Когда Шива уснёт (СИ) - Валерина Ирина - Страница 33

7 октября 2000.

Мы впервые поссорились. Из-за Тана — недаром я опасалась начинать этот разговор. Тадеаш не принял всерьёз мои слова, а когда я сказала, что Тан постоянно прикасается ко мне, почти оскорбился — за друга. Ответил, что безгранично доверяет Тану, потому что их дружба проверена временем. И что они вместе ещё с тех времён, когда мои предки только-только научились строить первые дома. Очень задел меня, словно пощёчину влепил. С трудом удержалась от слёз. Но — удержалась и ответила, старательно контролируя голос, что у нас, вообще-то, одни предки. А потом не выдержала и расплакалась — одиночество нахлынуло, захлестнуло с головой. Остро поняла, что я в чужом мире. Одна. А мир ко мне, скорее всего, враждебен. Но тут малыш пнул меня так сильно, что я охнула и схватилась за живот. Тад моментально изменился в лице, подскочил, схватил на руки, поволок к интельдоку — еле отбилась от этой непрошенной заботы. Конечно, мы помирились. Тад просил прощения, каялся за свою горячность. Просил меня потерпеть — ему трудно сразу научиться чувствовать мои настроения и состояния. Сказал, что понимает, насколько я одинока здесь — на что я ответила, что никогда не буду одинокой, если между нами не будет посторонних. Выслушал спокойно, задумался. Обещал, что впредь не позволит себе подобных вспышек. Видела, что он действительно огорчён — и не только потому, что я себя нехорошо почувствовала. Ему, кажется, было стыдно. Но насчёт поведения Тана не прозвучало ни слова. Не знаю, что и думать. Лучше всего, видимо, если в его визиты я буду уединяться. Так будет спокойнее — для меня в первую очередь.

20 октября 2000.

Нужно слушать свою интуицию, она плохого не посоветует. Вот уже вторая неделя, как Тан у нас не появляется — после того, как я трижды отказалась выходить из комнаты, когда он приходил с визитами. Хотела обратить на это внимание Тада, но потом передумала — ни к чему провоцировать, ни один мужчина не любит, когда его ошибки замечают. Как бы там ни было, сейчас всё замечательно. Мы много гуляем по вечерам, если Тадеш не на инспекциях. В основном пешком, в парке возле Дома. Трижды летали к морю. Скоро дни Прилива, станет опасно, но пока там так хорошо, что однажды я уговорила мужа остаться на ночёвку. Он устроил нечто вроде походного домика — аналог палатки, но настолько комфортной, что в ней можно запросто прожить целое лето. Ох, опять я за своё — на Зимаре всегда лето. Мне очень нравится здесь. Но иногда я скучаю по маме, беспокоюсь, всё ли у неё в порядке — ведь у нас нет никакой связи. Тадеаш успокаивает меня тем, что отсутствие новостей в нашем случае — само по себе хорошая новость. У него есть договорённость с кураторами земного портала — в случае (тьфу-тьфу-тьфу) серьёзных проблем с мамой нас известят.

28 октября 2000.

Дохаживаю последние недели. Скоро рожать. Ориентируюсь на 10–14 ноября — и интельдок со мной в кои-то веки согласен. Живот опустился, мне стало намного легче дышать — мама когда-то говорила, что это верный признак скорых родов. Малыш уже не кувыркается, без жалости пиная мамину печень, а степенно ворочается, иногда ощутимо выпячивая то ладошку, то пяточку. Тад в такие моменты целует живот в том месте, где только что был бугорок, — и мальчик в ответ легко толкается в тесной утробе. Я уже не боюсь. На меня снизошло какое-то вселенское спокойствие. Крепнет уверенность, что у нас всё получится. Пишу это, а маленький что-то делает — словно ладошкой изнутри гладит, и от этого — свет…

15 ноября 2000.

Позавчера родился наш мальчик. Наш Кир. Мы справились. Я весь день накануне родов не находила себе места, но Тадеаш не отходил от меня, успокаивал, вселял уверенность. Роды прошли как по учебнику — десять часов от первых схваток до появления сына на свет. Тадеш принял его — и заплакал. И я следом. А малыш сделал первый вдох — и закричал. Тадеш поднёс его ко мне, положил на мой живот и лёг рядом. Малыш сразу же затих, только всматривался в нас так серьёзно, словно уже мог видеть. Мы все были вместе, были единым целым. А потом Тадеш сказал: «Подумать только, за прошедшие четыре с лишним тысячи лет это первый зимарский ребёнок, рождённый естественным путём. Вот он, лежит на животе своей матери, узнаёт вкус её молока, морщит лобик, шевелит крохотными пальчиками, уже живёт какой-то своей обособленной маленькой жизнью… Твой и мой сын. Это же чудо. Настоящее чудо, любимая. Я могу быть хоть трижды демиургом, но мне оно недоступно. Его создала именно ты».

Слушала его, смотрела на спящего малыша, а слёзы текли сами по себе. Оказывается, счастливые слёзы — такие сладкие…

25 августа 2001.

Возвращаюсь к своей давнишней привычке вести дневник. Некоторое время было совсем не до него, но мысли и чувства копились. Всё-таки обращение к невидимому собеседнику — лучший вид разговора для интроверта.

Прошёл год, как я покинула Землю. Пишу — и себе не верю. Вся эта путаница с летоисчислением (мне до сих пор привычнее пользоваться земным), и самое главное, масса событий, произошедших с прошлого лета, никак не укладываются в обыденные категории. Год, стоящий целой жизни. Год новой жизни. Год настоящей жизни — потому что прежде я только думала, что живу.

Мальчик очень быстро развивается, думаю, вот-вот пойдёт. На прошлой неделе ему исполнилось девять месяцев. Аккурат в эту маленькую дату у него прорезался четвёртый зуб — Тадеш Аш, который две недели каждую ночь носил хнычущего малыша на руках, так радовался, что едва не устроил праздник с фейерверками, еле отговорила. Я настолько погружена в своё счастье, что только в такие вот моменты, когда слегка отстраняюсь и записываю (или рисую), понимаю, как же мне невероятно повезло. Мой муж, мой сын, наш Дом. Мой мир замкнулся на Аше и ребёнке — но я больше никого и не хочу допускать сюда. Наш тройственный союз совершенен. Мы вместе — жизнь. А порознь — нет ни одного из нас. Умру без них. Просто не станет воздуха и смысла.

Аш творит без устали новые миры и меняет к лучшему старые. Говорит, что ему понравилось быть добрым богом. Часто смеётся. Обожаю, когда он смеётся. Сыночек, глядя на него, начинает смеяться вслед, а поскольку делать этого ещё не умеет, получается у него настолько забавно, что в результате мы все хохочем. Люблю их. Очень сильно люблю. Никогда не думала, что в человеке может вмещаться так много любви. Хотя я и не любила никого до встречи с Ашем — заблуждалась, принимала симпатию за настоящее чувство. Прошло, забыто, и вспоминать не о чем. Ничего от тех увлечений не осталось. А вот любовь не перестаёт. Она прибывает, как молоко — чем больше отдаёшь, тем больше образуется. Ох, как кстати о молоке — мальчик уже проснулся, подаёт голос, требует своё. Вернусь позже, мне ещё многое хочется записать.