что-то неладное, и я никак не могу понять – хорошо это или плохо!

– Прости, мама, – искренне отвечала ей девочка. – Просто мне пришлось быстро повзрослеть.

– Тебе не за что извиняться, по крайней мере – передо мной. Я твоя мать и буду любить тебя, чтобы не случилось. Но вот перед господином фон Гершовым – тебе извиниться совсем бы не помешало. Все-таки он, не раздумывая, пришел к нам на помощь, и без него мы бы вполне могли опять попасться разбойникам. Так что он – наш спаситель и заслуживает благодарности, а не неприличных, для столь маленькой девочки, как ты, расспросов.

– Хорошо, – не стала перечить дочка. – Я немедленно пойду и попрошу прощения у этого благородного господина. Тем более, что он очень милый и ничуть не меньший красавчик, чем этот мерзкий гугенот. Ей-богу, если они все таковы, то я начинаю понимать французского короля, устроившего Варфоломеевскую ночь!

– Не смей никогда так говорить, – снова нахмурилась мать. – Если кто-то услышит, как ты оправдываешь папистов, тебе не поздоровится! К тому же, мерзавцы встречаются везде, вне зависимости от веры. Это, кстати, мне твой отец говорил, а уж он-то действительно ненавидел католиков!

– А почему?

– Ну, как тебе сказать… его собирались сжечь на костре.

– Но кто?

– Мой отец. Курт Рашке.

– Господи, час от часу не легче! Но за что?

– Долгая история, моя девочка. Когда твой отец появился в нашем городке, он был еще очень юн, но так красив, что мало кто мог устоять перед ним. Мы с моей сестрой – Авророй, не смогли. И так уж случилось, что у неё стал расти живот.

– И почему я не удивлена, – хмыкнула про себя Шурка.

– Когда это вышло наружу, мой брат попытался убить твоего отца.

– И что же случилось?

– Это был честный поединок, – вздохнула Марта.

– Какой кошмар!

– Да уж. И тогда мой отец подкупил лжесвидетелей, чтобы они обвинили юного принца в колдовстве…

– Погоди-ка, я, кажется, слышала эту историю, – начала припоминать Шурка. – Это ведь случилось в Кляйнештадте?

– Конечно, слышала, – пожала плечами мать. – Об этом сплетничали все служанки твоей благородной бабушки. Так что нет ничего удивительного, что слухи дошли и до тебя, моя девочка.

– Но как же он смог спастись… погоди, это же ты его спасла, ведь так?

– Да.

– Ты так его любила?

– Больше жизни!

– А теперь?

– Теперь… не знаю. Но мне очень неприятно, когда ты говоришь о моём возможном замужестве!

– Я больше не буду!

– Очень на это надеюсь. А теперь иди к господину фон Гершову, и попроси у него прощения.

Шурка вздохнула и направилась к тому месту, где сидел померанец. Он с хмурым видом поглядывал на воду, видимо прикидывая, когда лодка прибудет в очередной раз, но та ещё была очень далеко. Девочка тихо подошла к офицеру и присела рядом с ним на песок.

– Вы на меня сердитесь? – немного виновато спросила она.

– Нет, Ваша Светлость, – односложно ответил он, не повернув головы.

– Терпеть не могу, когда меня титулуют! – вздохнула Шурка. – Обычно ко мне так обращаются, когда собираются наказать.

– Вероятно, это случается довольно часто, – слабо улыбнулся тот.

– Язык мой – враг мой, – не стала отпираться принцесса.

– Вы что-то хотели?

– Да. Извиниться. Вы простите меня, господин фон Гершов?

– Я уже простил вас, Ваша Светлость.

– Ну, вот опять!

– Но, как мне называть вас?

– Друзья зовут меня Марией.

– Но вы принцесса…

– Я маленькая девочка, потому не будет никакой беды, если вы станете называть меня по имени.

– Хорошо… Мария.

– Вот и прекрасно, а как мне обращаться к вам? Так… господин фон Гершов, слишком длинно… Болеслав мне не нравится… давайте я буду звать вас Болеком?

Лицо померанца снова дрогнуло, и он поспешно отвернулся.

– Что случилось? – переполошилась Шурка. – Я опять сказала что-то обидное?

– Нет… просто, так меня называла только матушка и… ваш отец.

– Герцог Мекленбургский называл вас Болеком?

– Ну, да, а моего брата Лёликом. Это почему-то его забавляло.

– Странно… но если вас это обижает…

– Нет, отчего же. Если вам нравится, то можете. Только не на людях.

– Хорошо, ведь вы тоже не будете звать меня по имени при всех?

– Разумеется.

– Ну, вот и замечательно! – поднялась Шурка и довольно улыбнулась. – Теперь мы друзья?

– Как вам будет угодно… Мария.

– Да, совсем забыла, – замялась девочка, прежде, чем уйти, и лукаво улыбнулась. – Моя матушка, рассердится, если узнает, что я это сказала, но… она не только очень красивая, но к тому же добрая и умная. А еще у неё никогда не болит голова!

– Я вполне разделяю ваше мнение о фройляйн Марте, – удивленно вытаращил глаза померанец, – но боюсь, что не слишком понимаю, о чем вы!

– Это потому, что вы еще не женаты, – снисходительно заметила принцесса и с довольным видом отправилась назад.

Берлин был в те времена далеко не самой блестящей столицей в Германии, а потому в нем не часто собиралось такое представительное общество, как осенью 1618 года. Главным гостем был, несомненно, молодой шведский король Густав II Адольф, прибывший в Бранденбург инкогнито и, к своему удивлению, заставший там свою сестру мекленбургскую герцогиню Катарину, приехавшую накануне вместе с детьми. Он, разумеется, рад был встрече, тем более, что они с самого детства были очень близки. Но все же визит её оказался полной неожиданностью. Король прибыл по весьма личному, можно даже сказать – интимному, поводу. Дело в том, что он, наконец, осознал необходимость жениться. Не то, чтобы Густав Адольф не понимал этого раньше, но, будучи без памяти влюблен в свою давнюю фаворитку Эббу Браге, он не хотел слышать ни о ком другом. Увы – ни риксдаг, ни королева-мать – не одобряли подобного мезальянса, и его величеству, несмотря на все усилия, не удалось сломить их сопротивления.

Первой это поняла Эбба и неожиданно для всех ответила согласием на предложение руки и сердца со стороны Якоба Делагарди. Правда, злые языки поговаривали, что любимец короля специально женился на его любовнице, чтобы прикрыть грех своего сюзерена – но правды в этом было мало. Густав Адольф действительно любил Эббу и хорошо относился к Якобу, но их брак стал для него полной неожиданностью, чтобы не сказать – ударом. Однако, поразмыслив хорошенько, шведский монарх решил, что всё, что ни делается – всё к лучшему и принялся подыскивать себе невесту.

Вот в чём в Священной Римской Империи германской нации не было недостатка, так это в юных принцессах, отцы которых страстно мечтали поскорее выдать их замуж. Но, поскольку шведский король позиционировал себя как одного из лидеров протестантского мира, девушки-католички отпадали. Впрочем, среди последователей Лютера потенциальных невест тоже хватало, так что оставалось лишь выбрать. В общем, выбор Густава Адольфа пал на Бранденбургский дом, где у курфюрста Иоганна Сигизмунда были две дочери подходящего возраста, и уже подрастала третья.