ГПУ
Записки чекиста - Агабеков Георгий Сергеевич - Страница 18

Я отправил Трилиссеру доклад и получил в ответ разрешение продолжать отпуск. В начале июля 1926 года, по окончании отпуска, я вернулся в Москву. Москва в то время обсуждала мою кандидатуру на посылку в Турцию или Персию.

В Турции резидентом ГПУ в то время был Гольденштейн, известный больше под кличкой «Александра» или «Доктора» (ныне резидент ГПУ в Берлине)[1]. Однако, как я писал об этом выше, Наркоминдел, считая мою армянскую национальность неудобной для работы в Турции, отвел мою кандидатуру.

Началось обсуждение вопроса о назначении меня резидентом ГПУ в Персию. В то время резидентом ГПУ Персии был Казас, тот самый, который работал со мной в 1921 году в четырнадцатом специальном отделении ВЧК. Оказалось, он ездил в Турцию с комиссией по репатриации эмигрантов, вернувшись в Москву, поступил в Академию восточных языков и после ее окончания получил назначение в Тегеран. Он там работал уже год, но Иностранный отдел ОГПУ не был им доволен, вменяя ему в вину отчасти бездеятельность, отчасти то, что он вмешался в склоку, происходившую в Тегеране между тогдашним полпредом Юреневым и торгпредом Гольдбергом.

В ожидании окончательного выяснения вопроса о назначении, я сидел в Москве, когда однажды меня вызвал по телефону Трилиссер и задал вопрос:

— Как вы думаете, могли бы мы переправить нелегально людей в Индию через Афганистан?

Учитывая подкупность афганских чиновников и силу оставленной мною в Афганистане агентуры, я ответил, что, конечно, это возможно.

— Можете ли вы гарантировать доставку одного или двух лиц в Индию?

Я сказал, что гарантировать, конечно, не могу, но, если дело серьезное, то я сам могу проводить этих лиц и уверен, что провезу их благополучно через весь Афганистан и доставлю на территорию независимых племен, оттуда эти лица уже сами могут пробраться в Индию. Успех дела зависел, главным образом, от того, насколько отправляемые лица знакомы с языком страны, и от их наружности. Трилиссер сказал, что человек, которого надо переправить в Индию, подходит наружностью к восточному типу и владеет восточными языками.

На следующий день Трилиссер вызвал меня и велел ехать с ним, не говоря куда. Мы ехали из ГПУ в его личном автомобиле, подъехали к зданию Коминтерна и через несколько минут оказались в кабинете Пятницкого, заведующего международной связью Коминтерна. Трилиссер представил меня Пятницкому в очень лестных выражениях. Пятницкий стал расспрашивать меня о путях между Афганистаном и Индией и об имеющихся там у нас возможностях. Затем в кабинете появился человек, которого надо было тайно переправить в Индию. Он оказался Роем — главой индийской коммунистической партии, членом Исполкома Коминтерна. Мы стали обсуждать маршруты в Индию, но не могли придти к определенному решению. Я предлагал ехать нелегально через Афганистан, Рой же хотел ехать до Кабула с советским паспортом и только там, выбрав окончательно путь, перейти на нелегальное положение. Пятницкий не одобрял ни одного из этих проектов. Он указывал на колоссальную потерю времени, которую вызовет переезд через Афганистан верхом на лошадях, и предлагал Рою ехать с американским паспортом через Америку прямо в один из индийских портов. В результате долгого спора, мы ни к чему не пришли и решили оставить вопрос открытым до следующего дня. На следующий день я явился в назначенный час в гостиницу «Люкс» на Тверской улице (общежитие Коминтерна, куда посторонних без пропуска не пускают). Рой принял меня в своей комнате и сообщил, что вопрос о маршруте по-прежнему не разрешен, а когда будет разрешен, он сообщит об этом Трилиссеру.

Рой сейчас находится в опале, под подозрением и, кажется, проживает в Германии. По-видимому, он уже тогда не пользовался большим доверием, так как я помню, когда мы вышли из Коминтерна, Трилиссер меня спросил:

— Что вы думаете о Рое?

Я сказал, что, по моему, Рой просто соскучился по родине и хочет проехать хотя бы в сопредельную с ней страну, Афганистан. Рисковать же не хочет, чем и объясняется его желание иметь при себе легальный советский паспорт. Трилиссер ответил, что тоже считает Роя шкурником и не особенно ему доверяет.

Я не дождался ответа. В Москву приехал Гольдберг, торгпред в Персии, явился в ГПУ и, рассказав о своей склоке с полпредом Юреневым, просил поддержать его. ОГПУ воспользовалось случаем и предложило ему устроить меня в торгпредстве, взамен чего обещало поддержку против Юренева. Я был немедленно зачислен в штаты Наркомторга на должность старшего инспектора торгпредства с назначением в Тегеран.

В августе 1926 года я выехал через Баку-Энзели в Тегеран, при чем на прощание Трилиссер еще раз просил меня обратить особое внимание на пути, ведущие из Персии в Индию, и сказал, что его заветная мечта — иметь хорошего резидента ГПУ в Индии; не какого-нибудь местного агента, а одного из своих помощников по Иностранному Отделу.

Я пообещал сделать все, что в моих силах.

Не успел я приехать в Тегеран, как стали поступать телеграммы из Мешеда, от советского консула Кржеминского и от резидента ГПУ: консул просил убрать резидента, а резидент требовал отзыва консула. В виду важного значения для нас Мешеда, где мы перехватывали английскую почту, я отложил прием дел в Тегеране и выехал в Мешед, якобы для инспектирования советских хозяйственных учреждений.

В Мешеде я застал склоку между консулом и резидентом ГПУ Брауном в полном разгаре. Распря разгорелась из-за жены секретаря консульства Левенсон, в которую оба были влюблены и которая отдавала предпочтение поочередно то консулу, то резиденту ГПУ.

Браун был старым партийцем и личным приятелем Трилиссера. В 1924 году он работал для ГПУ в Лондоне, затем, после разрыва сношений с Англией, был отправлен в Китай и из Китая, как знающий английский язык — переведен в Мешед, для перлюстрации английской почты. По профессии он был ювелир, едва умел читать и писать и попал заграницу на службу ГПУ только благодаря личной дружбе с Трилиссером и знанию английского языка. Кржеминский же был вполне образованным человеком и тонко разбирался в персидских делах, несмотря на недавнее пребывание в Персии, зато был необыкновенно ленив и больше всего на свете ценил личное благополучие и женщин. Видя, что склока между этими двумя ответственными работниками доходит до рукопашных схваток, я откомандировал Брауна в Москву и сам принял от него дела до приезда нового резидента ГПУ в Мешед.

Приняв дела резидентуры, я убедился, какую крупную работу проделал здесь Апресов.

Английское генеральное консульство в Мешеде состоит из генерального консула и военного атташе, являющегося одновременно представителем индийского генерального штаба. Оба они переписываются с британским посланником в Тегеране и с индийским генеральным штабом. Штаб информирует военного атташе о положении на Востоке посредством месячных и шестимесячных сволок. Всю эту переписку мы аккуратно получали и пересылали в ОГПУ в Москву. Делалось это следующим образом. У Апресова состоял агентом некто Мирзоев, глубокий старик, азербайджанец, родившийся в Персии. Мирзоев еще в 1923 году завербовал на персидской почте чиновника, ведающего иностранной корреспонденцией. Между Персией и Индией английские дипломатические курьеры очень редки, и пакеты, запечатанные сургучными печатями, обычно доверяются для отправки персидской почте.

Завербованный нами чиновник задерживал на сутки корреспонденцию, полученную на имя английского консула, и вечером, в день получения, передавал ее нам через Мирзоева. Мы немедленно вскрывали пакеты, копировали документы и в ту же ночь возвращали обратно. На следующее утро почта благополучно доставлялась английскому консулу.

Апресов обрабатывал почту самым примитивным способом. По особому рецепту ГПУ снимался слепок с печати, представлявший из себя в застывшем виде точную копию печати на пакете. Затем печать ломалась, и посредством специально сделанных костяных спиц невредимо вскрывался конверт. По окончании операции конверт опять заклеивался и запечатывался копией печати. Апресов документов не фотографировал, так как не имел необходимых для этого приспособлений, а переписывал, чтобы успеть переписать документы за ночь, он пользовался почти всем наличным персоналом консульства. Это было опасно и грозило провалом работы.