Фритьоф Нансен
(Его жизнь и необыкновенные приключения) - Кублицкий Георгий Иванович - Страница 45

Нансену хотелось поскорее сесть за научный отчет об экспедиции, но пока об этом нечего было и думать. Доклады, заседания научных обществ, обсуждение проектов разных экспедиций и помощь в их снаряжении занимали все его время.

Вместе со Свердрупом и Иохансеном он побывал на шхуне «Бельгика», которую бельгиец де Герлах готовил для похода в Антарктику.

В команде «Бельгики» было шестеро норвежцев. Лицо молодого штурмана, с восторгом смотревшего на гостей, показалось Нансену знакомым. Где он уже видел этот характерный нос, похожий на клюв орла?

Штурман назвался Руалом Амундсеном и сказал, что плавал раньше матросом на «Язоне».

— Когда? — оживился Нансен.

— Совсем недавно, господин Нансен, — ответил тот, запинаясь от волнения. — Но там есть люди… Они хорошо помнят, как девять лет назад вы ходили с ними к Гренландии. А я… я встречал вас, когда вы вернулись оттуда. Вы стояли на палубе… Махали шляпой. Мне было тогда семнадцать лет…

После поездок по европейским столицам Нансену захотелось побывать в стране, где его идеи встретили горячее сочувствие, где у него были искренние друзья, — и весной 1898 года он отправился в Россию.

Норд-экспресс пришел в Петербург апрельским полднем. На перроне собралось множество людей. Нансен узнал исследователя Тянь-Шаня, знаменитого географа Петра Петровича Семенова, и адмирала Степана Осиповича Макарова. Они были в парадной одежде, при орденах. Нансен почувствовал себя неловко в суконной накидке, небрежно наброшенной на одно плечо.

Под руку с Евой он прошел сквозь рукоплещущую толпу в парадные комнаты Варшавского вокзала. Тут же, прямо на вокзале, ему вручили награду — орден Станислава I степени.

Кареты помчались по Невскому проспекту, повернули к Европейской гостинице. Роскошные апартаменты были украшены пейзажами Норвегии. У подъезда стоял экипаж, запряженный рысаками: он должен был дежурить день и ночь.

Нансены два дня осматривали город, побывали в Эрмитаже, в Русском музее, в Мариинском театре. Холодная петербургская весна напоминала бергенскую зиму. По Неве плыл лед с Ладожского озера. Небольшой черный пароходик с высоким носом и плоской кормой, густо дымя, пробирался возле берега. Длинные низкие мосты висели над рекой. Шпиль Петропавловской крепости, казалось, прокалывал хмурые облака. Ровно в полдень с ее серых стен ухала пушка.

— Что теперь там, в крепости? — спросил Нансен переводчика.

Тот замялся.

— Музей?

— Нет, тюрьма.

— Вот как! Для каких же преступников? Для убийц?

— Нет, не совсем. Там сидели, например, писатель Достоевский, географ Кропоткин…

— Достоевский?! И знаменитый Петр Кропоткин?.. Не может быть! За что же?

— Политическое дело, — уклончиво ответил переводчик.

Нансену нравились широкие петербургские улицы, холодноватый простор Дворцовой площади и Марсова поля. Перспектива каменных, плотно поставленных друг к другу домов заканчивалась сверкающей золотой иглой Адмиралтейства — к ней сходились многие улицы города. Роскошные дворцы, красноватые громады старинных казенных зданий соседствовали с новыми, сверкающими зеркальными стеклами домами богачей.

На Невском проспекте кучер молодецки выпрямлялся, натягивал вожжи. Экипаж быстро и бесшумно катился на резиновых шинах в потоке других экипажей. «Эй, эй!» — повелительно покрикивал кучер на перебегавшего улицу чиновника или мальчика-разносчика. По тротуару плыла толпа; среди скромно одетых людей мелькали нарядные мундиры гвардейцев, черные цилиндры франтов, огромные, с перьями, шляпы модниц, направлявшихся к Гостиному двору.

Но был другой Петербург. И его тоже видел Нансен: серые дома — казармы Выборгской стороны, толпы изможденных рабочих у заводских ворот, бедность на каждом шагу…

Вечером 15 апреля в зале Дворянского собрания расселась петербургская знать. Среди роскошных нарядов затерялись черные сюртуки ученых. Нансену шепнули, что в зале присутствуют члены царской семьи.

Он с Евой пошел к эстраде. Навстречу поднялся Петр Петрович Семенов.

— Вы видели до сих пор только холодные окраины России, — сказал он. — Примите теперь привет и дань восхищения от всей страны. Я счастлив, что могу сегодня передать вам, почетному члену нашего Географического общества, его высшую награду — Константиновскую медаль.

Нансен рассказывал о дрейфе «Фрама». Говорил он по-немецки, без особого воодушевления: слишком много парадности, слишком много придворных мундиров. Дамы зевали, прикрываясь веерами. Они пришли посмотреть Нансена и наряд его жены. Теперь им было скучно. Шепотом они осуждали Еву за гордый и высокомерный вид — простая певичка, дочь какого-то зоолога, а держится, словно принцесса крови.

Только два дня спустя, после приемов у принца Альберта Саксен-Альтенбургского, у великого князя Константина и еще у каких-то сановных лиц, пожелавших видеть у себя во дворцах приезжую знаменитость, Нансен попал к людям, с которыми ему было хорошо и интересно. Они собрались в особняке Географического общества.

Тут были Толль, адмирал Макаров, океанограф Шокальский, геодезист Тилло, климатолог Воейков и другие люди, которыми гордилась русская наука.

Голубая карта Северного Ледовитого океана с красным пунктиром дрейфа «Фрама» висела на стене.

— Дорогой доктор Нансен, — сказал Петр Петрович Семенов, — мы хотели бы посоветоваться с вами о наших дальнейших исследованиях на Севере.

Он задал Нансену несколько вопросов. Отвечая, Нансен сказал, что, по его мнению, внутри еще неведомой арктической области находится обширное и глубокое море. Исследовать его можно разными способами, в том числе и тем, который применила экспедиция на «Фраме».

— Наконец, есть способ, который предлагает адмирал Макаров: пробиться в неизвестное море на большом ледоколе, — сказал Нансен. — Это трудно, но возможно. Я уверен, что, куда бы ни пробил его ледокол дорогу — далеко или близко внутрь неизвестных морей, — опыт этот будет иметь величайшее значение. Он даст чрезвычайно важные результаты и, быть может, откроет новую эру полярных исследований.

Попросил слова Эдуард Васильевич Толль:

— Господа, в ясные летние дни с острова Котельного видны горы, чуть поднимающиеся над северным горизонтом. Это еще никем не достигнутая Земля Санникова. Впервые ее заметил почти сто лет назад промысловый человек Яков Санников. Однако позднейшие поиски этой земли оказались безрезультатными. В 1886 году, тринадцатого августа, я сам видел вдали ясные контуры ее гор. Они походили на базальтовые горы Сибири…

— Простите великодушно, Эдуард Васильевич, — перебил кто-то с места, — доктор Нансен на «Фраме» прошел как раз вблизи тех мест, где вы полагаете землю. Однако же никакой земли он там не обнаружил…

— Доктор Нансен пишет в своей превосходной книге, что девятнадцатого и двадцатого октября 1893 года, когда «Фрам» находился возле Земли Санникова, был густой туман, который мешал что-либо видеть, — возразил Толль.

Он стал развивать план экспедиции. Судно высадит ученых на Землю Санникова, перезимует в устье Лены, а через год заберет первых исследователей таинственного острова. Разве плавание доктора Нансена не доказало, что подобная экспедиция для поисков неведомой земли вполне возможна?

— Именно Россия должна осуществить этот план! — говорил Толль. — Девятнадцатое столетие подходит к концу, а нам еще предстоит многое сделать для завершения тех научных завоеваний на Севере, за которые тяжелыми жертвами заплатили первые русские исследователи. Кому, как не русским, приличествует выполнить эту задачу?

Толль сел на место. Все ждали слова Нансена.

— Время уже позднее, — сказал он, — и ответ мой будет кратким. Я согласен с моим другом Толлем в том, что к северу от Новосибирского архипелага могут быть неведомые острова. Мы видели стаи гаг, летящих с севера; один раз оттуда же пролетела стая бекасов. Позже к нам часто наведывались песцы. Возможно, что там есть земли или небольшие острова. Исследование этих земель было бы подвигом величайшей научной важности. Я искренне надеюсь, что такая экспедиция скоро осуществится.