Заразные годы - Быков Дмитрий - Страница 21

Чубайс уснул, уснуло все вокруг. Всех сон сковал – снотворного не надо. Уснул Немцов, его курчавый друг, и рядом с ним уснула Хакамада; олигархат под одеяло влез и засопел, притихнув в общем шуме. Спит малый бизнес. Спит РАО «ЕЭС». Спит СПС и видит сны о Думе. Но спит и Дума – толку ли в грызне? Никто давно не верит в силу слова – и голосует все-таки во сне под руководством спящего Грызлова.

Закончился великий разогрев. Спустилась ночь. Все кошки снова серы. Спит с рупором Анпилов, не успев договорить: «Чубайса на галеры!» Медведев спит, и видится ему почти неописуемое чудо – что Путин тоже спит в своем дому, и можно сделать оттепель покуда… Уснул Лужков, Батуриной храним, и видит сон, что мэром Сочи стал он – и в Сочи переехали за ним все жители столицы, всем составом. Уснул Билан, и тоже видит сон (победы в нашем обществе чреваты), что вследствие своей победы он – почетный член общественной палаты, что вся страна от радости звенит, взираючи на эту эпопею, а вместе с ним в палате – весь «Зенит» и сборная России по хоккею. Спит производство, менеджмент и сбыт. Спит молодежь – от голубых до красных. Каспаров спит. Илларионов спит. ОМОН во сне гоняет несогласных. Спит интеллект (хотя уже давно), спят честь и совесть (хоть и прежде спали), спит зритель, глядя новое кино, хотя и так привык кемарить в зале… Упав на стол лохматой головой, спит журналист, и спит под ним страница. Не спит, похоже, только часовой, да и ему, похоже, это снится.

Чубайс уснул, уснуло все вокруг. Другие страны ропщут: что такое? Ни проблеск мысли, ни единый звук не нарушают общего покоя. Спят с бабами, забывши страх и стыд. Спят и старик, и отрок желторотый. Коррупция – и та как будто спит: воруют полусонно, с неохотой. Устав от многолетнего труда, Россия спит. Чубайс устроил это.

Но вот он отоспится. И тогда…

Тогда уже кранты тебе, планета.

Россия, отпразднуй главный успех. Соседи закроют пасть пусть. Я вижу, снова пугает всех гербастый российский паспорт. Величья истинного черта! Держава – не фунтик с кремом. Где мы раздаем свои паспорта – там сразу крутой экстремум. Стремясь расширить свой окоем горами, морем, лесами, – сперва мы, значит, их раздаем, а после приходим сами. Орудья наши сотнями жал нацелены с видом пасмурным: а кто, скажите, тут обижал ребенка с российским паспортом?! Врага сминает праведный гнев, и участь его – параша. Земля, где живет гражданин РФ, уже в потенции наша. Просты и решительны, как «Спартак», чисты, как звезда востока, мы мир утопить в своих паспортах готовы: у нас их сто-о-ока! По всей планете прошлась пята, по многим морям поплавала. Я волком бы выгрыз все паспорта, где нету орла двуглавого.

Во дни, которые бардов рать успела внести в скрижали, наш паспорт в руки боялись брать: действительно уважали! «Берет, как бомбу, берет, как ежа», – Маяк говорил, не хвастая, пока пограничник держал, дрожа, серпастое-молоткастое. Прошли года крутых мешанин, мы встали с колен, натужася – и вот достаем из широких штанин, и Рада кричит от ужаса! Трясись, Джемилев, у себя в Крыму: ты видел уже нередко, что если паспорт дают кому, то это черная метка.

Мы в поле действуем правовом, блюдя дружелюбный имидж. Мы всех вокруг за своих порвем, лишь сделаем всех своими ж. Сгодится хоть эллин, хоть иудей… Запомнить всем не мешало бы, что мы защищаем своих людей при первом признаке жалобы. Тогда, при своем миролюбье всем, при звуке угроз, при виде ли, – мы тут же по косточкам разнесем страну, где наших обидели.

Поэтому мир, что при шаге каждом все ближе к пропасти движется, к себе неохотно пускает граждан с орластою красной книжицей. Когда я мчу в чужие края посредством летного транспорта – в глазах таможни читаю я смущенье при виде паспорта. Их руки потеют. Их мозг раздут каким-то тревожным бредом – как будто танки сейчас войдут за этим паспортом следом. Да вы не бойтесь! Я так, плебей, мне по фигу ваша горница. Меня хоть дрыном сейчас побей – в России никто не дернется. Таких, как я, у нас до черта. Ресурсы у нас несчитаны. Вот если б вашим дать паспорта, то сразу была защита бы.

А если б, заметить не премину, мы вышли из рамок узких и стали бомбить любую страну, где власть обижает русских, – тогда, об участи их скорбя и взяв в свидетели Бога, боюсь, пришлось бы начать с себя. Нас здесь обижают много. Любезный друг, укажи обитель, окинувши глобус наскоро, где так бы мучился предъявитель клювастого-головастого. Боюсь, за местную нашу боль Россия нам – не ответчица.

Друзья! Отправиться в Ялту, что ль?

Спасай же меня, Отечество!

Отставить, товарищи, взгляды косые: покрылись заслуженным глянцем мы. С минувшего года величье России пошло прирастать иностранцами. Когда-то нас жизнь добивала жестоко – теперь мы лидируем запросто. Отныне мы недра качаем с Востока, а менеджмент тырится с Запада. С Востока, из края сибирского кедра, мы гоним на Запад сокровища, – а Запад за наши роскошные недра нам деньги дает и спецов еще. Им хочется выехать в наши пампасы из скучных и пресных обителей. Меняем свои нефтяные запасы на грамотных их потребителей!

Мы встретим их нежно и денег предложим. Любезно российское небо им! Есть вещи, которых мы делать не можем: для них мы приезжего требуем. России всегда самовластье во благо, и чтоб государство поправилось – мы править собой призываем варяга. (Был также грузин. Не понравилось.) Мы равных не знаем в посеве, в покосе, в питье, в маршировке шеренгами, – но строить к нам едут Растрелли и Росси, бегут Монферраны с Кваренгами! Напрасно такими гостями корят нас. Мы вольные люди, по Пришвину. Где надо умеренность и аккуратность – мы лучше доверимся пришлому. У нас это дело поставлено – что ты! Пришельцами нас не пугайте вы. Хорош гастарбайтер для черной работы, рулить же должны остарбайтеры. Вот так создаются условья для роста. Живем с настроением утренним. А нам, коренным, остается бороться с противником внешним и внутренним.

Езжайте, любезные, это не kidding[3]. Мы примем и Буша, и Чавеса. Ведь правит футбольною сборною Хиддинк – и видите, как получается! И сколько я эту загадку ни рою, все сводится к выводу честному: рулит иностранец – и легче порою ему подчиниться, чем местному. Вам это покажется признаком бреда, но это же, граждане, классика: смешно в управлении быть у соседа, ровесника и одноклассника. На этом бы месте бы мог бы и я бы! Нашли же бездарного, тусклого… Особо мучительно, ежели бабы. А ежели немец, то пусть его. Во мне этой придури нет и в помине – но я б умилился заранее, когда бы носил бы фамилию Hinny[4] редактор родного издания! Мы редко пред нашими шляпы снимаем. Они же нам кажутся быдлами! А если бы нами рулил марсианин, то было совсем не обидно бы.

Конечно, порою совместные группы кончают, как «British Petroleum», – но прежде мы были наивны и глупы, а нынче-то все под контролеум. Недавно уже наградили Ширака, хоть многие русские морщатся… Короче, мы были подобьем барака, а стали открытое общество! Открытое, акционерное, братцы, и всем объясняем до одури: сотрудничать с нами не надо бояться, вы вспомните только о Шредере. К нам можно теперь повернуться спиною (хоть лучше бы все-таки мордою). Полезно привлечь к управленью страною Китай и Америку гордую! А ежели вспомнить парижские зимы, что всем показались тяжелыми, – на месяц могли бы позвать Саркози мы: пускай разберется с поджогами! Мы многих бы взяли на главные роли, снабдив гонорарами щедрыми. Зовите политиков к нам на гастроли: мы тут же расплатимся недрами. В России хватает и денег, и плоти. Вы здесь огребете наварище. А ежели вы, натаскавшись в работе, кого-то из наших взамен заберете, – так мы и приплатим, товарищи.