Йормундур (СИ) - Азырова Анна - Страница 30

— Вы забыли о своём долге. Одна отнятая жизнь должна быть восполнена одной подаренной.

Поняв, к чему ведёт служитель богов, лица командиров сделались только угрюмей.

— Но я хочу на пир: залить глаза как следует, чтоб не видеть всей это крови и трупов! — не сдержался самый молодой из предводителей отрядов. — Мои воины пресытились убийствами, нельзя ли?..

— Похоже, придётся объяснять на пальцах, — вздохнул Лундвар, затканная золотистыми нитями мантия зашуршала о длинную каменную ступень перед замковой террасой. — Природа сделала так, чтобы жили и размножались лишь те, кто доказал своё превосходство над слабыми и немощными. Мудрые боги хотят от нас того же, но христианские псы извращают всё, что священно для этого мира. — заведя мосластые руки за спину, жрец стал прохаживаться в другую сторону. — Их ложная вера учит нас всепрощению, смирению, состраданию врагам, то есть мнимым идеалам. А Водан и прочие асы хотят, чтобы мы очистили Мидгард, заселив его теми, кто сможет им достойно править. Сильными, умными, здоровыми, словом, чистокровными северянами. Думайте о себе как о сеятелях. Но ни одно семя не взойдёт, если не орать землю, не избавить её от плевелов.

Молодой викинг стушевался, искоса поглядывая на рядом стоящих побратимов. На чело легла тень неразрешимого душевного спора.

— Мне не вдолбить столь высоких материй в головы уставших голодных солдат!

— Так передай им, что никто не будет жрать и пить, пока не приведёт одну бабу и не явит доказательство смерти её чада, — Лундвар давяще навис над статной фигурой несговорчивого командира. — Своим примером покажи бойцам, как надо вести себя с врагом, чтоб у него душа уходила в пятки при одной мысли о викингах. А люди твои не разумней скота: за одним попрут и всем стадом.

В глубине замка за парадными дверями толпа залилась басистым хохотом, и десятки ног затопали о деревянный пол в едином ритме, вторя развесёлой музыке.

— Мне близка ваша жалость к страждущим, — Лундвар опустил ладони на грудь одному и второму командиру перед собой, — Но вспомните, как вы поступаете с раненным конём, что не может больше идти и мучительно умирает в ногах хозяина. — длинный костистый палец жреца указал на крест, венчающий собор Иакова. — И припомните, как поступают христиане, что достойное избавление от жизни приравнивают ко греху, грозя вечными адскими муками. Эта свора обожает всё, что связано с немощью, лишениями, разложением и смертью: глянь хотя бы на их святыни с мощами и акры земли под кладбища.

В замке завели браную песенку, раздался бой подвернувшейся под руку посуды.

— Глядя на калек, что из последних сил цепляются за своё бренное безрадостное существование… ужели в вас не проскальзывала мысль о матери, малодушно сохранившей жизнь такому отродью в колыбели? О, как эти глупые жёны уповают на своего бога, ведь только его волей можно оправдать столь низкую извращённую жертву! И с какой радостью они избавили бы себя от этих оков, если бы не догмы христианства!

Лундвар круто развернул к толпе викингов молодого капитана, рука до боли впилась в плечо.

— Так помоги же этим сукам зачать детей чистых кровей, закалённых северными морозами. Ступайте в город! — воитель подался вперёд от сильного толчка, ноги твёрдой поступью зашагали к своему отряду.

Вскоре многолюдное сборище распределилось по ровным колоннам, пехотинцы в первых рядах стали колотить секирами по щитам, и по трубному зову рога войско двинулось просторными ветвистыми улицами Компостелы. Лундвар, удовлетворённый своими делами, вернулся в холл резиденции, где за ним наглухо заперли двери портала.

В необъятной трапезной покойного епископа за длинными столами расселась дружина Гундреда, а сам ярл окружил себя молодыми красавицами, которых подобрал в городском борделе. Хольды угощались вином из запасов церкви и только что снятой с вертела птицей да бараниной. Скальды взбирались на бочки, чтобы зачитать очередную вису или продолжить рассказывать сагу, начатую на прошлом пиру. Не обходилось и без ссор да тумаков снующей всюду челяди, пьяных драк и боёв на руках. От натопленных очагов, жаровней и чадящих факелов на высоких колоннах промозглый воздух сменился духотой и вонью всевозможных яств. За небольшим обеденным столом, стоящим в стороне от других, сбросив сурьмяные накидки, устроились четверо мужей, перекрикивающих барабанную дробь и мелодию флейты. Узкий круг выживших в походе берсерков тускло освещала свеча на серебряной подставке. Викинги отужинали и неторопливо потягивали из кубков сладкое белое вино, отдающее ягодами и какими-то душистыми специями.

— Поверить не могу, что от такого отряда нас осталась горстка! — железная чаша тяжело бахнула о грубо обработанную столешницу.

— Половина, — не так чувствительно откликнулся другой воитель. — Ну, ежели Стюр с Йормом вернутся.

— Зато девку какую-то подобрали. — скрипучим голосом заворчал самый невзрачный и малорослый из соратников. — С ней на охоте сегодня утром утоп Гуннлауг из пехоты. Мрём, как мухи по осени, и на ровном месте, понимаешь!

— Ты про Тордис? Она ж ярла дочка.

— Не место бабам в рейде! — крикун хлопнул ладонью по столу, удобней развалился на деревянном стуле, больше смахивающем на трон. — Толку мало да глаза мозолит зря.

Трое берсерков от души посмеялись над товарищем, которого по обыкновению и сами женщины не жаловали. Худой и низкий для нормандца, он унаследовал от родни смолянисто-чёрные стоячие торчком волосы и грубую кудрявую бороду, которая хоть как-то скрадывала несуразное лицо в шрамах. Огромные уши торчком, крупный приплюснутый нос да лохматые брови неизменно напоминали детям в родных краях горного тролля. Над парнем смеялись с малых лет и до нынешнего дня, а чёрные глаза его оставались добрыми, пускай кто-то и видел в них недостаток ума. Он мог ступить на неверный путь обиженного сверстниками мальчика, но уже тогда доказал свою суть. Повалив в грязь старшего парня, вцепившись всем телом, он душил его до тех пор, пока задира не стал отключаться. Таких озорников был в жизни берсерка не один десяток, и вот уже перебранки стали чем-то вроде приветствия нового друга.

— Корриан, так она сбивает тебе баланс в драке? — ухмыльнулся первый викинг.

— Стойка кренит вперёд, — невозмутимо добавил его старший побратим.

Чернявый нормандец, не обращая внимания на похабный смех, стащил с тарелки оливку и в полёте поймал её ртом.

— А вам известно, что у Тордис с Гундредом меньше общего, чем у епископа с соблюдением заповедей?

— Это как, брат? — продолжили посмеиваться мужи.

— А вот так. — Корриан облокотился на стол, макнул усы в чашу с вином. — Никакая она ему не дочь. Ярл бездетный.

Хихиканье берсерков помалу сменилось подозрением, вояки сгрудились ближе к товарищу.

— Гундред сам говорил о своих бастардах в южных землях, — возразил старший из компании.

— Да, а жёнам своим заделать дитятю не может. Уж сколько лет! Нет там никаких ублюдков, девка белобрысая — безродная самозванка, а ярл бесплоден. Вот и весь сказ.

Между друзьями повисло тягостное молчание, пока один не предостерёг:

— Корриан, ты следи за тем, что мелешь под одной-то крышей с ярлом. Доказать слова свои ты не можешь, а Тордис тебя…

Тут зачинщик спора подорвался с места, и опустевшая чаша улетела высоко через плечо, едва не угодив другому нормандцу в голову.

— Пусть ваша девочка приходит. Я её протащу за косы через все полторы сотни комнат этого замка, а потом отдеру так, как её потаскуха-мать никогда не драла.

Поодаль послышался скрип петель, с которым отворялись парадные двери. Помалу епископские холуи стали пропускать в зал одного за другим пехотинцев, которые тащили за собой хныкающих галисийских женщин. С новой кровью пирушка оживилась, Гундред заладил толкать тосты, а воины полезли под юбки к строптивым чужестранкам.

В это время Лундвар поднялся на колокольню пустующего собора Святого Иакова Мавроборца. Жрец проследовал взглядом за огнями костров в глубине улиц и сотнями факельных огоньков. Приятно приглушённый, до колокольни доносился визг детей и женщин, с трудом отделимый от зычного мужского клича. Вот занялась огнём соломенная крыша, заставляя обречённых жителей бежать прямо в руки налётчиков. Хоть этот соборный округ велик и многолюден, за пару дней, пускай и не до конца, они наведут тут свои порядки.