Каркуша или Красная кепка для Волка (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Страница 37

— Очешуительно, — после некоторой паузы, выдавил из себя Тимофей Достоевский, он же Док, он же бог пробирок и реактивов. — Ну твою ж мать! Череп, а твоя долбанная интуиция не могла начать ошибаться в чем-то другом?! Ты щас где, фенолфталеин тебе в печень?

— Так это… У дома Миркиного. А что?

— Да ничего, млять, — выдав еще пару заковыристых ругательств, Док глубоко вздохнул. — Ладно. Сиди на месте. Я буду через пять минут.

И на этой оптимистичный ноте Тимыч отключился, оставив Черепа недоуменно пялится на погасший экран телефона. Беспокойство в груди медленно, но верно смешивалось с только еще зарождающейся злостью. И нет, не на Мирку или на Дока, вовсе нет. Толик еще толком не знал, в чем дело и что случилось (и случилось ли вообще), но уже искренне ненавидел того, кто в этом виноват. Потому что его интуиция, как бы не стебались над ней всей бандой, не ошибалась только в одном.

В том, что кто-то из близких оказался в беде. И хоть бы раз обманула, сволочь!

Док обещал появиться через пять минут. Пришел через три, напугав до икоты двух алкоголиков, трех мамочек и одну бабульку своим слегка неформальным видом и лабораторным халатом в кроваво-красных пятнах неизвестного происхождения. Смерил нервно докуривающего первую пачку сигарет Черепа мрачным взглядом и только головой мотнул, направляясь прямиком к подъезду.

Черная кошка, решившая в ту минуту перебежать дорогу, предпочла спрятаться под скамейкой, в компании самой злобной собачонки двора. Толик, глядя на это, только фыркнул, нервно сминая в кулаке полупустую пачку. Одним из интересных фактов в биографии Достоевского была его откровенная нелюбовь к братьям нашим меньшим. И она была абсолютно взаимной с обеих сторон!

— Док, твою мать… Что происходит-то?! — терпения Черепа хватило ровно на один лестничный пролет. Но Тимофей только отмахнулся, прыгая через две ступеньки. Чудом избежав столкновения с невысокой, смутно знакомой миниатюрной женщиной, неторопливо спускавшейся вниз.

Та лишь странно и мечтательно улыбнулась, приветливо кивнув парням, и, задержав взгляд на Толяне, радостно охнула:

— О, Толик… Здравствуй, мой хороший! Как ты вырос… Маме привет передавай, хорошо?

— Обязательно, — на автомате откликнулся Череп, скрываясь на лестничной площадке второго этажа, тут же забыв о высказанной просьбе. Его сейчас куда больше интересовало, что случилось с Вороненком.

Затормозив около знакомой двери, он перевел дух, глядя на то, как Док хлопает себя по карманам, в поисках запасной связки ключей, телефона… Или что он там еще искать может? Не самодельную бомбу же, в самом деле? Мимоходом отметил, что какая-то сволочь успела что-то нацарапать на гладкой поверхности дверного полотна. А ведь они не так давно всей бандой тут все меняли, когда старую деревяшку залетный соседский гость разнес в щепки при помощи топора.

— До-о-ок…

— Череп заюзай кого-нибудь еще, не мешай мне совершать правонарушение! — огрызнулся Тимыч, наконец, выудив на свет божий из заднего кармана джинсов универсальный набор отмычек. Где он его взял, Череп, честно говоря, знать не знал. И узнавать не собирался.

Не зря говорят, меньше знаешь, лучше спишь! И все же, откуда ему эта дамочка-то знакома…

— Все, пошли, — распахнув дверь, Док первым ворвался в квартиру, пропитавшуюся запахом чего-то горелого и терпких, слишком сладких духов. Не сговариваясь. Оба друга рванули в сторону кухни, откуда слышался то тихий смех, то не менее тихий плач. И оба же застряли в дверях, разглядывая то, что осталось от скромной, но аккуратной, светлой обстановки.

Кухонные шкафчики распахнуты настежь, все содержимое на полу и столе. Окно разбито, как и индукционная панель, установленная ими вместо старой газовой плиты под ярое сопротивление Мирославы. По полу разлито что-то коричневое, подозрительно похожее на кофе. В углу валялась медная турка, с почерневшей ручкой. Стол равномерно покрывало разбитое стекло всех мастей и форм, табуретки раскиданы.

И капли крови на светлой поверхности теплых, бежевых тонов.

— А где…

— Череп, — Док ткнул его локтем в бок и кивнул в сторону окна. Лицо его закаменело, приобретя отстраненное и безэмоциональное выражение. А Толик, нервно вздохнув, перевел взгляд в нужную сторону и…

Задохнулся от неожиданности. После чего глухо выматерился, уверенно шагая вперед, не обращая внимания на хрустевшие под ногами крупы, вперемешку с разбитыми тарелками.

Там, под подоконником, прижимаясь боком к батарее, подтянув коленки к груди, сидела Мирка. Растрепанный хвост, съехавший набок, глубокие царапины на щеке и синяк во всю скулу. Она тихо шмыгала носом, раскачиваясь из стороны в сторону и прижимая к груди ладонь. А еще иногда тонко, почти надрывно смеялась, откидывая голову назад. И не замечая, что здесь есть кто-то еще кроме нее.

Док, оставшийся у входа, чему-то кивнул и полез в холодильник. Единственный целый предмет мебели во всей кухне. После чего присел перед Мирославой и протянул ей открытую бутылку водки. Мелкая держала ее для каких-то технических нужд, сейчас Толик даже не вспомнит, зачем она вообще ее покупала. Зато прекрасно помнит, как всей толпой ржали над ней.

Продавщица не желала отпускать алкоголь, пока девочка не покажет ей паспорт. Ведь ей не может быть больше шестнадцати лет! И ничего, что «девочке» все двадцать три с хвостиком, ага.

Пей, — тихо, но веско заметил Тимыч, ухватив цепкими пальцами острый подбородок и поднеся горлышко бутылки к бледным, дрожащим губам. Мирка невольно вздохнула, сделав неаккуратный глоток, и закашлялась. — Давай, Ворон. Приходи в себя. Ничего страшного не случилось… Подумаешь, новый ремонт. Это дело житейское, так ведь?

— Она… Она… ха-ха-ха… Она… Я… Семья… Веришь? Семья! Она…

Бессвязные слова не желали складываться хоть в какое-то подобие фразы. Толик, глядя на подругу, давно ставшую младшей сестренкой (и черт с ним, что по паспорту она его старше!), не знал, чего ему хочется больше: встряхнуть ее или прижать к себе. И, обменявшись с Доком понимающим взглядами, сделал то, что должен был. Отвесил ей подзатыльник и, усевшись рядом, опираясь спиной на стену, прижал окаменевшую девчонку к груди, гладя по спутанным волосам.

Одна секунда, две, три…

Тихий всхлип и Мира расслабилась, прижимаясь крепче, прячась в надежных объятиях названного брата. И наконец-то нормально, пусть и позорно, разревелась, когда с другой стороны уселся Док, уже успевший отпить из бутылки и не отпускавший вцепившиеся в его ладонь тонкие пальцы. Тишина, повисшая в квартире, никого из них не напрягала, совершенно.

Успокоиться Мирослава смогла только минут через тридцать, наревевшись вволю. Вот тогда-то она отодвинулась, впрочем, не спеша выбираться из надежной хватки друга, прислонилась спиной к все той же батарее. Глянула пустым, бесцветным взглядом сначала на Толика, потом на Дока. И устало улыбнулась, тихо прошелестев:

— Спасибо.