Рикошет сна (СИ) - Агеева Рита - Страница 50

В Ритрите придерживались диаметрально противоположной позиции% чтоб побороть зло, надо его понять. Не пытаться перетащить черные компоненты на белую сторону и стирать их там с отбеливателем — а внедрять (зачастую силой) белые элементы в естественные поры черного вещества, готовые к приему новых вкраплений.

Насчет дефицита внимания даже не знаю. Думаю, то, что родители содержали меня в материальном комфорте и пытались дать хорошее образование, все-таки можно считать достаточным проявлением внимания. На Большой земле мне не хватало, скорее, понимания.

— Слишком многого просишь. Простого внимания больше чем достаточно, — ментор намотала локон на палец и потянула. — По традиции, кто самый радушный, гостеприимный и душевный человек в семье? Бабушка. Ты ей, например, начинаешь рассказывать о динамической карте Той стороны или о работе ловушки снов. Поймет ли тебя бабушка? Вряд ли. Но выслушает, со всем согласится, по голове погладит и пирожками накормит. Вот оно, внимание. Которое не предполагает ни малейшего понимания — но поможет и пригодится тебе гораздо больше.

Всю глубину и мудрость тогдашних слов ментора я начинаю понимать только сейчас. Мы с Арчи вместе выходим в сад и, не сговариваясь, идем к обрыву, смотреть на волны. Море далеко внизу под холмом Ритрита невыносимо солнечные, раздробленное на жарко-алмазные осколки. В проливах совсем неподалеку от нас по нему курсировую корабли с пассажирами, ничего не подозревающими о существовании Той Стороны.

— Я даже не знаю, чему я больше рад, — курлычет из-под ног Грабабайт. — Тому, что Арчи избавил Большую Землю от большого зла, или тому, что он научил Стеллу дружить.

Мы с Арчи и Грабабайтом выходим на Ту Сторону ровно в том же месте, что и во время нашего первого совместного визита под протектный купол — на окраине, возле того дома, где женщина в ужасе сбежала от беспроглядной темноты, которая заклубилась в углу кухни. Возле дома все так же стоит машина — только следы от колес по пыли теперь не такие свежие. Зато окна дома открыты, из кухни пахнет свежеиспеченными сырниками, и еще изнутри слышна нежная негромкая музыка.

В отличие от прошлого раза, Арчи не бежит прятаться — а, наоборот, быстрее всех летит к входной двери и стучится в нее дробно и трепетно, как аритмическое сердце о грудную клетку. Внутренний замок кряхтит, дверь распахивается — и карнавалет едва успевает отпрыгнуть, чтоб круглая массивная ручка не задела ему по лицу.

Грузноватая женщина средних лет сегодня, видимо, не выспалась: под глазами мешки, кожа сероватая. Волосы собраны в небрежный хвост, спортивный костюм спереди забрызган водой — похоже, мы застали ее во время уборки. Ее нельзя назвать ни красивой, ни уютной, ни умной, ни оригинальной, ни хоть чем-то выдающейся. Она либо одна из тех, кто рождается, живет и умирает, будучи тотальным никем, либо прошла через слишком многое и слишком тяжелое, что приглушило ее внутренний свет и принудительно сгладило уникальную рельефность личности.

Ах, нет. Она не из клана унылых "никто". Как же разительно она распрямляется и молодеет, как зажигаются ее глаза, как вспыхивают губы и как разглаживаются все до единой морщинки на лице, когда Арчи бросается ей на шею и совсем по-детски, солнечно и оглушительно, кричит:

— Мама!!!

И весь дом теплеет, молодеет и оживает, когда мы заходим внутрь — на сей раз плотно закрыв дверь и оставив ключ в замке изнутри.

Их разговор больше похож на спектакль. Взахлеб рассказывая маме о всех своих приключениях с момента их расставания, Арчи каждые несколько секунд перевоплощается в новый образ. Он как можно точнее и выразительнее знакомит маму со всеми многочисленными персонажами, сыгравшими важную роль на его жизненном пути. Он то взрослеет, то молодеет, уменьшается и увеличивается в росте, раздается то в талии, то в плечах, меняет голоса, взмахивает руками, подпрыгивает, рассыпается то в слезах, то в хохоте… Она слушает его, сияя обожанием, и заглушая своими стосковавшимися по сыну аплодисментами ту нежную музыку, что продолжает журчать из приемника на кухне.

Я помню, что в начищенном блестящем кране — драгоценная очищенная вода из скважины, которую следует беречь. Более того, теперь я понимаю, каким именно способом она была очищена: на мои руки тогда текла самая темная тьма, обращенная с помощью преобразующего потенциала в самый светлый источник жизни.

— Мама, мама, извини меня, пожалуйста, за то, что в прошлый раз не подошел к тебе! Я прятался от тебя, потому что боялся за тебя! Боялся, что нас увидят вместе, и случится что-нибудь очень нехорошее! — вышагнув из последнего образа своего повествования, Арчи прыгает на диван рядом с мамой и со всей силы стискивает ее в объятьях.

— Наоборот, я горжусь тобой! — всхлипывает она от счастья. — Горжусь тем, что нашел в себе силы повести себя по-взрослому, пересилить самого себя и не поддаться соблазну. И что сумел так быстро сделать так, чтоб наша встреча наконец состоялась…

Зато Грабабайт поддается всем соблазнам сразу. Расчувствовавшись, Анеджина расставила на столе тарелки со всеми блюдами и продуктами, что только нашлись у нее дома — чтобы милому котику (да и мне тоже) было чем заняться, пока Арчи объясняет ей сложившуюся ситуацию. Отведав хамона, моцареллы, говяжьего карпаччо, лимонного сорбета, черной икры, блинов на козьем молоке и еще с десяток яств, мой питомец беспардонно разлегся на спинке прямо в центре кухонного стола и таращится в потолок помутневшим от сытого блаженства взглядом.

В моем же взгляде, наверное, должна сквозить некоторая неловкость. В конце концов, это именно я убила Коарга — человека, которого Анеджина долгое время честно считала своим родственником. И хоть и он оказался распоследним злодеем — я отлично знаю, как трудно людям смириться с мыслью о том, что кто-то из близких оказался прямой противоположностью своего внешне благопристойного образа. Для осознания и принятия нежданной правды всегда требуется время — нелегкое и мучительное время.

Кроме того, я не верю в искупление — и не верю в то, что в него может верить кто-то другой. Вильгельм — единственный и неоспоримый убийца отца Арчи. Сам мальчик, к редкостному счастью, сумел найти в себе ту колоссальную силу, которая позволила ему не ненавидеть Вильгельма и даже вступить с ним в сотрудничество — но я не думаю, что равновеликая сила обнаружится в Анеджине. Она будет права, когда будет запрещать Арчи просто упоминать само имя Вильгельма — не говоря уже о том, чтоб выражать по отношению к ментору благодарность или иные теплые чувства.

А я… я — ученица Вильгельма и неотъемлемая часть Ритрита, заведения неоднозначного и исповедующего философский подход к темной стороне бытия. Анеджина вовсе не обязана ни любить, ни уважать меня. Ни даже позволять мне переступать порог ее дома и притрагиваться к еде. Лучше всего будет, если ее память просто отвергнет меня, и случайно сорвавшееся с языка сына имя "Стелла" не будет говорить ей ровным счетом ни о чем.

— Мама, как ты и говорила, я набрал тот экстренный номер, когда оказался в самой безвыходной ситуации. Мне ответил голос Коарга, который сначала издевательски произнес непонятное сочетание "Монджаэк Росси Адельстан", а потом начал угрожать мне. Что я должен был услышать на самом деле?

— То, что ты услышал, — улыбается Анеджина. — Главный смысл звонка был как раз в комбинации этих трех имен. Нам с тобой очень повезло, что твой папа работал в энергетической отрасли и хорошо разбирался в таких нюансах. "Монджаэк Росси Адельстан" — это три последних имени, данных тебе при рождении. Только они были предназначены не для того, что тебя ими называли в повседневной обстановке — это твой уникально звукоэнергокод, активирующий в тебе процесс экстренной связи с Той Стороной. В обычной обстановке, как видишь, звучание этих имен не дает никакого необычного результата. Но когда твой организм и особенно нервная система истощены до предела, эти звуковые волны запускают аварийные коммуникационные процессы с изнанкой бытия. Хорошо, что Коарг об этом не догадался и решился поиздеваться над тобой, произнеся твой спасительный код.