Замуж за светлого властелина (СИ) - Замосковная Анна - Страница 34

Идти мне или не идти завтра на встречу с ним?

«Что же её тревожит?» — Октавиан, помедлив, мягко проводит пальцами по сфере, стирая изображение сидящей за столом Марьяны прикосновением к её губам, и неохотно возвращает отображение кабинета мэра.

Мэр развалился на кресле и ковыряет в носу. Подолгу разглядывает козявки, прежде чем вытереть их о кружевной платок.

Октавиан занимается документами, проверяет, считает, временами поглядывая на мэра. Тот редко покидает Окту, а значит, почти всегда в зоне действия заклинаний наблюдения.

Слежка за ним дело неприятное, но как подсказывает Октавиану опыт, в любых свидетельствах на допросах есть изрядная доля надуманного по злому умыслу или по недоумию, а когда дело касается его самого — из-за ужаса перед его силой или ненависти к ней. Не раз Октавиан сталкивался с тем, что люди предпочитали себя оговорить, чем продолжать следствие и общаться с ним. А служба мэра пока безупречна, чтобы по-настоящему на него давить. Быстрое решение по делу Марьяны может оказаться досадным недочётом. А может и чем-то большим.

Скрытое наблюдение — самый верный способ выведать нужную информацию, и мэром Октавиан занимается всерьёз.

Сердце болит. В груди тянет, опаляет холодом и согревает теплом надежды.

Как часто я мечтала услышать от Рейнала, что он ошибался, он понял, как я дорога ему, и больше не боится порицания, готов войти со мной в круг.

Мечта сбылась, а мне только хуже.

Я брожу по своей комнате из угла в угол. Тесно. И страшно выходить наружу. Тошно от чёрных драпировок и траурных венков. Вышвырнуть, выкинуть это всё, но что тогда останется?

Приближается обед, а значит, светлый властелин скоро явится за мной во всём великолепии своих белых одеяний и снисходительной доброты. Будет ли он так же добр, узнав о Рейнале, или во властелине проснётся великий маг, мановением руки стирающий города?

Мне надо уйти, просто уйти сейчас, пока не сделала какую-нибудь глупость.

Растрепав и без того растрёпанные волосы, я прохожу через площадку второго этажа в кабинет светлого властелина.

Идеальный порядок.

Даже нарисованные на стене цветочки не умаляют торжественной грозности этого помещения.

Кладу лист бумаги наискосок, нарушая идеальное убранство стола. Капаю чернилами на белую бумагу, ещё более нарушая совершенство. И пишу размашисто, небрежно:

«Я в деревне ведьм, вернусь вечером.

Марьяна».

Совет ведьм — вот что мне нужно сейчас, чтобы успокоиться и всё для себя решить. Они знают больше меня, лучше понимают жизнь и мужчин. Может, удастся посоветоваться с Арной и Верной, они — самые старые, они больше всех нас знают о круге ведьм.

— Зачем мы пешком пошли? — бубнит шуршащий травой Жор. — Это утомительно и долго. И у нас там Бука один остался, надо бы за ним присмотреть, а то мало ли что.

Ну точно спелись эти двое.

— Так возвращайся и присматривай. — Запрокидываю голову, подставляя лицо солнцу.

Так непривычно ходить вне деревни без высокой ведьминской шляпы, так… легко. Дальняя прогулка освежает, и вцепившаяся в сердце тоска чуть разжимает ледяные когти. Поля и леса, Окта — всё теперь открыто мне, я вольна идти в любую сторону, не прикрываясь тёмными атрибутами своего происхождения. Могу носить какую угодно одежду… это ведь свобода. Почти.

— Надо было дома сидеть, — получив травинкой в нос, Жор мотает головой. — И попросить властелина больше еды приносить, а то тебе он её почему-то носит, а обо мне забывает.

— Жор, может, мне тебя в Буку переименовать? — предлагаю я. — Кажется, это имя тебе больше подходит, будет у нас два Буки.

Жор раздувается в настоящий шар, шипит гневно:

— Ещё побрить предложи.

Улыбнувшись, прибавляю шаг. За изломом поля открывается вид на ведьминскую деревню, где драгоценным камнем возвышается среди простых избушек двухэтажный дом Саиры. Но даже её роскошный, неприветливый ко мне дом — часть этого всего, часть меня. Дух захватывает от странного щемящего чувства. Подхватив подол, я бросаюсь к родным домикам.

— Ещё и бежать удумала! — кричит вслед Жор. — А покормить меня, а?

Трава хлещет по ногам, цепляет подол, но я бегу, пока хватает дыхания, я бегу, и снова оказываюсь в окружении ведьминских домов.

— Я вернулась! — выкрикиваю сипло.

Тихо… мои ведьмочки могут искать заработок в Наружном городе или близлежащих деревнях, Саира… тоже часто где-то пропадает, как и её помощницы.

Неожиданно раскрывается дверь в приземистый, чуть косоватый дом Арны, в сумраке загораются зелёным глаза хорька, охватившего седую голову хозяйки, точно шапка. Старая ведьма пристально смотрит на меня. На её морщинистом лице давно застыло отрешённое выражение, свойственное ощущению близкой смерти.

— Заходи, Марьяша, — скрипуче приглашает она и шире отворяет дверь.

Болотные светлячки отлетают от входа, роятся в противоположном углу, заливая всё зеленоватым светом.

В доме Арны горько, почти нестерпимо пахнет травами. На печи полулежит, гладя фамильяра-ворона, ещё более старая Верна. И она смотрит на меня пристально.

— Покушать что-нибудь есть? — полушёпотом спрашивает жмущийся к моим ногам Жор.

Самых старых ведьм он опасается, но не настолько, чтобы не наглеть, выпрашивая еду, которая ему для жизни не нужна, лишь для удовольствия.

Вспыхивают на голове Арны глаза её хорька. Она вытаскивает из бочки с водой закупоренную бутылку молока. В тишине избушки плеск наливающегося в миску молока кажется оглушительным, а само молоко — зеленоватым.

Арна ставит миску на стол.

— С-спасибо, — забравшись на лавку, Жор утыкается в молоко, поверх кромки поблёскивают встревоженные глаза.

Вздохнув, Арна усаживается за стол рядом с ним, изучает меня:

— Ну, рассказывай, что тебя беспокоит.

Невольно касаюсь сердца. Оно меня беспокоит. Но отвечаю я более подробно.

До обеда Марьяна ушла, не появилась она и к ужину. Вернувшийся Октавиан застаёт лишь стенающего Буку.

Браслет на руке Марьяны цел и тревоги не поднимает, просто отмечает, что рядом с ней много тёмной энергии. Что ещё ожидать от деревни ведьм?

Побродив по дому, Октавиан садится за документы, краем глаза наблюдая за мэром: тот вернулся домой, и жена с дочерью Лиарой опять устраивают ему выволочку за то, что он не смог породниться со светлым властелином, что охладил их матримониальный пыл, говоря, будто Октавиана женщины не интересуют, а тот взял и женился.

Ещё одна странная на взгляд Октавиана человеческая черта: какой смысл ругать за это мэра, если выбор делал сам Октавиан, и никто не мог на него повлиять? Тут даже установки Метрополии оказались бессильны, а эти люди полагают, будто могли решить за него, могли вынудить его жениться на Лиаре, если бы мэр подстроил им встречу наедине, во время которой она бы поцеловала Октавиана.

Октавиан просто не понимает, почему он был бы обязан жениться на Лиаре, если бы его поцеловала она. Тут впору вспомнить старый закон о неприкосновенности проконсулов и обвинить девушку в нарушении.

«Шла бы Лиара в несуществующую ночь и предлагала властелину жениться на себе! — выкрикивает побагровевший от злости мэр. — Если ей так надо!»

«Нам надо!» — голосит его жена.

Октавиан представляет этот момент: что вместо Марьяны предложение делает Лиара… он бы откупился.

Постепенно ссора между мэром и семьёй утихает, они ужинают. Лиара с матерью уходят на посиделки к соседям, запершийся в библиотеке мэр читает пошлые книги с картинками и потягивает медовую настойку.

За окном сгущаются сумерки. Октавиан работает, всё чаще обращаясь к браслету, но с Марьяной всё в порядке.

Мэр уже спит в постели, когда она, наконец, заходит на территорию белой башни.