Странствие (СИ) - "Алексис Канте" - Страница 11

— Что нового в городе, Тансен? — справился он.

— Пять дней, как убрались королевские послы, сир! Говорят, наш лорд оставил нахлебников с носом!

— Еще одни послы?

— Ага, сир. Приехали клянчить еды для своего безбожного Странствия!

— Еды? А нам, значит, помирать с голоду, — невесело предположил Кассад. Ладно, отец расскажет ему подробнее, чем старый воин. — А как твои сыновья? — спросил Кассад, разминая широкие плечи и торс после долгой скачки.

— Живут по милости Пророков. Младой, правда, пропадает по кабакам, зато Безусый собрался жениться.

— Хорошее дело женитьба, — сказал Кассад. — Надеюсь, вскоре подниму за него чашу! А Младому передай, что я им недоволен.

Кассад тоже не прочь завалиться в кабак — либо тут на Мытной площади, либо в большой таверне «Храброе донышко», которая ему как раз по пути. Он мог бы потискать девок, посидеть с друзьями за чашей эля, послушать веселые хмельные байки и разговоры. Но то привилегия простолюдинов... Его же ждут жена, родственники, а более всего лорд Пророков.

Он отпустил людей на отдых и, взяв с собой лишь Марку и оруженосца, зашагал к замку. На улицах было еще многолюдно, хотя торговцы складывали товар, спорили в подкравшейся, будто горный леопард, тьме: отовсюду слышалась их ругань. Поначалу Марка, словно завзятый глашатай, объявлял прохожим, что вот смотрите — идет сын их лорда, и те, кто поближе кланялись и отвечали приветствием, однако крики друга быстро тонули в общем гомоне, и Кассад приказал ему заткнуться.

Тусклый огонек из немногочисленных окон, где зажиточные купцы жгли свечи, освещал их путь. «Храброе донышко» на противоположной стороне тоже являло собой пятно света. Редкие факелы на уличных столбах запаливали только ко времени сна Пророков и гасили пару часов спустя, но Кассада мрак не заботил — он поспешно шел, напряженно размышляя о грядущей войне. В том, что она наступит, он после поездки не сомневался.

Молочный замок, к которому примыкали Зал Чтений и Келья Первого Пророка, стар и неказист. При строительстве замка Второй Пророк заложил в стены и башни молочные зубы своих детей. Чтецы много веков спустя вели споры и подсчитывали, сколько тех зубов замуровано в камне — сотни или тысячи? Пока нашлось около трех десятков, и все они в особом ларце хранились в Келье.

По прошествии времени от Второго Пророка к Девятому замок из белого известняка превратился в серое невзрачное строение. В темноте он казался чуждым холмом, затесавшимся в городе по ошибке, а новая южная крепостная стена, будто не давала ему расползтись. Кассад различил огни слева, в Главной башне, — несомненно отец ждет его, уже зажегши свечи и обсуждая планы. Лорд Эссад более всего ценил время и готовность действовать, изредка он устраивал учения даже ночью. Кассад знал, что когда-то он дал клятву своему обреченному брату. Отец жил ради мести и до ее осуществления покоя не знал.

Поприветствовав стражников, открывших ему боковую калитку, Кассад направился к высокой, окованной железом, хорошо освещенной двери — входу в Главную башню. Дерево слегка обгорело во время Правой войны, однако лорд Пророков запретил менять его, ведь таких дубов уже не водилось в землях Хисанн — дверь только почистили, вскрыли особым лаком, сторгованным у лорда Алавиго, дорисовали пропавшие в гари ноги Пророка.

Кассад кивнул охране, шагнул в непроглядную темень переходов и коридоров.

— Зажгите мне факел! — приказал он.

Пока стражники разжигали факел из дорогого белого воска, Кассад отправил Нерка в личные покои, предупредить Лерику и слуг. Новый оруженосец был расторопнее Эльвы — крупного молодого парня из рода Варайн, что владел Забытым Холмом. Дом Варайнов — верных сподвижников Хисанн и Пророков издревле обладал почестью знаменосца, и Эльва, как никто иной, подходил для почетной роли. Нерк же скор и ретив. Он мигом растворился во тьме; его гулкий бег растекся по коридорам эхом, словно перестуки призраков, бродящих по замку и пугавших Кассада в детстве, которого он уже почти не помнил.

Лерика бросилась ему на шею, как только он пришел в свои покои. Даже в мерклом освещении масляной лампы жена очень хороша: очерченное тонкими скулами лицо дополняли изящный нос и узкие брови, а полная грудь начала волновать Кассада сразу с порога. Несмотря на усталость он ощутил сильное желание, но все-таки пересилил себя и мягко отстранил жену.

— Люблю тебя! — воскликнула Лерика. — Все ли хорошо?

— Угу, — скупо ответил Кассад. Нежностей он не понимал, хотя иногда неуклюже пытался сделать дочери Биннахара приятное. Лерика покладиста, любезна с ним и мила; к несчастью, они связали брачные узы пять лет назад и до сих пор она не смогла понести. Отсутствие детей накладывало неизбежную досаду.

— Я приготовила бадью с теплой водой. И чистое белье. Омойся, — предложила Лерика.

— Только оботру тело. Отец ждал меня раньше, и он вконец разозлится, если я устрою купание. Сама знаешь, каков он. — Кассад прошел вглубь гостиной, повесил пояс с мечом на крюк, быстро снял куртку и рубаху. Служанка жены Кола полила ему из большого кувшина, а сама она помогла смыть дорожную пыль, грязь со спины и шеи. Вода после долгого дня казалась парным молоком, жаль Кассад торопился: он наскоро нацепил свежую рубаху, повернулся к жене и заверил:

— Я приду к тебе ночью.

— Буду ждать, — улыбнулась жена.

Когда Кассад вошел в покои лорда, за славным резным столом из ядовитого дерева сидели трое: сам лорд Эссад, дядя Тимон, а также ближайший друг отца, его химарий Тейт. Все они походили друг на друга, словно осенние грибы, вроде тех, какими Кассад полакомился в предгорьях. Истые мужи Пророка! Темноволосые, подтянутые, без капли лишнего жира, с цепкими взглядами карих глаз и натурой суровых воинов. Хотя дядя, на первый взгляд, отличался — он не носил бороды.

Кроме того, существовало еще одно тонкое, пагубное отличие: по истечении времени любой бы заметил странных подвох в движениях дяди Тимона — они были чуточку неточны, немного дерганы и неловки. Увы... Слабость членов... Неведомая хворь одолела Тимона около года назад. Он ходил, спотыкаясь, и говорил, что чувствует дрожь в ногах. Местные лекари разводили руками, жаловались на зависть и происки чуждых богов, а дяде становилось все хуже.

Тейт не утерпел и заставил его обратиться за помощью к Маурирта. Лекарь из столичной свиты Кимирры долго осматривал Тимона, заставлял ходить его раздетым взад-вперед, потом приписал особое натирание из редких южных растений и непременно молитву Странствующему. Охаживать чуждого бога Тимон, понятное дело, не стал, зато выкупил запасы снадобья у лекаря за немалые деньги, после чего его повсюду сопровождал благоухающий аромат. Натирание будто бы помогало, и Тимон — герой Правой войны, не отчаивался; он поговаривал, что в случае новой осады останется снаружи, чтобы опереться на стену и истребить побольше врагов.

— Да придет к тебе Пророк! — поприветствовал лорд Эссад. — Садись. — Он показал на стоящий по правую руку резной стул, с узкой спинкой, изображающей посох Первого Пророка. С некоторых пор почетное место рядом с лордом стал занимать Кассад, вытеснив с него химария Тэйта.А старший брат, слишком миролюбивый для будущего лорда Хисанн, получал все меньше отцовской благосклонности: перед отъездом Тимон предупредил Кассада, что правитель Хисанн хочет отстранить Зартанга от наследства в пользу внука.

— Пусть он придет к нам всем, отец! — откликнулся Кассад. Он устало опустился на место и позволил расслабиться мышцам ног.

— Ты задержался! Твои гонцы сообщили, что вы прибудете раньше!

— Прости! Пять дней назад нам пришлось начать ремонт моста недалеко от устья Лазурного Притока. Дело нелегкое, мы помогли местным мастерам искать и забивать сваи.

Кассад видел: отцу его оправдания совершенно не нужны. Он их как будто не замечал. Он лишь требовал и требовал — намного больше, чем любой другой лорд. С сына, с брата, с простого кузнеца, с купца или ремесленника. Отец кипел гневом год за годом... Когда новые стены Скита почти достроили, а Кимирра и его большое посольство готовились к отъезду, — лорд Эссад вспылил из-за очередной шутки Кимирры и собрался перебить все посольство. И только законы гостеприимства, а кроме того, долгие уговоры брата и химария спасли жизнь Маурирта.