Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 26

Домой приезжаю пьяный и грызущий себя сам за аморальное поведение: ну вот чего мне не хватает? Жена есть, хорошая жена… Она уродует себя, причиняя физическую боль, чтобы добиться моего внимания, а я… Я снова всё порчу…

Утром, зелёный с похмелья, я смотрю в отражение большого зеркала в ванной и запрещаю себе рушить свою и её жизнь, я настроен решительно и… И держусь до следующей поездки в Амстердам, а там, в европейском городе, все блондинки с русыми волосами и сине-серыми глазами мои, все до единой…

А потом я возвращаюсь домой и обнаруживаю жену с ненормально большим размером груди, настолько уродливо-искусственным, что, даже не обсуждая с ней её новое приобретение, сваливаю в клуб и отрываюсь по полной, глуша свою боль и глупость в никотине, алкоголе и наркотическом опьянении. В тот вечер у меня были и брюнетки и рыжие, а русая девушка с каким-то русским именем разбила мне лицо…

Когда наутро я заявился домой, помятый, воняющий потом и женскими духами, с невыносимой головной болью, которая всегда терзает меня после приёма даже самых лёгких наркотиков, Ивонна устроила скандал. А я смотрел на неё и думал: «Господи, как же меня воротит от неё!». Но ничего ей не сказал. Даже детей не просил, в которых она мне разумно отказывает. Я уже и сам понимаю: разве можно таким как я рожать детей?

Ивонна увлеклась. Клиника стала её вторым домом, и я не парился по поводу отсутствия жены, водил девочек прямо домой, в нашу супружескую постель. Само собой у всего этого безобразия рано или поздно должен был случиться вполне логический конец: Ивонна застукала меня сразу с тремя…

Её гнев был подобен ядерному взрыву, она разбила мне лицо и душу; душу — не руками, это были простые слова:

— Я ненавижу тебя, ты ничтожество, не умеешь ценить любовь и преданность, не видишь, когда для тебя жертвуют всем! Я изуродовала себя, добиваясь лишь одного, чтобы ты обратил на меня хоть немного внимания! А ведь я говорила, мы не подходим друг другу, а ты обещал мне счастье! Где оно это счастье? А, Алекс? Где оно?

Она всхлипывает, а я молчу, пребывая под кайфом, её слова с трудом, но доходят до меня: да, действительно, я ведь обещал ей…

— Твоя Лера правильно сделала, что не поверила тебе. Жаль у меня не хватило ума вовремя сделать это. Надо было просто переспать с тобой, получить удовольствие и послать ко всем чертям, как это делают все…

В этот момент меня начало мутить, и я едва успел добраться до ванной…

Наш брак не продержался и года…

Konoba — On Our Knees (feat. R.O)

Джош не вошёл в мою жизнь, он ворвался в неё подобно безудержному молодому майскому ветру, влетел в мой мир, разбив мои окна и заставив вставить новые…

Однажды, примерно в то время, когда я разводился с Ивонной, мне позвонила моя бессменная подруга Кристен:

— Алекс, привет, всё паришься?

— Нет, просто работаю.

— Правильно! Но тебе всё равно нужно развеяться, сменить обстановку и привычный круг общения. Слушай…

Делает паузу, но я тороплюсь, времени свободного нет и никогда не бывает, заботы разрывают на части, поэтому тороплю её:

— Слушаю!

— Алекс, помнишь мою племянницу Эйви?

— Нет, не помню…

— Она заболела онкологией, и ты оплатил её лечение…

— Да, это помню.

— Так вот у неё сейчас рецидив и…

— Без вопросов! С деньгами сейчас никаких проблем нет, так что скинь моему секретарю номер счёта, куда переводить.

— Не в этом дело, Алекс…

— А в чём?

— Слушай, я знаю, что ты занят… Но знаешь, тебе нужно хоть иногда отвлекаться от своей работы, во-первых, а во-вторых, я считаю, что это мероприятие пойдёт в первую очередь тебе же на пользу…

— Какое ещё мероприятие?

— В больнице дети отмечают День Отца, там будет праздник с конкурсами и анимацией, но понимаешь, проблема в том, что не у всех детей есть отцы… А для конкурсов нужно, чтобы был у каждого. В общем, Марк сказал, что он не выносит всего этого, а Джейкоб занят. Спрашиваю тебя: ты сможешь прийти?

Времени долго думать нет, поэтому спрашиваю:

— Когда это нужно?

— В третье воскресенье июня.

— Да, я смогу. Предварительно… Но… я точно смогу. Обещаю.

— Ты умничка, Алекс… Знаешь, на самом деле именно ты самый занятый и самый ранимый и всех, но я знала, что именно ты не откажешь!

В итоге, в воскресенье утром мы едем в больницу втроём: я, Марк и Кристен. Марк всё же согласился…

Встречаемся у входа, Кристен вручает нам пакеты с игрушками.

— Почему не сказала, я бы сам купил?! — возникаю.

— Тебе итак некогда. То, что сам приехал, это ценнее. Среди волонтёров одни девочки-студентки, а нужны взрослые мужики, это ведь День Отца! Так что сегодня, ребята, вы будете отцами. Один день.

Марк стонет, я держусь, но ещё понятия не имею, что мне предстоит, и как это в итоге перевернёт мою жизнь.

В отдельной комнате с идеальными персиковыми стенами нам выдают костюмы — нечто вроде медицинского наряда, но из пёстрой цветной ткани с яркими рисунками. Такого же цвета круглые шапки, но мы с Марком отказываемся быть клоунами, отцами ещё куда ни шло, но клоунами… Хотя какая разница, главное детям настроение поднять…

Идём по длинному коридору… прозрачные боксы, за толстыми стёклами, в одиночных капсулах- камерах спрятаны дети… Боже мой… Если и существует на свете боль, то здесь её эпицентр… Безволосые, жёлтые, с серым оттенком детские лица, бесконечно грустные глаза, тех, кого удалось увидеть, но большая часть — просто спят, обвитые сетью медицинских проводов и трубок.

Как я понял позднее, не эти дети были нашей целью, кто-то нарочно провёл нас по тому коридору…

Мы попадаем в просторное помещение, украшенное к празднику и наполненное людьми. Тут полно детей, некоторые из них без волос, но не все. Эти дети сильно отличаются от тех, что мы только что видели в другом отделении — они просто дети, и ведут себя точно так же, как и здоровые. Милая девушка по имени Айрин объясняет нам правила и наши действия, дети носятся вокруг с криками, не давая сосредоточиться, я невольно улыбаюсь, но есть вопрос, которые не даёт мне покоя:

— Скажите, Айрин, а те дети, что мы видели в отделении, почему не здесь?

Она смотрит на меня с недоумением:

— Им нельзя.

— Почему?

— Потому что любой контакт с инфекцией может убить их. У многих уже просто нет физических сил, чтобы участвовать в подобном мероприятии. Большинство из них…

Она замолкает, а я с ужасом догадываюсь, что за слова она так неосторожно едва не произнесла вслух. И я впервые для себя открываю, что центр Вселенной вовсе не в женщине по имени Лера, и что боль одиночества — ничто в сравнении с детской болью, с болью родителей, теряющих своих детей от безжалостно пожирающего их рака, но самая большая боль, самая страшная, непреодолимая — это боль осознания своего полнейшего бессилия, невозможности сделать нечто, что принесло бы спасение…

Из состояния тотальной подавленности, такого словно я корабль, только что потерпевший кораблекрушение, меня выводит голос Айрин:

— Вот, Алекс, это Джош, Джош, это Алекс, он сегодня будет твоим папой! — я слышу эти слова как в тумане, потому что моё сердце и всю мою сущность сковала знакомая высасывающая душу тоска — тоска осознания беспомощности и сожалений.

Я плохо вижу, потому что картинка размыта, призываю своё мужское начало проявиться и заставить меня взять себя в руки. С трудом, но получается. Опускаюсь на корточки, живо моргаю, стараясь избавиться от остатков влаги в глазах, передо мной бледное лицо улыбчивого мальчишки… Светловолосого, голубоглазого, так сильно похожего на Лериного Алёшу…

— Привет, — говорю с трудом, но растягиваю губы в улыбке до возможного предела, говорят мышцы, ответственные за улыбку, посылают в мозг сигнал, блокирующий слёзы. И это действительно работает.

— Привет, — отвечает. — Я Джош! А почему ты плачешь?