Сказка для Алисы (СИ) - Инош Алана - Страница 7

Сердце Алисы трепыхалось испуганной пташкой под рукой Ольги.

— Оль, ты заговариваешься.

— Нет, малыш. Нет. — Ольга прижала Алису к себе, поглаживая по волосам. — Ты настоящего бреда не слышала, солнышко. Помнишь, ты просила меня верить в твои силы, м-м? Когда ты таскала этот грёбаный пылесос. Так вот, ты тоже немножко верь в меня, хорошо? Верь, что я не чокнутая. Что я сейчас отдаю себе отчёт в том, что происходит. Да, я сейчас немножко взвинчена. На работе не всё гладко, вся эта квартирная чехарда, переезды, ремонт. Всё как снежный ком. Всё наложилось одно на другое. Я просто немножко задолбавшаяся, вот и всё. Но я в своём уме. Верь мне и не бойся. Ты разбираешься в своей болячке, я — в своей. Я изучила своих демонов и знаю, на что они способны. Сейчас они ручные и не причинят вреда.

Лёгонькая мягкая ладошка, дрожа, скользила по щеке Ольги. В глазах Алисы стояла влажная, устало-горьковатая улыбка.

— Оль... Ну хорошо, допустим, я верю, что ты знаешь своих демонов лучше, чем я. Но ты спала меньше полутора часов! А это звоночек, ты сама говорила. И я немножко боюсь, что... всё выйдет из-под контроля. Что ты, поспав так мало, сядешь за руль и... что-то случится на дороге. Пожалуйста, ради меня... и ради себя самой... ради нас! Покажись врачу.

— Ладно. Не хочешь клеить обои — не будем. Пошли они на хер. — Наполненная лёгкой пружинистой силой, Ольга вскочила на ноги и подняла Алису. Трость со стуком упала, загнанными зверьками слезинки дрожали в уголках глаз. — Родная, расслабься ты. Всё нормально. Давай просто потанцуем. Нам нужен медляк.

Комната наполнилась звуками «Sleeping Sun»: ангельское пение крыльями щекотало стены, отражаясь от них. Испуганное «пожалуйста, пожалуйста» всё ещё плескалось в глазах Алисы, и это был не тот Новый год, не те счастливые слёзы, разноцветные от отблесков гирлянды.

— Эй... — Носик Алисы попался, зажатый между пальцами Ольги. — Кажется, кто-то допустил панику на корабле, м-м? Поверь, у капитана всё под контролем. Просто поверь в меня, как я верю в то, что ты умница и можешь сама пылесосить. Ты не видела меня в настоящем неадеквате. Вот это была жесть, родная. А то, что сейчас — это ерунда. Мы должны верить друг в друга, понимаешь? А бессонница... Это просто кофе. Сколько ты там кружек насчитала? Пять?

Родные сорок четыре килограмма очутились у Ольги на руках, а потом — на диване. Прогоняя нежностью поцелуев испуганные слезинки, мягким напором она справилась с короткой паникой, заглушила ртом всхлип.

— Оль...

— Всё хорошо, Алисёныш. Ты просто не представляешь, как я тебя люблю.

В глазах Алисы что-то мелькнуло. Понимание. Мысль? А потом её рот жарко прильнул в ответ — дух захватило. Горячее кольцо рук, обнявших за шею жадно, отчаянно, почти исступлённо.

— Ух ты, ух ты, вот это да... — Короткий смешок Ольги утонул в новом поцелуе.

Диван скрипнул под весом двух тел. Сорок четыре килограмма оказались сверху — сладкая тяжесть, уже без цензуры в виде одежды, с зеленоватыми светлячками глаз, с приоткрытым бутоном губ.

«У сумасшедшего времени совсем кончились запасы ночной тьмы. Оно выкурило мрак до бычков, до потухших звёзд-окурков и смеялось, смеялось в слиянии губ и сердец».

— Стой, надо это записать.

Ольга голышом метнулась к ноутбуку, и её пальцы маниакально затанцевали на клавиатуре. Алиса, растрёпанная, с розовыми пятнами румянца и вспухшими от поцелуев губами, наблюдала из постели за этим танцем, от которого белый лист документа заполнялся чёрными строчками. Курсор мигал, выплёвывая буквы.

Ольга выдохлась на третьей странице. Выплеснув порцию печатных знаков, она бросилась на пищащую и барахтающуюся Алису.

За эту ночь она написала один из своих самых «упоротых» рассказов, распределяя энергию урагана в своей груди поочерёдно между ноутбуком и Алисой. Замученная сексом, та уснула в третьем часу, а Ольга ещё долго яростно работала. Перечитывала, правила, удаляла и переписывала целые абзацы. Потом в гневе чуть не швырнула ноутбук в стену вместе с треклятым рассказом, но вовремя одумалась: её привёл в чувство стон Алисы. Стон боли сквозь сон.

— Алисёнок...

Плохо соображая от звёзд-окурков перед глазами и призраков пляшущих строчек в мозгу, Ольга поглаживала и мягко массировала ногу Алисы.

— М-м-м... Оль...

— Я с тобой, с тобой. Я здесь, маленький. Расслабься. Всё хорошо.

Проснувшиеся глаза затуманенными светлячками моргали, улыбались сквозь боль.

— Много написала?

— Тридцать килознаков.

— Ого...

— Тебе лучше?

— Немножко.

Алиса приняла таблетки и уснула, а у Ольги сна — ни в одном глазу. Мозг требовал работы, нёсся на всех парах, обрабатывая терабайты информации, и грех было упускать такой взлёт работоспособности. Когда-то она курила прямо за ноутом сигарету за сигаретой, и у рук всё ещё иногда проявлялся этот фантом привычки — призрак пачки, призрак зажигалки. Чем-то заменить? Лучше кружки кофе ничего не нашлось. Он немножко пах дымом.

Она впилась глазами в блокнотный лист, исписанный каракулями — сам врач ногу сломит. Но она помнила логику расположения текста, взгляд скользил по строчкам, пальцы листали страницы. Иногда направление менялось, она переворачивала блокнот на девяносто градусов, находила нужное место и продолжала читать.

Это был жуткий сон про жестокого полководца. Отправная точка — просто образ: суровое лицо со шрамами, жёстко сжатый рот, шлепки выплёскивающейся из ран крови, кусок отрубленной челюсти. Мёртвые зубы торчат из мёртвой десны. Подвешенный на розовых кишках воин. И лорд, шагающий через туманное поле, усеянное горами трупов — ни один мускул не дрогнет на непроницаемом лице, холодный взгляд устремлён в зябкую осеннюю даль. Под сапогом — что-то мягкое, скользкое. Кусок отрубленной плоти. «Stargazers». Не требовалось даже включать трек, он сам играл в голове. Воин рубил и рубил. Конь — на дыбы. Копытом — в грудь противника.

Суровое лицо освещено рыжим отблеском жаровни: полководец сам пытает шпионов. Изломанные тела, кости пробили плоть. Ради облегчения мук скажут всё, что угодно. И даже то, чего не было, оговорят товарищей и себя. Человек с перебитыми конечностями на огромном колесе, руки и ноги неестественно вывихнуты, оплетают спицы колеса. Человек ещё жив. Лицо лорда устремлено к нему:

— Сколько воинов? Направление движения?

Стонущий, хрипящий кусок умирающей плоти роняет розовую слюну изо рта, зияющего пустотой на месте выбитых зубов. Он знает, что сдохнет, но — хотя бы сняться с этого дьявольского колеса. Пусть ненадолго перед смертью, но расправить искалеченные члены. И ради этого он готов сказать всё. Верить ли его словам? Мозг затуманен болью, может ошибиться. Но лорд Гай проверит и сравнит показания. Есть ещё другие. Их пытают иначе: сдирают кожу со спины и плещут солевой раствор на розовую блестящую поверхность обнажённых мышц. Цельные куски содранной кожи лорд потом прикажет обработать и сделать переплёты для его любимых книг.

Пять тысяч знаков, десять, двадцать пять. В голове выли электрогитары, она откинулась на спинку кресла, терзая пальцами невидимые струны. Лорд Гай хлестал кнутом, она дирижировала в экстазе. И музыкой, и Гаем. Со стороны посмотреть — чокнутая и есть. Кружка с остывшим кофе чуть не полетела на пол: рука махнула в сантиметре от неё. Надо сделать новый. Слияние с текстом: строчки щупальцами оплели её из экрана, они стали единым организмом. Единый дышащий и шевелящийся спрут. Смена трека в голове: «Whoever Brings The Night (Instrumental)». Громкость на семьдесят процентов. Невидимый эквалайзер, больше басов. Дирижёрская палочка превратилась в рубящий меч. Чем-то похоже на секс: такое же слияние, волны страсти, ещё, ещё, сильнее, глубже!..

В пять утра она грызла шариковую ручку вместо сигареты, оставляя на пластике отметины от зубов и плавая туманным взглядом по строкам на экране. Рассказ — тридцать, глава про лорда Гая — двадцать семь; итого — пятьдесят семь тысяч знаков за ночь. Давненько такого не было. Попёрла движуха!..