Каин (СИ) - Шерр Анастасия - Страница 19

В его глазах сейчас отражается адский огонь и тьма преисподней. Я очень хорошо знаю этот взгляд. Знаю, что последует за ним и тело сковывает от ужаса.

— Послушайте, Дмитрий Александрович, я понимаю, что вы на взводе, но не стоит…

Договорить Николай не смог, потому как в его горло вцепились пальцы Каина. Казалось, он просто протянул руку, а доктор уже захрипел.

— Дима, нет! Отпусти! Прошу! Господи, Дима! — я болтаюсь на его руке, словно собачонка, пытаясь оторвать от Николая, но Каин уже не в себе.

Он не слышит и не видит ничего, а его лицо превратилось в маску чудовища. Рука на шее бедняги сжимается всё сильнее, а у меня уже саднит горло.

Николай пытается сопротивляться, но слабеет на глазах и лицо его приобретает алый оттенок.

— Если я ещё раз увижу тебя рядом со своей женой — вырву к хуям твой кадык! — Каинов отшвыривает от себя Николая и тот, не удержавшись, падает на пол. — Завтра у нас уже будет другой врач. А ты, если дорожишь своей работой и жизнью, не попадайся мне на глаза! — хватает меня за локоть и тащит к лифту.

— Простите! Простите, пожалуйста! — успеваю сказать Николаю прежде, чем перед носом закрываются створки лифта.

— Ещё поцелуй его на прощание, — шипит Каин, а я чувствую, как внутри всё разрывает от бешеной ярости.

— Какая же ты мразь! Ненавижу тебя, ублюдок чертов! — толкаю, бью его кулаками, но он лишь смотрит своим жутким взглядом и запускает руку в мои волосы.

— Придётся смириться!

Его губы сминают мои так больно, словно хочет меня раздавить, уничтожить. А я… Похоже, сошла с ума. Точно. Сбрендила. Потому что отвечаю ему. Отвечаю так же остервенело, кусая и раздирая его губы в кровь.

Это мало походит на поцелуй. Скорее, мы пожираем друг друга и я прихожу в себя только когда он задирает на мне кофту, и с силой сжимает грудь.

— Пусти! — резко отстраняюсь от него и бьюсь головой о стенку лифта.

Задыхаюсь от нехватки кислорода и удушье, наверное, не самое страшное, что мне сейчас грозит.

Каинов бьёт кулаком по красной кнопке «стоп» и лифт останавливается, а я начинаю соображать, что происходит.

— Нет, прекрати! — отбиваюсь из последних сил, но он уже где-то далеко.

Его разум затуманен и добиться от Каина здравомыслия сейчас не является возможным. Он впал в безумие, а я вместе с ним. Иначе как объяснить тот факт, что между ног стало влажно.

Словно сумасшедшая, о которых снимают фильмы. Её избивают, мучают, насилуют, а она тает от одного прикосновения садиста. Будь ты проклят, Каин! Гори ты синим пламенем за то, что снова вернулся в мою жизнь и лишил меня покоя!

Он одной рукой поднимает мою юбку, а второй подхватывает за ягодицы и я уже вжата в стену так, что не вдохнуть. Цепляюсь за его плечи и где-то за гранью сознания слышу, как расстегивается молния на его джинсах. Треск колгот и трусы в сторону. Слышу свой крик и его горячую упругую плоть внутри себя.

Инстинктивно обвиваю его ногами и выгибаюсь от сильных быстрых толчков.

Чей-то всхлип, кажется мой, и его частое дыхание на моей щеке. Он смотрит мне в глаза неотрывно, не моргая, и во взгляде его столько ярости, что я задыхаюсь.

Перед оргазмом обычно бывает тяжесть в животе и пояснице, по кончикам пальцев пробегает ток, темнеет в глазах.

Сейчас же ничего этого не было. Лишь пропасть, падая в которую я закричала так, что, кажется, услышала эхо в шахте лифта. Моё тело сотрясали судороги и в этих конвульсиях я утонула, разбилась окончательно. Так, что не собрать.

Каин вздрогнул и, войдя в меня до предела, замер, изливаясь с тихим хриплым стоном.

Молча помешивает кофе и задумчиво смотрит на парочку голубков за соседним столиком.

Нет, мне не хочется знать о чём она сейчас думает. Потому что знаю, нет там ничего светлого и хорошего. Там лишь боль. Тьма непроглядная, в которой погрязли мы оба.

В который раз за этот адский день силюсь осмыслить всё… И нет, не получается.

А ведь я даже на минуту не усомнился в том, что Дана моя дочь. Я чувствовал это подсознательно ещё когда нёс её утром на руках. Словно смотрел на своё отражение, но не понял, что служит этому причиной.

МОЯ дочь.

Маленькая кроха, в которой течёт МОЯ кровь.

Кровь мудака, покалечившего собственного ребёнка.

— Почему Даниэлла?

— Мне всегда нравилось это имя, — пожала плечами.

— Хм… А я не знал.

— Ты вообще мало что знал обо мне, — отвернулась к окну, постукивая пальцами по чашке с кофе, а мне захотелось взвыть.

Да, я действительно тебя плохо знал, Варвара. Настолько плохо, что даже не смог разглядеть, что ты ускользаешь из моих рук.

И даже не в том дело, что она спала с папашиными дружками, а в том, что я уже сомневаюсь в этом.

Я чувствую в своей руке эту нить, но она такая тонкая, что рвётся, стоит немного потянуть.

Не даёт покоя одна мысль… Наивная и сентиментальная мыслишка, конечно. Но… Как может быть гнилой шлюхой та, что так любит своего ребёнка? Или может я просто слепой болван, которого опять обвели вокруг пальца? Да что там, меня завертели вокруг своей оси и трижды поимели. Но я хочу верить ей. Так хочу верить, как не хотел даже тогда.

— Нам нужно решить по поводу Даны, — не смотрю на неё, потому что знаю, как сейчас исказится её лицо.

— Нам не о чем говорить. То, что ты трахнул меня в лифте не значит, что мы теперь заживём как одна крепкая семья. Ты никто нам. Чужой, — её слова режут меня на части, но эту боль я переживу, гораздо страшнее та, что сидит внутри и царапает блядскими когтями, оставляя лишь кровавые борозды.

Нет, мне не жаль себя. Я даже хочу, чтобы эти мучения никогда не заканчивались. Только так я чувствую себя живым. Только так могу смотреть в зеркало. В лицо ублюдку, искалечившему мою дочь. Смотреть на него и ненавидеть, презирать эту тварь.

— Нам сейчас нужно думать не о себе, а о дочери, — пытаюсь говорить спокойно, пока не сорвало башню окончательно. — Ей понадобится…

— Нам?! Нет «нас», Каин! Нет и быть не может! Ты не заберёшь мою дочь! Даже если придётся перерезать тебе глотку, я не отдам её!

Блядь!

Бью по столу так, что кофе из чашек выплёскивается на скатерть, а Варька подпрыгивает на месте.

Испуганная официантка замирает у соседнего стола, ожидая, видимо, ещё чего похуже.

— Дане понадобится реабилитация и профессиональный уход! Я не могу изменить прошлое! Не могу, блядь! Но я могу поставить её на ноги! И если для этого придётся посадить тебя на цепь — сделаю это! Поняла?!

Варвара замолкает и, судя по закрытым глазам, пытается прийти в себя.

Да, Варенька. Давай. Дыши и думай. Всё равно уже никуда не денешься.

И пусть я последний мудак и урод, но ты моя и моей останешься. И дочь свою я не оставлю больше. Вспоминаю личико мелкой и в груди так жжёт, словно раскалённых углей туда натолкали.

— Что ты предлагаешь? — всё также смотрит на эту ебучую чашку, а мне хочется схватить её за подбородок и заставить смотреть в глаза.

— Пока она будет в больнице я оборудую комнату для неё и медсестры.

— Дай угадаю, в твоём доме? — в её голосе так и проскальзывают едкие нотки, но я уже могу себя контролировать и мыслить здраво.

— А ты хочешь предложить скворечник своей подружки?

Поджимает губы и вздыхает.

— Ради своей дочери я пойду на многое, — наконец поднимает на меня взгляд и в нём я вижу столько боли, что тону в ней сам. — Пусть будет так как ты говоришь. Но при одном условии. На время реабилитации я буду с ней рядом. Я не отдам своего ребёнка на попечение какой-то там сиделки, пусть она хоть трижды кандидат наук.

Молча киваю, сдерживаясь, чтобы не заорать в голос, что да, будешь. Никуда не денешься.

Николай усердно делал вид, что ничего не произошло и ободряюще подмигивал мне, мол, не стоит беспокоиться. Только о нем я думала меньше всего. Хотя, признаться, была очень удивлена, что не стал поднимать скандал. Опять же, вряд ли он сделал это из-за благородства.