Йормундур (СИ) - Азырова Анна - Страница 20

— Он почти не видит судьбу при свете дня, но стоит ему отойти ко сну, как пророчества из него льются рекой! Все финфолк это знают, потому приходят к отцу за советом, когда он ляжет почивать и крепко уснёт.

Сестра хмуро глянула на брата, явно не разделяя его прямоту. За день путники успели привыкнуть к доброму мальцу, похожему на сородичей лицом и тёмной кожей, но славному и улыбчивому на вид.

— Так может… — Ансельмо бросил на Олалью заговорщицкий взгляд.

— Это сказки! — отмахнулась девушка.

— Проверим! — Октри подскочил с ковра, расстеленного на полу, и бодро потопал к выходу.

Любопытство повело Йемо и его подругу вслед за мальчиком. Скоро они оказались в одной из хижин финфолк, устроенной для Диан Кехта и по его вкусу. Октри зажёг несколько толстых свечей, воткнутых в высокий кованый канделябр в углу комнаты.

Тусклое пламя осветило опочивальню весьма скромных размеров со множеством прибитых к двум соседним стенам полок. От потолка и до самого пола в доме знахаря разложены книги и свитки, горшки и сосуды, банки и склянки с какими-то снадобьями и ингредиентами. Встречаются и черепа животных, какие-то деревянные и каменные фигурки, самотканые мешочки и шкатулки. К бечёвкам вдоль стен привязаны пучки и веники из трав, цветов и веток. Кое-где притаились чучела птиц, посаженные на деревянную подставку или подвешенные на стену. Посредине комнаты, как полагается, есть каменный очаг, углублённый в землю. Решётка над ним крепится на четырёх железных штырях. Нашлось там место и для стола с придвинутым табуретом, и для резного сундука, где хозяин хранит свой скарб. Лежанка Диан Кехта, где тот похрапывал, расположилась в дальнем углу. Над ней красуется большой гобелен, изображающий гордого наездника, белый конь которого скачет по волнам. На полке с причудливой резьбой оставлена книга, только что читанная мудрецом. Изголовье украшено теми же перекрёстными узорами.

Когда, скрепя половицами, трое товарищей на цыпках подошли к лежбищу, Диан Кехт заворочался и закряхтел, но глаза остались сомкнуты.

— Задай любой вопрос о себе. — предложил Октри шёпотом. — Скажем, о былом.

— Лады. — Ансельмо сложил руки домиком, задумчиво поднеся к губам. — Любезный Диан Кехт, скажи-ка, чем я занимался в монастыре Святого Лаврентия Римского, когда был принят в братство?

Предсказатель свёл бровные дуги, поморщил обезьяний нос, рот разинулся с громким храпком, и спящий долго выдохнул, что-то невнятно мямля. Тут речь Диан Кехта стала разборчивей, но такой же сонной и сбивчивой:

— Ты, послушник, будешь трудиться,

Как причитается твоему сану.

На-ка сапу да остру лопату,

Поди накопай картофеля с грядки,

А после вечерни полезешь ты в бочку

Топтать виноград босыми ногами.

Скоро приедет аббат наш Эбонтий,

Братию ждёт большая пирушка!

Олалья с Октри не сдержали хохота, зажав рты ладонями.

— Ну, не мудрено, что все монахи сперва ходят послушниками, — вздёрнула указательный палец девица. — А картофель и виноград растут по всей Испании. Он мог это знать.

— Тогда спроси чего посложнее. — предложил обиженный Октри.

— Почтенный, расскажи о моём Стюре. — Олалья мечтательно глянула в потолок.

— Стюр Сметливый… Гундреда воин.

Тяжко в душе у славного мужа!

Бременем тайна на сердце упала.

Мысли о друге покой отгоняют…

— Похоже на правду, но так говорят все ясновидцы. — повела бровью Олалья. — Можно больше фактов?

— Лёжа нагая, ты вспоминала

Ночью у Стюра в жарких объятьях,

Стонам внимая, как светлокудрый

С жадностью шкварки твои поедал.

Октри, проронив длинный смешливый вздох, не удержался и со стуком завалился на спину. Не успел Ансельмо впериться в подругу недоумённым взглядом, как Диан Кехт крупно вздрогнул и разлепил влажные глаза, разглядывая незваных гостей.

— Ну и как вы это объясните? — смело подбоченилась Олалья, пряча за спиной оробевших парнишек.

На новом месте Ансельмо видел сон о детстве. Там была и восьмилетняя Олалья с нечёсаными волосами, чёрными от грязи ногтями и рваным старушечьим платьем явно не по размеру девочке. Мальчишки, с которыми играл Йемо, были сверстниками Лало и звали её всякими скверными прозвищами: вшивая, замарашка, воровка… Во сне мальчику стало не по себе, ведь и он хором со всеми дразнил подругу. Проснувшись, он выдохнул, ведь на деле всё было иначе.

На Аросе сирот без разбору считают цыганами и беззаконниками. Олалью часто гнали с чужих порогов, хлевов и даже церквей, пока её не приютила добрая старушка. Йемо не знал, как девочка кормилась и выживала холодными зимами, но в тот раз на неё не на шутку взъелись из-за воровства. У местного паренька Лало вырвала прямо из рук краюху хлеба и сбежала. Мальчик наябедничал друзьям, которые с палками и камнями загнали вориху к реке и там окружили.

Так просто она не далась: швырнула недоеденную горбушку в её владельца и грозилась взять снаряд потяжелее. Йемо заметил, что стоит сиротка босыми ногами у самой воды. Под натиском мальчишек она то и дело сходила с суши, а ведь близился конец осени.

Кто-то из друзей сунул Ансельмо в руку палицу. Другой предложил проверить, не ведьма ли эта оборванка, и выставил острую ветку перед собой, подступаясь к девочке. Так поступили и другие, смыкая круг, словно копьеносцы перед неверным. Лало почти приготовилась нырять в ледяную реку, не думая, что кто-то из её обидчиков резво протиснется вперёд, закрыв её щуплым тельцем.

Тогда приятели Ансельмо не на шутку опешили, в нерешительности опустив палки.

«Йемо, ты, что ли, влюбился в это чудище болотное?» — быстро нашёлся главный задира, а остальные подняли хохот.

Шестилетний мальчик не мог пояснить, что им движет, поэтому ответил, как есть: «Но ведь она боится!»

Ребятня пристальней пригляделась к бродяжке, и каждый из них нашёл её вид злобным, диким и самодовольным, без тени какого-то страха.

«О чём ты, Йемо?»

«Разве не видно?!»

Никто и впрямь не видел того, что было для Ансельмо ясней дня. За маской зверька, который перед хищником силится показать оскал, он читал истинные чувства: страх, сожаление и презрение к себе.

Случай с Лало был не последним: много раз за кривляньями сумасшедших, пьяниц, уличных воришек, мошенников, бродячих циркачей, блаженных и даже святых пред Йемо представала их обнажённая душа. Подчас самый жалкий и презренный негодяй заслуживал больше милосердия, нежели умелый лицедей и праведник. Ансельмо с годами становился болезненно чуток к любому самосуду, обрушивающемуся на обездоленных, как Лало. И невозможность сделать мир хоть чуточку справедливей грозилась свести юношу с ума, если бы не любовь и привязанность к той, что сумела заменить целый мир.

Самоотверженный путь Ансельмо начался с тумаков и издёвок, которые тот разделил с Олальей, лишившись старых друзей. Привыкнув к одиночеству, он не мог не найти себя в служении Богу, ведь странная отрешённость от всего мирского так перекликалась с монашеством. Ничто не смущало Ансельмо в жизни под крышей обители: даже обет безбрачия. Вот только опороченная Олалья вдруг пробудила в мальчике то мужское, что желает обладать и защищать.

Опустив с кровати босые ноги на сырые скрипучие половицы, Ансельмо вдохнул полной грудью запах древесной смолы и прелого одеяла из овчины. С хрустом он сладко потянулся, душу без всякой причины наполнила светлая надежда.

Йормундур исцелён и со Стюром вернётся к Гундреду и войску, а значит, обещание выполнено. Как много пришлось преодолеть на этом недолгом пути, но Ансельмо справился, сам того не ожидая! Добрый Диан Кехт не просто существует — он даровал волшебную руну Лагуз, которая защитит их с Олальей в пути.

Йемо подошёл к оконцу, раздвинув льняные серые шторы и дряхлые ставни, зимнее солнце бросило на улыбающееся отрока тусклые лучи. Эти угрюмые воды не такие, как игривые волны испанского побережья, но море — это всегда море, и оно прекрасно. Что ждёт их с Лало на Аросе? Что, если попытать счастья в чужом краю, где нет налётчиков с севера? Главное теперь — образумить Олалью, ведь не может она…