Замуж за светлого властелина (СИ) - Замосковная Анна - Страница 9

Зубы его опять выстукивают бешеную дробь. Но проходит ещё несколько минут, проходит полчаса, а светлый властелин не возвращается, и сердце мэра перестаёт леденеть от каждого шороха.

Вытаращенными глазами уставившись перед собой, мэр неуверенно спрашивает себя: «А что, если светлый властелин просто уничтожил документы? Нет дела — нет нарушения…»

Мэр нервно усмехается: это невозможно, ведь он помнит всё время правления Октавиана, его упорную, убийственную, страшную для всех хоть немного нечестных на руку неподкупность, его неспособность посочувствовать даже тем, кто преступил закон от отчаяния. Он был самым страшным судьёй, преступники вешались на поясах, разбивали головы о стены, откусывали себе языки, лишь бы избежать его страшного взгляда и безжалостного приговора по всей строгости закона. Светлый властелин не уничтожит улики, всегда накажет преступника.

Но ведь сейчас он нарушил закон…

Светлый властелин — это ужасное, чужое, всесильное существо, страшное, но хотя бы следующее писаным законам, а потому в некоторой степени предсказуемое и понятное, от которого хоть известно, чего ожидать, вдруг… поступает так, как не должно было поступать.

От ужаса у мэра волосы на голове шевелятся: как теперь жить? Чего от властелина ожидать? Можно ли хоть что-то в его поведении просчитать заранее?

— Не мог он нарушить закон, — точно заговор, повторяет мэр вслух и поднимается. — Не мог нарушить…

А штаны у него во время разговора со светлым властелином всё же намокли.

Ллос просто душка: опомнившись, он помогает мне выбрать и вместе со служанкой ушивает чёрное бархатное платье со скромным вырезом. Все запасы чёрных кружев мы изводим на шлейф, фату. Остаётся даже на пышные воланы поверх узких рукавов, на украшение декольте и по низу подола. С букетом и венком сложнее: приходится срочно перекрашивать цветы чернилами и для венка сделать специальное ложе, а под цветы — бумажный кулёк (и тут Ллос проявляет выдумку и вырезает по краям орнамент), чтобы чёрные капли на меня не потекли.

Он даже выдаёт мне свежие краски, чтобы я могла подвести глаза. Для пущего эффекта и губы крашу чёрным — чтобы сразить светлого властелина наверняка.

Мне кажется, зря Ллос выбрал работу с родственниками умерших, ему надо было устроиться в магазин одежды или организовать швейную мастерскую: он столько всего знает о тканях: их качество, как они ведут себя после шитья, как сочетаются друг с другом и о правильном уходе за ними, о покрое разных костюмов и платьев, правда, последнее больше в ключе как будет смотреться на лежащих, но какой умелец!

А какая выдержка: ни единого возражения по поводу того, что я одеваюсь в неподходящем месте.

Когда я возвращаюсь из подсобной комнаты во всём великолепии чёрного облачения, Ллос оглядывает меня и задумчиво тянет:

— Вы самая прекрасная невеста из всех, кого я встречал.

К щекам неожиданно приливает кровь.

— Спасибо, — нервно сжимаю букет. — А вы… вам бы не с мёртвыми, мне кажется, у вас талант к шитью и… не зарывали бы вы свои способности, в мире так много прекрасных тканей, не только чёрных.

— Это наследственное дело, — польщёно отзывается Ллос. — Но спасибо за столь высокую оценку моих качеств.

— Счёт пришлёте светлому властелину.

— Обязательно, — кивает Ллос. — Вам вызвать экипаж?

Ох, об этом совсем забыла! Привыкла ходить на своих двух, а тут вдруг экипаж…

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — улыбаюсь я. — Интересно, сколько сейчас времени…

Он вытаскивает из внутреннего кармана настоящее сокровище — механические часы.

— Половина двенадцатого.

Сердце леденеет: в двенадцать я должна быть в мэрии, а если Жор не успеет?

— Поторопитесь, пожалуйста.

Меня прошибает холодный пот: нужно время, чтобы поймать экипаж, доехать до ворот, вернуться в центр…

Едва Ллос открывает дверь, на нас обрушивается гвалт толпы.

Вся улица запружена народом. И экипажами. Многие из них пусты, и в пустых запряжены то белые кони, то чёрные, а то и оба цвета, и их возницы заглядывают поверх головы Ллоса. Самый смелый выкрикивает:

— Почту за честь доставить невесту светлого властелина в мэрию!

Как быстро распространяются слухи. И ведь некоторые, видимо, по адресу догадавшись о моей задумке, прибыли именно с чёрными лошадками.

— Удачи вам, — Ллос с поклоном пропускает меня на улицу.

Люди… удивлены, но не так, чтобы сильно. Переглядываются, перешёптываются.

— …так ведьма же…

— …говорил же, в чёрном будет…

— …ну, наверное, так и надо…

— …интересно, что подумает жених…

Ужасное подозрение, что и на светлого властелина мой вид не произведёт отпугивающего эффекта, всё крепче обосновывается в моей дрожащей от страха душе.

Ну, ничего, есть чем его ещё напугать, главное, чтобы у Жора получилось.

Подхватив шлейф, забираюсь в ближайшую ко входу коляску с двойкой чёрных лошадей и командую:

— К воротам на ведьмину деревню.

— Зачем? — оглядывается дородный возница. Он выглядит слишком сыто и ухожено для своей работы. Может, какой-то горожанин решил понаблюдать за торжеством с первого ряда?

— За подарком для жениха, — самым сахарным голосом отзываюсь я… и невольно оглядываю толпу, нет ли среди них Рейнала. Нет…

— Хех, — возница поднимает хлыст и зычно вскрикивает: — Дорогу невесте светлого властелина!

И, о чудо, плотная толпа расступается, откатываются прочь экипажи. Кажется, у меня есть все шансы успеть.

За быструю поездку к воротам у меня чуть сердце не выпрыгивает от тревоги, но Жор ждёт на дороге аккурат за пределом Окты. Издалека кричит:

— Получилось!

Я высматриваю мостовую вокруг него, но не замечаю того, что просила… Жор лапой машет в сторону.

И по команде из-под крылец Наружного города, из переулков, с крыш, выкатываются шевелящиеся, прыгающие, пищащие тёмные волны: мыши, крысы, жабы, пауки, жуки. Их сотни, нет, тысячи, они покрывают собой всю дорогу, и слёзы умиления закрывают обзор.

Взвизгнув, возница кубарем скатывается с повозки и, не оглядываясь, бросается прочь.

— А что это он? — Жор подбегает ко мне вместе с бесчисленной живностью.

Кони храпят, коляска покачивается от их нервных движений, но это не мешает моим чудесным жучкам, паучкам, лягушкам, мышкам и крыскам забираться на колёса и сидения, заполонять собой место напротив меня, козлы. Я счастливо улыбаюсь:

— Жор, ты меня просто спас! Сможешь заменить кучера?

— Хм, попробую, — он в немыслимом для живого существа прыжке перескакивает через меня и, приземлившись на козлы, сдвинув пауков и мышек, берётся за вожжи. — Прокачу с ветерком!

Свои возможности Жор переоценивает: кони его не слушаются, на развороте мы чуть не разбиваем коляску о ворота (спасибо, чуть не до икоты изумлённые караульные помогают попасть в город), ехать приходится медленно, и несколько раз мы врезаемся в стены. В тряске и волнении я устраиваю на чёрных цветах венка жаб, помогаю жучкам рассесться на кружевах — кружева для этого подходят идеально, не то что бархат. Опускаю на лицо чёрную вуаль — тоже с паучками.

Как хорошо, что у меня есть Жор: управление такой живностью его особый дар, и я даже почти не нарушаю закон, прося его устроить из них свиту и заставлять сидеть и ходить так, как я хочу.

Чем ближе к центральной площади, тем больше людей нам встречается. Под громкие шепотки («У неё что, жабы на венке?! — «Да у неё на декольте пауки!» — «А что это ты смотришь на её декольте?») они уступают дорогу, так что к мэрии подъезжаем без минуты в полдень, о чём говорят часы на всех восьми окружающих площадь зданиях.

Парадные двери уже открыты, выкачена алая дорожка. Меня ждут.

Освобождённая для проезда полоса вновь заполняется людьми. На площади ещё теснее, чем на прилегающих улицах, так что известие о моей мелкой свите взрывают напряжённую тишину, и даже когда часы дружно отбивают полдень, изумлённые шепотки продолжаются.