Уходи и будь счастлива - Сэнтер Кэтрин - Страница 43

Но что я могла поделать? Все уже было устроено. И я действительно хотела выбраться из больницы. Я действительно любила это озеро. Домик стоял всего в ста футах от берега, и когда я просыпалась, первым, что я видела, было отражение солнца на воде. И я хотела снова увидеть это. Я очень хотела оказаться в каком-нибудь ослепительно красивом месте.

Кит продолжала:

– Мы будем есть походную еду и готовить сморы[11] на костре.

Мне казалось, что у меня в животе порхали бабочки. Я хотела поехать так же сильно, как и не хотела этого.

Но я не знала, как отказаться. Все уже было устроено. К тому же Кит не ошибалась – я действительно верила в веселье, когда Ян был рядом.

С того момента, как Ян стал моим наставником, мы работали в физкультурном зале, не щадя сил, как команда ниндзя. Я была сосредоточенной и вдохновленной, а Ян, наконец, понял, что люди начинают стараться больше, если их подбадривать. Мы занимались в физкультурном зале днем, а потом снова после ужина.

На самом деле он был единственным человеком, которому я рассказала о своих ежедневных попытках пошевелить пальцами ног. Это стало для меня ритуалом. Каждый день я начинала с ободряющей речи, обращенной к моим пальцам, и с попытки оживить их.

– И что вы говорите им? – спросил Ян, когда я рассказала ему об этом.

– Моим пальцам?

Он кивнул:

– В вашей ободряющей речи.

И во имя здравоохранения я сказала правду:

– Я говорю: «Ну же, малыши. Вы намного сильнее, чем думаете».

– И что они отвечают?

Я растерянно уставилась на него, а потом сказала:

– Они говорят: «Мы постараемся, леди».

Иногда к вечеру я была слишком уставшей, чтобы идти в физкультурный зал, и Ян проводил эти вечера в моей палате, со мной и с Кит. Он занимался с моими ногами, массировал их, сгибал, вытягивал и при этом разговаривал с нами гораздо свободнее, чем в физкультурном зале. Там все время маячил Майлз, и Ян всегда был сух и официален. Может быть, он немного меньше хмурился, но тем не менее все еще часто делал это.

Но по вечерам он был совершенно другим.

Прежде всего, он был увлечен нашими занятиями. В физкультурном зале он лишь следовал инструкциям. Но наедине с нами был полон энергии и сюрпризов. Когда я была не слишком уставшей, мы ходили в бассейн, где у него было множество надувных игрушек, которые делали это место более жизнерадостным. Иногда он приходил в сопровождении друга, занимавшегося акупунктурой, и тот ставил мне иголки прямо там, в моей палате, в то время как Китти ела цыпленка в кунжуте и с интересом наблюдала за нами. Время от времени Ян приводил рефлексолога, который к тому же увлекался ароматерапией. А однажды он привел свою подругу – мануального терапевта. И я немного испугалась, потому что не хотела, чтобы она даже дотрагивалась до моего позвоночника, не говоря уже о том, чтобы пытаться размять его. Но она всего лишь принесла с собой ручной ультразвуковой аппарат, которым попыталась стимулировать мои икры и ступни.

Помогало ли все это? Кто знает? Но, по крайней мере, не вредило.

Так что в физкультурном зале мы работали, а по вечерам развлекались.

Иногда по вечерам мы с Яном до самого отбоя бросали мяч в корзину игрового автомата, установленного при входе в физкультурный зал. В первой же игре я обыграла Яна на тринадцать очков. И это ему не слишком понравилось. Но я оказалась лучшим игроком, чем Ян. Я побеждала всегда. Я сидела напротив корзины, а он подавал мне мячи. И я бросала до тех пор, пока мое время не заканчивалось. Тогда бросать начинал Ян. Иногда он попадал в корзину, а иногда нет. Я уверена, что он был хорошим игроком. Но я была выдающимся. Я никогда не промахивалась. И это доводило Яна до сумасшествия. Особенно учитывая то, что я никогда в жизни не играла в баскетбол и даже прежде не видела таких игровых автоматов.

В первый вечер, когда Ян появился в моей палате в качестве наставника, он только стоял, как солдат в карауле, и ждал, пока мы с Кит поужинаем. Теперь же они с Кит сидели на стульях по обе стороны от моей кровати, которая была поднята на высоту обеденного стола, а ужин был разложен на ней. И коробки с едой стояли у меня прямо на коленях.

Может быть, из-за еды, или из-за нашего с Кит непринужденного обращения с ним, или просто из-за того, что здесь не было Майлза, Ян порой казался совершенно другим человеком. Дружелюбным, улыбчивым, милым. И чем больше мы видели его таким, тем больше хотели еще раз увидеть. Это превратилось в игру.

Мы с Кит объединили усилия, стараясь заставить Яна улыбнуться, или покраснеть, или громко рассмеяться – желательно все вместе. Больше всего нам нравилось смущать его. Мы непристойно ругались. Разговаривали о шокирующих мужчин интимных женских делах. Заставляли его учить нас шотландским ругательствам, которых оказалось великое множество. И все они были просто восхитительными.

Ян шокировал нас заявлением, что шотландский акцент в Великобритании не пользуется такой всеобщей любовью, как в Штатах.

– Они просто завидуют, – сказала Кит.

– Значит, мы не должны потешаться над вашим акцентом? – спросила я.

Одно дело было потешаться над акцентом, который казался невероятно прикольным, и совсем другое – высмеивать акцент, к которому некоторые люди относились с презрением.

– Вы можете потешаться над шотландскими словами, – сказал он, – если разрешите мне потешаться над техасскими.

Мы с Кит переглянулись.

– А вы сможете потешаться над техасскими?

Ян указал пальцем на меня:

– Вы говорите «хлюпнуться» вместо «упасть». Вы же знаете, что такого слова нет?

– Такое слово есть, – возразила я.

Ян покачал головой:

– Только в Техасе.

Нам нравилось копировать его акцент, но это нам плохо удавалось. Мы также заставляли его произносить американские слова, особенно географические названия на индейском языке, которые Кит выискивала в Интернете. Такие как река Калусахатчи, озеро Тангипахоа или залив Куиттапахилла. Когда он пытался произнести это, Кит впадала в истерику от смеха, но меня это просто завораживало. Я наблюдала за его губами, когда он пытался воспроизвести эти звуки. Иногда я даже забывала смеяться. И только зачарованно слушала.

Он с удовольствием включался во все наши игры. Мы начали с того, что пытались вытащить его из его раковины, и при этом сами веселились от души. Иногда за ужином мы так смеялись, что даже не могли есть. Это был глупый, неуправляемый смех, не свойственный взрослым людям. Он был почти истерическим, учитывая обстоятельства. Мы смеялись над тем, что даже не было смешным – над скрипнувшим стулом, над упавшим на пол пельменем, над медсестрой, зашедшей в палату, чтобы выяснить, почему у нас так шумно.

То, что я могла смеяться в моем положении, в самый мрачный период моей жизни, было очень странным. Но я пришла к выводу, что печаль может быть катализатором веселья. Когда на вашу долю выпадают тяжкие испытания, вам просто необходимо хорошенько посмеяться. Я помню, как мой папа и его брат, направляясь на кладбище на похороны своей матери, потешались над родственниками и отпускали разные шуточки. Я была еще маленькой, и мы с мамой и Кит сидели на заднем сиденье машины и смотрели, как эти два взрослых мужчины, лишившиеся матери, которую искренне любили, не просто шутили, а заходились от смеха.

Мне было лет десять в то время.

– Что вы делаете? – спросила я папу. – Как вы можете смеяться?

– Милая, – сказал папа, – если мы не будем смеяться, мы расплачемся.

Вот таким смехом смеялись и мы. Смеялись так, что у нас сводило челюсти. И мы смеялись не вопреки невзгодам, а из-за них.

Кит была более отчаянной, чем я. Однажды она принялась уговаривать Яна прийти на работу в килте.

– Появитесь здесь в килте, – сказала она, – и я заплачу вам десять тысяч.

– У нее нет десяти тысяч, – прошептала я Яну.

Ян улыбнулся:

– А у меня нет килта, так что мы в расчете.