Сплюшка или Белоснежка для Ганнибала Лектора (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Страница 48

— Отец? Детей? Воспитывать?! — ещё раз громко хохотнув, я едко поинтересовалась, постукивая ложечкой по краю чашки. — А где ж тебя носило, отец, когда я оставалась один на один с четырьмя мальчишками на руках? А? Где ж тебя носило, когда они болели или дрались? Или лезли в неприятности, чтобы отчаянно пытаться самостоятельно выбраться из них? Где ж ты был, папочка, когда я не знала, как достать лишнюю копейку, работая в таких дырах, которые тебе и не снились? По стране катался с комфортом? Баб коллекционировал? Или что?!

— Наталья, не груби мне. Я всегда давал вам денег. Всегда!

— О да, давал, — мой голос сочился сарказмом, хотя я и признавала очевидные факты. Криво улыбнувшись, бездумно потерлась щекой о пальцы блондина, мягко погладившие меня по щеке. Перехватив его руку, я благодарно сжала её холодными пальцами и холодно продолжила, вновь уставившись на отца. — Ровно столько, сколько нужно, чтобы оплатить квартиру и продуктов купить. На пару недель! Знаешь, может, я тебе Америку открою, есть мы хотим постоянно, а не две недели в месяц. А ещё нам надо одеваться, обуваться и, о боже, учиться! Платить за садик, за кружки, курсы, секции. За лечение, если оно должно быть срочным и нужно прямо сейчас! И баловать, да. Детей, папа, нужно хоть иногда баловать. Подарки им дарить, покупать игрушки и тратиться на компьютер, планшет и телефон. И знаешь, это не прихоть, это суровая, блин, необходимость! Чтобы я могла точно знать, где они и что с ними!

Резко выдохнув, я криво улыбнулась, покачав головой. И поинтересовалась невинным таким тоном:

— Так, какие ты там деньги давал? И сильно они мне помогали? Или как?

Ниночка что-то пробормотала себе под нос, явно нелицеприятное и исключительно в мой адрес. Но лезть не стала, умолкнув под суровым взглядом отца. Он же глубоко вздохнул и…

— Я ваш отец. Нравится тебе это или нет, но я имею право жить в этой квартире. Она принадлежит мне точно так же, как и вам! — кулак, врезавшийся в холодильник, оставил на белом, ударопрочном пластике внушительную вмятину.

Я вздрогнула, невольно отодвинувшись назад и чуть не грохнувшись с табуретки. Родитель же гневно сузил глаза, смерив меня таким взглядом, что вдоль позвоночника прошла липкая волна самого настоящего страха. Даже, можно сказать, что эта внезапная вспышка ярости напугала меня до дрожи в коленях.

Только вот остановиться я уже не могла. И не хотела, честно говоря. Если я и сейчас промолчу, этот вопрос так никогда и не решится. А рисковать здоровьем своих братьев я больше не собиралась, совершенно.

— Отец, — я согласно кивнула головой, оставив ложку в покое и отодвинув чашку от себя подальше. И продолжила, чинно сложив руки на коленях. Сцепив пальцы в замок так, что побелели костяшки. — По бумажке. По красивой, никому не нужной бумажке и странному стечению обстоятельств. Потому что мне, сопливой, едва достигшей совершеннолетия девчонке никто бы не оставил четверых детей. Без работы, без хоть какой-то возможности их содержать. Да я даже не знала, что делать, как быть и куда бежать, не то чтобы думать о чём-то ещё! Поэтому ты всё ещё не лишён родительских прав и числишься нашим отцом, — переведя дух, я судорожно вздохнула, но сдержалась и как можно спокойнее заметила. — А в квартире ты прописан, это да. Только на этом твои права заканчиваются. Согласно завещанию бабушки квартира отошла полностью мне и братьям. И если ты так настаиваешь, я выпишу тебя отсюда по суду, чтобы и ноги твоей здесь больше не было. Так что… Правильно мелкие сказали. Ты тут — никто. И звать тебя — никак!

Повисшее в воздухе напряжение можно было потрогать руками. Я кожей чувствовала чужую злость и ненависть. И, как это ни странно, источником всего этого был отнюдь не мой нерадивый родитель. Ниночка, до этого внимательно следившая за нашей ссорой, просто пылала праведным гневом, и я могла поставить на кон собственный коллекционный шейкер «Бостон», что инициатором всего этого кошмара была именно она. Она подцепила моего отца на крючок, она же, как говорится, присела ему на уши, рассказывая о том, как же хорошо будет жить одной большой семьёй. И боже, как же это банально, но хотелось ей ни мужика и семьи, нет.

Ей нужна была квартира. Пустая, не обременённая детьми квартира. Вот же…

Стерлядь!

Словно в ответ на мои мысли, молчавшая до этого Ниночка яростно, по-змеиному, зашипела, привстав с места:

— Ах ты… Дрянь! Как ты смеешь так об отце говорить, тварь подзаборная, а?!

И столько праведного негодования, искреннего такого, чистого было в этом вопле, что я не выдержала и коротко хохотнула:

— Надо же, оно говорящее! — мой голос просто сочился сарказмом, и я не пыталась его удержать, смерив эту чужую мне бабу неприязненным взглядом. И пренебрежительно фыркнула, дёрнув плечом. — Вы бы, милая Ниночка, язык бы свой прикусили что ли? Думаете, первая такая умная и изворотливая? Вас тут пачками побывало всяких. И красивых и не очень. Умных, глупых, болтливых, слезливых, искренне влюблённых, рванувших на авось… И география такая обширная, вся Россия и пара стран ближнего зарубежья точно! И все они думали, что вот приедут, будет большая любовь и семья или будет им квартира в хорошем районе, да в большом городе! Только знаете что, Ниночка? — я неприятно улыбнулась и покачала головой, глядя на медленно, но верно окончательно звереющую дамочку. — Засуньте свои амбиции, желания и планы куда подальше. И валите к чёрту из моей квартиры, вместе с отцом моим под ручку! Совет вам, мать вашу, да любовь… Но без нас!

Краем глаза я зацепила какое-то движение, даже повернула голову в сторону пассии своего отца. И коротко вскрикнула, когда меня резко дёрнули за руку, срывая с места и впечатывая в широкую мужскую грудь. Секунду спустя в стену за моей спиной, как раз на том месте, где я сидела, врезалась большая хрустальная ваза из-под конфет.

Разлетевшись веером мелких осколков по кухне. Чудом никого из нас не задев.

— Ты в порядке? — меня осторожно схватили за плечи и встряхнули, выводя из состояния лёгкого ступора. Подняв взгляд, я сглотнула и заторможено кивнула головой, сморгнув набежавшие на глаза слёзы. — Всё будет хорошо, Совушка. Не переживай.

Ярмолин коснулся губами моего лба и решительно задвинул себе за спину. И, засунув руки в карманы джинсов, мягко улыбнулся, оглядев застывших в разных концах кухни вроде как членов семьи.

— Судя по всему, вы Ниночка, — его голос сочился нежностью и той вымораживающей вежливостью, от которой всем, кто хорошо знал байкера, хотелось срочно эмигрировать из страны. — И вы даже не представляете, как это мило с вашей стороны… Делать всё, чтобы получить не условный, а вполне себе реальный срок. Так жаждете попасть на экскурсию в места не столь отдалённые?

— Тебя, млять, спросить забыла! — огрызнулась эта ведьма, скрестив руки на груди. И высокомерно фыркнула. — Вы вообще кто такой, молодой человек? И что забыли в этой квартире?!

— Значит, жаждите. Страстно, — хмыкнул Ярмолин и, кивнув собственным мыслям, перевёл взгляд на моего отца. Тот поджал губы, скрестив руки на груди, но вмешиваться в разговор не спешил. — Ну что ж, знакомство у нас не задалось… Печально, но не смертельно, как по мне. Вот только я вам советую ситуацию не усугублять, всё-таки… Пока побои, нанесённые вашим средним детям, не стали достойным таким поводом посадить вас на пару-тройку лет. Впрочем, — от колючих ноток в его голосе, я невольно поёжилась, шагнув вперёд и уткнувшись носом ему в спину. — Если вам так этого хочется, я с удовольствием помогу осуществить вашу мечту. За одним сделаю то, что надо было сделать с самого начала — лишу вас даже намёка на родительские права. Благо мне на это хватит и терпения, и образования, и денег. Ну и доказательств, конечно же.

— Ты уж прости, сынок… — в тон байкеру откликнулся мой родитель, сделав шаг вперёд и расправив плечи. Тем самым явно пытаясь продемонстрировать своё физическое и моральное превосходство над Ярмолиным. — Но какое у тебя на это право, а?