На главном направлении - Антипенко Николай Александрович - Страница 9

Казалось, сомнений в целесообразности подобного интерната не могло быть. Ему нашли хорошее помещение, подобрали отличный педагогический персонал. Содержание интерната государство взяло на свой счет, и лишь небольшая часть расходов покрывалась за счет специального фонда погранотряда. Однако было нелегко убедить некоторых матерей отправить ребенка за 300–400 километров на попечение чужих людей. Решили в день открытия провести съезд жен начальствующего состава, дети которых должны остаться в «Детской коммуне». Два дня прожили матери в Марах, наблюдая, как чувствуют себя их дети. Затем наступил день отъезда матерей на свои погранзаставы. И вдруг мне докладывают, что жены таких-то командиров забрали ночью своих детей и увезли их на границу. Это был большой удар по нашему начинанию. К счастью, увезли только двух или трех детей. Остальные прекрасно прижились, и слава о «Детской коммуне» разнеслась по всей среднеазиатской границе.

Когда наступили жаркие месяцы, нам удалось вывезти этих детей на лето под Москву. Тогда матери «похищенных» детей сами стали упрашивать, чтобы и их ребят взяли в подмосковный лагерь.

Бывали случаи, когда по многу суток подряд без сна и без воды бойцы преследовали нарушителей границы по каракумской пустыне. Здоровье таких красноармейцев требовало особой заботы. В Марах организовали санаторий для пограничников с двухнедельным сроком пребывания. Сюда принимались не больные (таких в погранохране быть не должно), а наиболее отличившиеся. Условия для отдыха создали, я бы сказал, идеальные, конечно, по тому времени и по сравнению с весьма суровым повседневным бытом. Отдыхающий получал белоснежное обмундирование, пятиразовое питание, участвовал в играх и слушал, если пожелает, лекции, ежедневно — и даже не раз в день — принимал душ (а это роскошь для жителей безводной пустыни).

Даже такие города, как Ташкент, Самарканд, и Ашхабад, утопавшие в зелени, страдали от нехватки воды. Другие же населенные пункты, удаленные от рек, особенно погранзаставы в песках, страдали от ее недостатка почти круглый год. Дислокацию погранзаставы в основном определяло наличие колодца, пусть даже линия государственной границы проходила южнее, и между нашими и афганскими заставами неохраняемая зона в песках достигала сотни километров. Впрочем, линия границы в некоторых местах носила скорее символический характер, нежели юридический, поскольку пограничных знаков не ставили, а там, где они были, пески их быстро заметали.

Вспоминаются погранзаставы Джей-Рали, Ширам-Кую, Оскан-Уюк. Их разделяли от 60 до 100 километров безводной пустыни. Колодцы этих застав представляли некую загадку. Как могли наши предки определить без пробного бурения, что именно здесь есть вода? Чем руководствовались древние жители пустыни, приступая к рытью глубочайших колодцев, в которых вода стояла на 300 метров ниже поверхности земли? Не удивительно, что многие верят, будто в старину были такие «провидцы», которые обладали таинственным даром чувствовать глубоко спрятанную воду. Как бы там ни было, отыскание воды здесь — дело удивительное.

Поражало меня и устройство колодцев. Смотришь в трехсотметровый ствол и изумляешься выносливости, смелости и упорству героев-одиночек, которые несколько лет изо дня в день извлекали грунт кожаными мешками. Именно кожаными, ибо твердый материал, если сделать из него ведро, мог бы, ударясь о стенки колодца, вызвать обвал и свести на нет всю титаническую работу.

Известно, что в штольне на глубине 200–300 метров ощущается недостаток кислорода. Как же человек, работая, выдерживал это? Каждый подъем земли из колодца вытеснял на поверхность часть углекислоты, а каждое опускание пустого мешка вниз приносило немного воздуха, более богатого кислородом… Но, разумеется, надо было обладать поистине богатырским здоровьем, чтобы выдержать столь тяжелое испытание.

Существуют эти колодцы много веков. Приученные верблюды сами, без погонщика и присмотра, изо дня в день черпают из них воду. На канате толщиной 5–8 сантиметров верблюд тянет бурдюк с водой, идя по проторенной за многие годы тропе протяженностью до 300 метров. Почувствовав толчок бурдюка, верблюд, никем не понукаемый, поворачивается и идет в обратную сторону. За те секунды, что верблюд поворачивается, человек должен вылить воду из бурдюка в громадную бочку, установленную возле колодца, или в бетонированную открытую емкость. И днем, и ночью совершалась на заставе эта работа, ибо воды требовалось много. Велика цена каждой ее капли в пустыне!

А на одной нашей высокогорной заставе пограничники получали воду из реки, протекающей в ущелье. Воду доставлял ишак в двух канистрах на боках. Животное не нуждалось в сопровождении. У него выработался рефлекс: вниз (около 200 метров) идти с порожней тарой, вверх — с заполненной, и, пока канистры не были опорожнены на заставе, ишак вниз не уходил.

Мы порою читаем в газетах и слышим по радио о грандиозном Каракумском канале. В 1929 году я был свидетелем того, как он стихийно возникал. Произошло это в районе кишлака Кизылаяк, вблизи которого проходил построенный незадолго до этого Бассага-Керкинский канал протяженностью около 60 километров. Начало его находилось у пограничного кишлака Бассага, где Амударья поворачивает на север и где речная граница с Афганистаном прерывается, уходя на запад по каракумским пескам. Каждое лето все местное население и близлежащие войсковые гарнизоны поднимались на борьбу с паводком. В связи с резким повышением уровня Амударьи напор воды в канале бывал настолько велик, что возникала угроза размыва правого или левого берега, а это могло причинить огромный ущерб крестьянским дворам и хлопковым полям. Десятки тысяч мешков с песком выкладывались вдоль берегов канала, многие сотни крестьян несли круглосуточную вахту по всей трассе.

И вот однажды, в 1929 или 1930 году, вода поднялась настолько, что никакие мешки с песком не могли ее сдержать. Уже только сантиметрами исчислялось расстояние между зеркалом воды и верхней точкой берега. Катастрофа казалась неизбежной: еще миг, и масса воды ринется на беззащитные населенные пункты, смоет посевы, лишит людей крова и хлеба. Но вода сама нашла себе иной выход. В районе кишлака Кизылаяк, прорвав левый берег, она устремилась в сторону каракумских песков, не причинив никакого ущерба людям.

Позднее установили, что путь, по которому пошла избыточная вода, был старым руслом Амударьи; именно здесь, у современного кишлака Кизылаяк, несколько тысяч лет назад произошел поворот могучей среднеазиатской реки на северо-запад, и она стала впадать не в Каспийское, а в Аральское море.

Кто из наблюдавших прорыв водой левого берега Бассага-Керкинского канала мог подумать, что на его глазах совершается природное чудо: воды Амударьи вновь устремились в сторону Каспийского моря по своему древнему руслу! Бывший тогда председателем ЦИК Туркменской ССР Надырбай Айтаков проплыл со мной на лодке по водосбросу, положившему начало знаменитому теперь Каракумскому каналу, в глубь песков более 15 километров. Но вода и дальше сама пробивала себе дорогу. Нередко ей приходилось встречать на своем пути большую гряду барханов, закрепленных зарослями саксаула; упершись в эту гряду, вода все выше поднималась, и тогда возникало огромное озеро, которое исчезало, как только вода прорывала барханы и устремлялась дальше на запад, чтобы вновь встретить препятствие и вновь образовать озеро. Лишь много позже вмешались человеческий ум и руки в эту стихийную работу воды, направляя ее по наиболее благоприятному пути, чтобы миллионы кубометров драгоценной влаги не уходили зря в ненасытную толщу каракумских песков.

Почти на тысячу километров проникла теперь амударьинская вода по Каракумскому каналу — крупнейшему в мире гидротехническому сооружению, орошающему сотни тысяч гектаров земли, на которой выросли новые совхозы и колхозы. Не только верблюд шествует по каракумским пескам. По ним текут воды Каракум-реки, они несут сотни судов, поднимающих десятки тонн груза, и белоснежные теплоходы на подводных крыльях стремительно мчат пассажиров через сотни километров некогда безводной и безлюдной местности.