Рикошет сна (СИ) - Агеева Рита - Страница 34

Но пока — мы с Арчи движемся по вектору наших общих воспоминаний той значимой ночи. И мы уже дошли до ее самого волнительного, кульминационного момента…

Не сомневаясь ни секунды, я вонзила нож, практически в упор, в портрет политика. Кровь ровно того же цвета, что и ткань футболки, брызнула мне на белое платье. Нож исчез, растворился в воздухе над раной, не оставляя никаких улик совершенного преступления. Брюнет молча раскрыл рот и рухнул на спину, как срубленное дерево.

— Надо полагать, он имел какое-то отношение к бизнесу Фаревда? — спрашиваю я и чувствую, как голосовые связки скручивает от напряжения.

— Судя по всему, да, — соглашается Арчи. — Мне почему-то представляется, что он был причастен одновременно и к политической, и к экономической стороне оружейного бизнеса. На это косвенно указывает портрет политика на его футболке.

Солнце перестает греть меня и становится ледяным. Великий Фаревд, легенда Черной Зоны, своими раскосыми бесчеловечными глазами смотрел на то, как неопытная девчонка расправлялась с человеком, который на него работал — и не вмешался, и позволил мне это сделать. Более того, он не пытался отомстить мне потом и не подал виду, что узнал меня в своем подземном дворце. Кстати, узнал ли? Может, его все-таки там не было в мою дебютную киллерскую ночь? А Арчи он видел — на том балу или любом другом, где мог присутствовать в качестве почетного гостя и бизнес-партнера Коарга и Стурка? Мурашки носятся по моей спине во всех направлениях сразу, как спугнутые обитатели разворошенного муравейника.

— Арчи, почему меня никто не попытался остановить? Неужели все оказались настолько ошеломлены, что не осмелились предпринять никаких действий против меня? Да в жизни не поверю! Куда смотрела охрана? Ее ведь не могло там вообще не быть, правильно?

— Возможно, все было согласовано заранее и со всех сторон, — чешет затылок карнавалет. — Возможно, менторы заранее договорились с Фаревдом о том, что неверный ему человек будет убит, и что выполнит задание перспективный молодой кадр с их стороны. Мне кажется, именно поэтому к тебе не применили никаких санкций.

— Вот черт! — вскрикиваю я и подпрыгиваю на лежаке. Я никогда не смотрела на произошедшее с такого ракурса. Что же, выходит, менторы отчасти продали меня? Устроили перед своим бывшим боссом демонстрацию своего нового живого оружия? А я ведь даже не подозреваю, как, когда, почему и на каких условиях Эмма и Вильгельм расстались с Фаревдом, и какова была история их взаимоотношений за пределами тех сцен. что я видела.

Я сомневалась: убила ли я свою жертву? По-хорошему, с одной неглубокой раной есть все шансы выжить. Но я точно знала, что второй раз бить не надо. Я пошла к лифту — яростная и понимая, что теперь никто не посмеет меня остановить. Кровь пропитала платье и липла к ноге. В лифт меня пропустили без очереди.

— Ты врезалась мне в память самым ярким осколком того бала, — признается Арчи с незнакомого мне до этого момента лиричностью. — На самом деле, все его элементы — каждый стук каблука о паркет, каждый глоток апельсинового сока, каждое упавшее с потолка конфетти — запечатлелись в моем сознании с силой ядерного взрыва.

— Тебе искренне понравилось, или ты был, скорее, ошеломлен обилием новых впечатлений? — перебиваю его я. Несмотря на его уверения в умении веселиться, я все равно почему-то не могу представить Арчи от всей души отплясывающим на балу. А вот вдумчивым и чуть отстраненным наблюдателем — могу вполне.

— И то, и другое, — отвечает он и добавляет, поняв причину моего вопроса, — не волнуйся, я правда умею веселиться. Просто мы с тобой с самого начала общаемся немного в той обстановке и не при таких условиях, где хотелось бы безудержно ликовать. Но там, на балу, я сразу почувствовал, что ты на таком мероприятии тоже впервые. Ты была хоть и взрослее меня, и намного злее — а злость часто производит незаслуженное впечатление опытности — из всех сотен гостей бала ты была самой неприкаянной. От тебя сквозил бессловесный крик: "Я не карнавалет! Я не люблю этот дом и этих людей! Я бы умоляла отпустить меня — только я не умею умолять! Дорогу на волю я пробью, прострельну, прогрызу — и меня не остановит никто!".

— Да уж, самый подходящий настрой для бала, — хохочу я. И вновь поражаюсь тому, насколько тонко Арчи умеет чувствовать людей, когда настраивается на них.

— Наблюдая за тобой, я сам на некоторое время перевоплотился в тебя. И, наверное, с того самого момента между нами возникла та связь, которая помогла нам услышать друг друга в критический для меня момент.

Покидая бал, в лифте я ехала одна. Вверх или вниз — непонятно. — Где Грабабайт? — успела удивиться я, перед тем как кабина затормозила, пол ее содрогнулся, а дверцы со скрипом поползли в разные стороны, раскрывая передо мной реальность.

Заслышав мои воспоминания через сон, Байт мяукает, не открывая глаз, и пытается пошевелить раненой лапкой.

— Это все бесподобно, — говорю я и пересаживаюсь на лежаке так, что моя голова оказалась целиком в тени, ибо солнце разошлось уже не на шутку, — а теперь расскажи мне, как ты додумался позвать меня.

— Я сделал это только тогда, когда другого выхода уже совсем не оставалось, — вновь извиняется Арчи. — Я напряженно подумал о тебе — но это был совершенно иной тип мыслительного напряжения, чем когда ты, например, пытаешься вспомнить, куда положил ключи от машины, или когда решаешь сложную математическую задачу. Я действительно ощущал свой мыслительный крик — и я точно почувствовал, что на него откликнулись. Правда, не знаю, кто именно — ты, Та Сторона или вся Вселенная разом.

Такой тип зова знаком даже тем, кто никогда не сталкивался с Той Стороной. Им владеют, например, люди, которые часто вслух удивляются: "Как такое могло случиться? Я только-только думал о тебе — и тут вдруг ты звонишь, как будто мои мысли подслушивал!". Этим же зовом можно привлекать к себе не только внимание людей — но и потенциалы удачи. Выражаясь на элементарном повседневном языке, если чего-нибудь по-настоящему сильно хотеть, оно сбудется с большей вероятностью — чем если добросовестно прикладывать к этому достаточно количество технический усилий, но не подкреплять их мощным и искренним эмоциональным энтузиазмом.

— Ты когда-нибудь уже звал так кого-то?

— Нет. Это был самый первый раз.

— И… Кого ты хотел, чтобы я убила ради тебя?

Арчи шмыгает носом и передергивается всем телом:

— Дядю Коарга. Иначе он очень быстро убил бы меня.

Что мне следовало сказать в ответ? Глупо переспросить "Ты уверен, что твой дядя желает твоей смерти"? Конечно, он уверен…

Между нами повисает неловкость.

— Мне кажется, есть еще один повод, почему твоя антенна тогда настроилась именно на меня, — говорю я. — Я раньше не упоминала этого, но… Я ведь тоже бывала в неподвластных слоях. Только рассказывать об этом не люблю, потому что это случилось по моей вине и дурости.

— Да ладно! — требует Арчи, — расскажи!

Я вздыхаю и, ощущая себя по-прежнему виноватой, воспроизвожу ему ту историю…

…Джу. Красные кеды с белыми шнурками, над ними загорелые стебли ног с упругими коленками, которые весело пружинят, когда Джу пританцовывает — а пританцовывать она начинает, как только заслышит музыку. Любую.

Короткая юбка с белыми воланами, нарочито криво застегнутая рубашка в клетку, вместо серьги в левом ухе металлическая булавка длиной с мой мизинец. Выбритые виски, ирокез из кудряшек цвета спелой черешни.

Это был период самого начала моего обучения в Ритрите. После первичного распределения по группам занятия с менторами были легкими. Нас собирались подготовить к выполнению общей скоординированной операции — но сначала надо было научиться взаимодействовать как внутри группы, так и между группами.

Я решила воспользоваться этой передышкой в сражениях, чтобы сделать нечто, о чем давно мечтала. Мечтала с опаской. И в претворении этой мечты в реальность мне нужны были ученики из группы Эммы, специализировавшиеся на обработке информации.