Не забывай меня (ЛП) - Блейн Брук - Страница 29

Я сглотнул комок в горле и попытался улыбнуться.

— Ну, это просто предположение.

— Олли. Могу ли я?

— Не знаю, — повторил я, желая дать ему окончательный ответ. — Надеюсь, нет. Я уверен, что вероятность невелика, но я не знаю. И я не могу дать тебе обещание, так как не уверен на сто процентов, что смогу сдержать его.

Рид отвел глаза, его взгляд переместился на медицинское оборудование, установленное в углу.

— Когда я проснусь, я могу не быть собой. Возможно, я тебя больше не узнаю, — его глаза остекленели. — Но мне нравится знать тебя.

«Тук. Тук. Тук». Мое сердце не было готово к такому исходу.

— Мне тоже нравится тебя знать, — «Дышать. Просто дышать». — Но не думай о том, что будет, если... Думай о том, что ты проснешься и будешь помнить меня.

— Я буду помнить, — сказал он, стискивая зубы, и его глаза встретились с моими. — Клянусь, я тебя не забуду. Я не забуду ничего из этого, — его рука сжала мою так сильно, что у меня остановилось кровообращение. — Обещаю, что проснусь и буду помнить тебя.

Я понимал, что он не должен давать обещаний, которые не сможет сдержать, также как и я, но все равно кивнул, надеясь, что это правда.

Дверь распахнулась, и когда родители Рида ворвались внутрь, одетые в элегантные вечерние наряды, которые определенно дали мне понять, что я выдернул их с мероприятия, я отпустил руку Рида и встал на ноги.

— Детка, мы приехали так быстро, как только смогли, — сказала его мама, обходя кровать, чтобы поцеловать его в лоб, а затем она отошла в сторону, чтобы отец Рида тоже поприветствовал его.

Я стоял в комнате, как слон, пока они оба не посмотрели в мою сторону.

— Вы что-нибудь знаете? — спросила его мама, и я начал давать им краткое изложение того, что выявлено и что будет дальше. Рука матери взметнулась вверх, закрывая рот, и она посмотрела на Рида. — О, Господи. Как... мы сделали что-то не так? Я не знала о головных болях и…

— Уверяю вас, вы ни в чем не виноваты, — сказал я. — Он тоже ни в чем не виноват. Иногда это случается, и вы не можете этого предугадать; можно только попытаться выявить это раньше, — понимая, что я собирался сказать, и не желая произносить эту болезненную правду, я попытался снова. — Просто лучше устранить пораньше, и это то, что они сделают сейчас.

Кто-то в дверях откашлялся, и когда мы повернулись в ту сторону, медсестра Сью посмотрела на нас с извиняющимся выражением лица.

— Мне очень жаль, но мы не можем впускать больше двух посетителей одновременно.

— Черт бы побрал это гребаное правило.

Я указал пальцем на дверь.

— Я просто буду снаружи и выпью кофе. Мы еще увидимся, прежде чем тебя заберут, — сказал я Риду.

Выражение его лица говорило мне, что он не хотел, чтобы я уходил, но ему нужно было провести это время со своей семьей.

— Олли, спасибо тебе. Ты снова был рядом с Ридом, и я не знаю, как мы можем… — его мать запнулась, разрыдавшись, и ее муж обнял ее.

— Спасибо, — сказал он над ее головой, и благодарность в его глазах сказала достаточно.

Взгляды моих коллег, когда я выходил из комнаты, где находился Рид, были полны сочувствия, и я чувствовал поддержку, которую они посылали мне, без каких-либо слов, которые нужно было говорить.

Когда двойные двери открылись, и я направился в зал ожидания, мне показалось, что я двигался как в замедленной съемке. Я взял ближайший стул и опустился на него, положив локти на колени и голову на руки.

А потом я стал ждать.

И ждал.

И ждал.

Рука на моем плече испугала меня, но это была только Сью, которая пришла проведать меня. Она не спросила, как я — это можно было прочитать по моему лицу.

— Принести тебе что-нибудь, Олли? Хочешь кофе? Что-нибудь поесть?

— Нет, — сказал я, потирая лицо. — Но спасибо тебе, Сью.

— Зови, если что понадобится, — она сжала мое плечо.

Когда двери снова открылись, вошли родители Рида, и я встал на ноги.

— Они собираются забрать его, но он хотел сначала увидеть тебя, — сказала его мама. — Мы должны пойти в зал ожидания на четвертом этаже.

— Спасибо, — поблагодарил я, глядя, как они уходят, и подождал, пока двери снова не распахнулись, и поспешил войти.

Когда я вошел, на коленях у Рида был блокнот, и он быстро оторвал верхнюю страницу и сложил ее.

— Олли, — сказал он. — Прежде чем меня увезут, я хотел…

— Мы готовы забрать вас, Рид, — сказала доктор Босвэлл, входя в комнату с бригадой, везущую каталку.

— Но... — Рид указал на меня. — Могу я поговорить с ним минутку? Пожалуйста?

— Простите, но мы должны подготовить вас к операции.

Все происходило слишком быстро. У нас даже не было возможности сказать то, что мы хотели сказать друг другу, и Бог знал, что я не готов к тому, чтобы потерять его, каким бы иррациональным ни казался этот страх. Но медик во мне понимал, что на кону его жизнь, и каждая секунда, которую я затягивал, была секундой, когда все могло принять драматический оборот. Я не смогу жить с этим, если что-нибудь случится с Ридом.

— Сделай это, — сказал я ему, отбиваясь от эмоций, которые угрожали переполнить меня, если я их выпущу. Мне нужно было быть сильным ради него, даже если я этого не чувствовал.

Рид потянулся к моей руке, и когда я обхватил ее, он сказал:

— Я обещаю. Я обещаю, что проснусь, помня тебя, — затем он поднес наши руки ко рту, поцеловал меня в ладонь и, прежде чем отпустить, передал мне лист бумаги, который держал в руках. — Скоро увидимся, Олли.

— Я буду здесь.

Он улыбнулся мне, улыбкой полной надежды и, может быть, чего-то большего — любви. Той любви, которой ты любишь своего друга или любимого человека. Он не мог выразить по-другому, но чувства все равно были. «Ты тот, кого я люблю и о ком забочусь. Я вернусь к тебе».

Я сжал его руку и отошел от кровати, и пока они перекладывали его на каталку и выкатывали из комнаты, взгляд Рида оставался на мне. Я следовал за ним, насколько мне было позволено, но потом мы подошли к дверям, и настало время. Я поднес пальцы к губам, и он сделал то же самое.

А потом он ушел.

Нет, не ушел. Стал временно вне поля зрения. Он пройдет через это лучше, чем в прошлый раз.

Он должен.

Я был в оцепенении, когда выходил из отделения скорой помощи. Неужели прошло всего несколько часов с тех пор, как мы проснулись утром и Рид мирно лежал рядом со мной? Я никогда не считал время с ним само собой разумеющимся, желая наслаждаться каждым мгновением на случай, если оно будет мимолетным, но черт... я не был готов к тому, что это произойдет.

Лифт был пуст, когда я вошел. Я бы мог подождать с родителями Рида на четвертом этаже. Он будет в операционной и после нее — в скором времени — все будет благополучно. И тогда жизнь вернется к тому блаженству, каким она была последние несколько недель.

Другого исхода не должно быть.

Я об этом и не думал.

Я не стал подниматься на четвертый этаж. Вместо этого я вышел из лифта, прошел через вестибюль и вышел через центральные двери больницы.

Я не хотел сидеть в неловком молчании с родителями Рида, пока они начнут или не начнут задавать вопросы, на которые я не смогу ответить. Я не хотел, чтобы мне пришлось изображать из себя храбреца, чтобы они не волновались еще больше, что я медик и паникую. И я не хотел читать записку, которую Рид дал мне, когда рядом был кто-то еще.

Дождь стучал по асфальту, заставляя меня оставаться под козырьком у входа. Прислонившись к стеклянной стене, я откинул голову и глотнул влажного воздуха. Часть меня хотела прочитать записку немедленно, но другая половина знала, что то, что было внутри, вероятно, сломает меня.

Прямо сейчас анестезиолог дает ему наркоз, который погрузит его в глубокий сон. Я не знал, как долго продлится операция и когда смогу его увидеть. Я не знал, когда он проснется, улыбнется ли мне, будут ли осложнения. Я ничего не знал.