Рикошет сна (СИ) - Агеева Рита - Страница 26

И что-то мне сдается, что во вчерашнем нашем общем визите к Фаревду крылось чересчур много дополнительных смыслов. Несомненно то, что Эмма и Вильгельм провели в его компании огромное количество времени — но почему не рассказывают об этом? Почему Кикко заявил, что начинать надо с оружейника — при том что расклад карт и игральных фигур на столе предполагал начало вовсе не с него, а с валета, который превратился в мертвого короля?

Эмма заканчивает свою ювелирную возню и отодвигается от стола, чтоб полюбоваться на результат со стороны. Для непосвященного глаза бульон из символов остался таким же загадочным и неупорядоченным, как был. Но ментор рассматривает его так же вдумчиво и влюбленно, как деревья неделями вглядываются в узор сброшенной ими по осени листвы.

— Ну давай же скорее перейдем к интересному! — Вильгельму не терпится сделать пусть всего лишь один, но выстрел.

Эмма нехотя отключает подставку для смартфона и придвигает ее на то место возле стены, где гаджет совсем недавно красовался в качестве мишени.

Вильгельм дышит загнанно и страстно — можно подумать, он с револьвером в руке всю ночь гонялся за смартфоном по лесу вокруг Расстрельной Поляны. Он целится в гаджет неоправданно долго, покачивая стволом и слегка пружиня коленями. Наконец, ослепительно-белая лазерная струя бьет прямо в монитор.

Я непроизвольно зажмуриваюсь — потому что ожидаю, что телефон разлетится по комнате мелкими брызгами. Но нет: он, с точностью наоборот, подает слабый признак жизни — сигнализирует о том, что батарейка полностью разряжена и требует подпитки.

Эмма вытаскивает из бескрайней картонной коробки клубок проводов с разными разъемами, подбирает нужный и подключает смартфон к розетке. Тот в знак благодарности выдает на экран приветственное сообщение.

Вильгельм вновь подходит к прибору со связкой ридеров и делает всем нам по копии. Затем — настраивает смартфон так, чтоб содержимое его памяти проецировалось в воздухе в вертикальной плоскости.

Ого, память у гаджета внушительная и заполнена примерно на две трети. На первый взгляд, ничего сверхъестественного: архив контактов, история звонков и переписки, фотоальбомы, коллекция видео, скачанные файлы, игры и стандартные подростковые приложения… Чтобы разрыть в этом массиве текстовой и визуальной информации нечто по-настоящему ценное, придется копаться часами — даже пользуясь всеми преимуществами сотрудничества с Той Стороной.

— Прошлой ночью мы все перенапряглись, правда? — обращается ко мне Вильгельм с несуразно фальшивой интонацией. — Сегодня устраиваем отдых — в обязательном порядке, это приказ. Совсем скоро, как только мы получим новые данные от скаутов, нам потребуется напрячься не меньше, но уже в совершенно среде. В нашей команде не будет людей с опытом работы в той обстановке, поэтому стресс будет, не побоюсь этого слова, зашкаливать. Сегодня ночью мы просто спим, расслабляемся и занимаемся своими приятно-мелочными делами. За невыполнение приказа и дефицит свежих сил на очередной миссии последуют санкции.

Я соглашаюсь. Мне действительно хочет устроить себе развлечение и побаловать себя кое-чем новеньким. Чем-то таким, чего я еще никогда не делала и не пробовала. Процессом, технология которого мне неизвестна и непонятна — но которую я могу попытаться сымитировать так же, как имитирует любое настроение Арчи. И, возможно, мне, как и ему, без ключа откроются многие любопытные двери.

Проще говоря, мне хотелось бы вернуться в подземный дворец Фаревда — но в роли не посетителя, а незаметного наблюдателя. И не в настоящем времени, а в прошлом — в том, когда Эмма и Вильгельм совершали там нечто значимое и такое, что нам до сих пор аукается.

Как я это сделаю? Не знаю. Я просто поймаю тот ветер преобразований и перемены обличий, который исходит от карнавалетов, и попробую вообразить себя на месте человека, который умеет играть в дай-го-хосси. Моя уверенность в том, что все получится прекрасно, тверже алмаза.

А чем, интересно, собирается заняться Арчи? И менторы? В то, что хоть кто-то из них планирует с полной серьезностью отдыхать и валять дурака, я не верю совершенно. Почему бы мне одновременно с экскурсией в прошлое не поиграть в шпиона?

Вечером я беру ридер и настраиваю его на режим записи информации. Потом мысленно настраиваю саму себя на Арчи — не только на его внешний облик, но и на его эмоции, впечатления и суждения. Всматриваюсь напряженным мысленным взглядом в его тревожные глаза цвета речной воды. Позволяю такой же, как у него, неглубокой разлапистой морщинке-молнии проползти у меня по лбу.

Потом — втыкаю ридер в плетеную ловушку снов над изголовьем своей кровати, а сама натягиваю одеяло до самых ушей и готовлюсь смотреть, как эпизод остросюжетного сериала, прошлое двух моих наставников.

Дворец Фаревда выглядит точно так же, как во время нашего совместного визита сюда. Если бы меня попросили ткнуть пальцем в те детали, которые изменились хоть чуть-чуть, пусть даже на миллиметр или четверть тона — я бы не справилась с задачей. Но дворец сейчас однозначно моложе, свежее, прозрачнее. Плоть камня еще юна и своевольна, ей нельзя еще полностью доверять. Равно как тесто для пирога должно подняться перед отправкой в печь — так и по-настоящему грозный камень должен дозреть, обрюзгнуть, провалиться в самого себя. Этого пока не произошло.

Вильгельм и Эмма в компании еще двадцати охранников сидят в темном тоннеле за длинным столом из черного некрашеного дерева и доедают свекольный фалафель, обмакивая его в медовый соус. Вильгельм почти такой же, как в Ритрите — только, как и камень, сквозит юностью, которая не проявляется конкретно ни в одной осязаемой черте.

Зато Эмму я бы не узнала, если бы та не сидела напротив Вильгельма и разрез ее рептилоидных глаз не был бы настолько характерно раскосым. Длинная роскошная грива Эммы стрижена коротко — что придает ей ничуть не воинственный вид, а беззащитный и неотразимо привлекательный. Этот ровный аккуратный затылок хочется гладить и целовать. Тонкая плоская фигура той Эммы, к которой я привыкла в Ритрите, сейчас гораздо более рельефна: мышцы на икрах и предплечьях проступают особенно выразительно, видны следы долгих регулярных тренировок.

— Сегодня ведь наконец будет не скучно, правда? — с надеждой обращается она к Вильгельму, проглотив последний кусок фалафеля.

— Хотелось бы в это верить! — с еще большим восторгом отвечает ее напарник и промокает губы плотной серой салфеткой.

Потом оба встают и отправляются на место несения дежурства — на четверть часа раньше запланированного срока, настолько им не терпится приобщиться к сколько-нибудь активным действиям или хотя бы краем глаза полюбоваться на них. Они подходят к двери в арсенал и садятся по-турецки на пол чуть поодаль от тех стражников, чья смена вот-вот закончится.

Сверху раздается звук исполинского зевка — врата раскрываются, впуская в дворец гостей. Они и хозяин пока там, в прихожей — и хоть бы они задержались там надолго, чтоб караул успел смениться!

Наконец, после напряженного ожидания, браслеты на левых запястьях охранников трижды тревожно пульсируют блекло-голубым светом — настает время меняться. Ни говоря ни слова, обе фигуры по бокам от входа в арсенал сдвигаются со своих позиций и уходят в сторону того тоннеля, где недавно закончили прием пищи мои будущие менторы.

Вильгельм и Эмма заступают на свои посты и проводят там минут десять, когда в противоположном от них конце зала отодвигается фиолетовый полог и прибывшая к Фаревду делегация проходит в зал. Сам оружейник внешне не изменился: косит так же сильно, и так же подволакивает правую ногу. Пола накидки тащится по полу, собирая комья пыли и хлебные крошки — но мастер не зацикливается на таких ничего не значащих мелочах. В конце концов, это же не порох…

За ним следует не кто иной, как Стурк. Второй гость дворца — мужчина, которого я раньше никогда не видела. Судя по нижней челюсти, состоящей сплошь из золотых зубов, его социальный статус сопоставим с положением Стурка — влиятелен, состоятелен, силен.