По ту сторону жизни - Демина Карина - Страница 12

А заодно медленно наклонилась над Диттером. Медленно – ибо нервы у жандармика слабые, приключенческим чтивом расшатанные, еще пальнет… и попадет сдуру, а мне потом с заклятым серебром разбирайся. Может, для нынешнего моего организма особого вреда не будет, но рисковать не хотелось.

– Кости, – подумав, ответил полицейский. С меня он не спускал настороженного взгляда. – Степень погрызенности. И следы погрызов будут сличать со строением челюстей.

– Это важно, – поддела когтем шнур, но тот оказался довольно-таки прочным.

Диттер лежал тихонько, явно не совсем осознавая, где находится и что вокруг происходит.

– А еще концентрацию желудочного сока, – паренек слегка зарделся. – В последнем номере «Нежитиеведения» была статья уважаемого мэтра Крюнгерхдорфа…

А я номерок пропустила. Впрочем, доставляли почту исправно, значит, будет в библиотеке. Как раз и ознакомлюсь. Работы мэтра и в моей душе находили отклик…

– …что концентрация желудочного сока у ряда видов индивидуальна, к тому же различается содержанием некоторых белковых компонентов…

Шнур поддался. Путы и вовсе развеялись, стоило лишь подумать, и Диттер с немалым облегчением пошевелил руками.

– Он… двигается, – слегка запинаясь, произнесла Нинелия.

– Это агония.

– Двигается!

– Мэтр Брюхгирненнер, наш специалист по вскрытию, утверждает, что в некоторых случаях физическая активность тела сохраняется часами…

Диттер закашлялся.

– А… может, он того… – Нинелия сделала шажочек к двери.

– Невозможно, – веско заметил жандарм. – Способность к трансформации не передается ни через погрызы, ни через ослюнение…

– Я его не слюнявила! – Нет, это уже и не безумие даже, а дурная комедия. – И не грызла.

А то мало ли… пойдут слухи, потом не разгребешь. Знаю я местных сплетников, будут со смаком описывать, как я облизывала свежепреставившегося дознавателя с целью поднять оного из мертвых. И главное, что свидетели найдутся, а здравый смысл и даже вполне себе здравствующий Диттер – не аргумент.

– И половым путем тоже…

Может, этому умнику просто шею свернуть? А что, хрусь и все…

– Я жив, – Диттер соизволил подать голос.

– Это еще доказать надо! – Дядюшка Мортимер был настроен скептически. – Может, он тоже… и вообще, даже если жив, еще не значит, что в своем уме!

На редкость здравая мысль, жаль, что не в нашу пользу.

– Проверить просто, – Диттер коснулся пальцами плеча, потом что-то такое сделал, и мне стало неуютно.

Очень неуютно. Настолько неуютно, что я сама не заметила, как вновь на потолке оказалась.

Нет, я знала, что Плясунья и Осиянный не слишком-то ладят, но вот… ощущение, что с меня шкуру содрать попытались и, главное, не совсем безуспешно. А еще понимание, что знак, на долю мгновения вспыхнувший над головой Диттера, способен меня упокоить. Окончательно. И главное, ему ни кол не понадобится, ни пули зачарованные, ни… достаточно захотеть.

Я зашипела. Вот значит, на что кузина рассчитывала.

Знала? Откуда? Я ведь… я читала об инквизиции… приличный некромант должен знать, с кем его с высокой долей вероятности сведет судьба, но вот… в книгах писали о противостоянии, равновесии, договоре, который обе стороны блюдут с тщательностью завзятых бюрократов… Я знала, что есть у них способы остановить разгулявшуюся тьму, но вот чтобы… а кузина… ишь, поблескивает глазами.

– Убей ее! – велела она.

А Диттер стер знак и поинтересовался:

– С какой стати? Оружие уберите, будьте любезны…

В зеленой гостиной из зеленого были лишь шторы и коллекция нефритовых статуэток в стиле локхау. Вполне вероятно, статуэтки были настоящими и представляли немалую ценность, как и каждая вторая вещь в этом доме, но я к ним привыкла как к предмету интерьера…

– Я… я не знала… – Кузина старательно всхлипывала, прижимая то к одному, то к другому глазу кружевной платочек. – Я лишь… Что теперь будет?

Вот и мне интересно. За такие шуточки, говоря по правде, каторга грозила или, если у судьи случился приступ любви ко всему живому, вечная ссылка. Но что-то подсказывало, кузина выкрутится.

Диттер молчал. Тянул укрепляющий отвар, морщился, то ли от вкуса, то ли от слез кузины. Тетушка хлопотала, уверяя бедняжку, что все поймут… нельзя же из-за недоразумения жизнь девочке ломать.

Дядюшка Мортимер пыхтел и судорожно пытался сообразить, где выгода. На кузину с ее страданиями ему было глубоко плевать, но вот поодиночке у них шансов против меня не было.

– Я… мне… ромала встретилась… она сказала, что на мне венец безбрачия, – кружевной платочек замер в дрожащей руке. – Что поэтому ничего не складывается…

– А не потому, что ты мелкая потаскушка? – поинтересовалась я. И получила полный ненависти взгляд. – Что? Не так давно с одним кувыркалась. Я сама видела, что кувыркалась, так что не строй из себя оскорбленную невинность. А сегодня к другому полезла.

Даже я себе подобного не позволяла. Нет, любовники у меня были. Всякие. Но песен о любви я никому не пела и уж тем более не пыталась разум подчинять.

Кузина пошла пятнами и жалобно проблеяла:

– Это… это все зелье… – И новая мысль показалась ей на редкость удачной. Она прижала пальчики к вискам. – Я… я плохо помню, что со мной было…

– Разве можно покупать зелья у ромал! – воскликнул дядюшка, причем возмущение его было столь притворно, что, кажется, он сам себе не поверил.

– Бедная моя девочка… – Тетушка поцеловала дочь в макушку. – Ты так страдаешь… бедняжка тоже пострадала… будет совершенно бесчеловечно угрожать ей судом… любой поймет, что она не виновата.

Диттер прикрыл глаза. И тетушка замерла. А кузина и вовсе дышать перестала. Он пострадавшая сторона, и, чтобы эти курицы ни пели, как решит, так и будет. И судья разбираться не станет: кому охота ссориться со Святым престолом, особенно в ситуации столь однозначной.

Ромалы…

Да, ромальские шептухи еще та зараза. И заморочить способны, и внушение слабенькое навесить, чтобы потом за снятие его стрясти последние гроши. И совести у них не особо, точнее, гаджо она не касается, но… их ворожба иного свойства.

Травы?

Да, используют, но в основном дорожные, обычные. И силу из них не тянут, скорее пишут свою… да и ни одна ромалка в здравом уме не рискнет делать что-то настолько противозаконное. Во всяком случае, не для чужака… максимум – любовный эликсир с легким возбуждающим эффектом…

– Она… она так говорила… говорила… простите, я не помню… – Кузина смежила веки и сползла на стуле. – Совершенно не представляю, как… я ведь никогда прежде… шла из храма… молилась Невесте… наверное, она там всех поджидает.

– И сколько вы отдали? – поинтересовался Диттер.

– Все… все, что было… двадцать марок и золотое кольцо… прости, мама, я не сказала… мне было так… так стыдно…

Я фыркнула.

Дядя Фердинанд постучал пальцем по записной книжке.

– Когда это произошло?

– Недавно… месяц назад…

Двадцать марок и золотое кольцо? Сомневаюсь, что оно имело хоть какую-то ценность, а значит, пошло бы по цене лома… Итого получается в сумме марок тридцать? Да одни ингредиенты потянут на сумму, в три раза большую…

Но я промолчала. Почему? Кузина… Судя по мрачному взгляду Полечки – что, не ожидал? – мальчик молчать не станет. А значит, пара дней и репутации милой крошки наступит конец.

Ей придется уехать. На год… два… десять. И если так, то смысл разбирательство затевать? Суд опять же… Она, как ни крути, часть семьи, а значит, трепать будут не ее имя, но мое… проклятье!

– Мамочка! – взвыла кузина, понимая, что дело пахнет каторгой. – Мамочка моя… я ничего плохого не хотела… чтобы на меня посмотрели… как на нее… чтобы меня тоже любили…

В разных позах.

– Суда не будет. – Диттер допил отвар и, отставив флягу, икнул. – Прошу прощения, но… у меня нет ни малейшего желания тратить время на судебные разбирательства.

Кузина бросила на него взгляд, весьма, как по мне, далекий от благодарности.