Феррус Манус: Горгон Медузы - Гаймер Дэвид - Страница 15

Акурдуана вытер слезу, скатившуюся по медной коже щеки.

Следом он занялся участком с множеством персонажей в самом центре композиции. Капитан соскреб ногтем большого пальца немного воска и тщательно перерисовал фрагмент.

После чего зашипел от досады. Ему никак не удавалось верно передать суть Ферруса Мануса.

Примарх, возвышавшийся на метр над самыми могучими воинами, ничем не напоминал угрюмого великана, которого Акурдуана оставил в тронной зале. Шагая среди легионеров, Феррус казался открытым, прямолинейным, логически мыслящим, разумным. Но капитан начинал различать множащиеся непрозрачные слои его личности. Под маской выдержанности таились неприязнь и даже откровенная фальшь.

Впрочем, Акурдуана уважал старания Мануса. Ничто стоящее не дается без труда.

Он снова изучил восстановленный портрет. Вышло…

Вышло…

Зарычав, воин растер восковой карандаш в кулаке.

…Вышло совсем никудышно!

Легионер не понимал, зачем вообще старается. Схватив кусок шелка, в который прежде хотел завернуть пластину для перевозки на «Гордость Императора» и последующей печати картины, Акурдуана завесил свою претенциозную мазню. Только так капитан удержался от порыва сбросить камень на пол и разбить сабатоном.

— Слушай, а чего ты мучаешься? Просто взял бы пиктер.

Сегодня Дюкейн выглядел как безупречная антикварная статуэтка Громового Воина. Древние латы лорда-командующего отполировали так, что черная броня засияла плененным светом всех звезд, когда-либо озарявших ее. Кольчужную завесу, спускавшуюся с наплечников, смазали маслом, а шипы на задней стороне горжета наточили. Тяжелый темный плащ обработали паром и выгладили. На сгибе руки Амадей держал высокий шлем, с нащечника которого поблескивало платиновой гравировкой Око Хоруса. Даже стальную пластину над его утраченным глазом промыли под давлением до последнего болтика.

Опустив шелковый покров, Акурдуана расправил убранный за плечо красный плащ-лацерну^[19]. У всех воинов имелись свои обряды.

— Я готов признать, что пикт-снимки — тоже своего рода искусство, но когда ты создаешь изображение, а не просто воспроизводишь его, то… — Черты лица капитана исказила мучительная досада. — А этого мне не добиться.

— Осторожнее, друг мой. — Лорд-командующий шутливо взял его за подбородок. — У тебя так морщины появятся. Не успеешь оглянуться, как станешь похож на меня.

Акурдуана был не в том настроении, чтобы сносить насмешки. Ощерившись, он сбросил руку товарища и потер челюсть. Впрочем, его ярость почти тут же схлынула, а на лице проступила печаль.

— Раз вы, Железные Руки, так похваляетесь своим логическим мышлением, скажи мне, брат: логично ли предположить, что воин с парой шрамов лучше того, кто их лишен?

— Медуза — жуткая яма, — с чувством произнес Дюкейн. — У любого, кто выбрался оттуда, есть какой-нибудь рубец. Думаю, ее жители не знают, как оценивать бойцов без шрамов.

— Ты так говоришь, словно Кемос — дивный Эдем.

— Если там можно видеть дальше десяти метров и тебя не сносит ветром, когда встаешь прямо, — уже отлично. — Амадей наморщил лоб сильнее обычного. — К тому же вы нашли на Кемосе ждавшего вас Фулгрима. Наверняка это немного подсластило пилюлю.

— А на Медузе вы отыскали Ферруса. Ради такого ведь можно смириться с парой пылинок и общей унылостью?

Дюкейн хмыкнул:

— Я рос полудикарем в подульях Альбии, но даже там мы слышали легенды о Сфенеле^[20]. — Амадей ударил себя стиснутым кулаком в грудь, как салютовали в эпоху Объединения. — Увы и ах, ваш новый мир называется Медузой. — Он закатил глаза, потом нахмурился. — Помнишь, как нам жилось на Терре?

Акурдуана кивнул.

— Тогда Империум был меньше. Все друг друга знали, постоянно общались. Не имело значения, цвета какого легиона ты носишь. Сняв доспехи, мы становились совсем одинаковыми. И близко не было ничего… — Дюкейн махнул рукой в сторону собравшихся гостей, и капитан понял, о чем речь: воины разделялись по легионам, кланам, культурным традициям. — Ничего подобного. Между всеми нами немного больше общего, чем согласятся признать эти парни.

— Старая песня, но я готов тебе подпеть.

Амадей захохотал так громко и весело, что на него оглянулись несколько армейских офицеров, сидящих неподалеку.

— Когда я запою, ты это ни с чем не спутаешь. — Он второй раз грохнул кулаком по нагруднику. — Впереди новые победы и все такое.

На оживленном участке в центре зала располагалась большая клетка для поединков. Она поднималась над полом на четырех феррокритовых столбах с железной арматурой, и если бы сейчас в ней находились бойцы, их видели бы из каждого уголка отсека. По размерам клетка подходила даже для схваток между дредноутами. Судя по толщине прутьев, именно на такие состязания она и была рассчитана. Сегодня ринг украшали вымпелы 2-й роты с тюркскими мотивами.

— Кстати, о победах, — отозвался Акурдуана. — Я хочу произнести тост.

Дюкейн повернулся и эффектным жестом отдернул плащ:

— После вас, капитан.

Мечник насмешливо поклонился.

Когда легионеры проходили мимо четырех офицеров-медике, которые минутой раньше смотрели на них, кто-то из смертных позвал:

— Господа!

Греясь в лучах инфракрасной лампы, люди пили из жестяных кружек и слушали заранее записанный текст о грядущей идеальной войне.

— Ого, да это же Тулл Риордан! — провозгласил Амадей. — И он даже не спит!

Смертный поморщился:

— Надеюсь, я не оскорбил примарха.

— Ни в коей мере, — сказал лорд-командующий. — Думаю, он скорее повеселился.

Другие медике вопросительно уставились на Тулла, но он невозмутимо промолчал. Акурдуана рассудил, что человеку, способному уснуть в присутствии сына Императора, практически все нипочем.

— Я здесь по приказу господина Амара. Хотел поговорить с Цицером насчет того, как выбраться из переделки, но… — Смертный вздохнул. — После аудиенции у примарха он не выходит из тренировочных отсеков «Экзекутора». Дело в том, что на борту крейсера у меня раненые мучаются от недостатка болеутоляющих, и еще до утра нужно сделать им где-то миллион уколов антирада. Амара это не интересует, однако я надеялся, что смогу обсудить вопрос с примархом.

Дюкейн усмехнулся:

— О, ему такое понравится.

Риордан пару секунд смотрел на Железную Руку, не понимая, считать ли его ответ разрешением, затем кивнул самому себе и подхватил офицерскую трость:

— Вот и… отлично?

Пожилой медике хромал, и легионерам пришлось идти медленнее, как в торжественной процессии.

При виде Акурдуаны солдаты, воины и слуги поднимали бокалы, ударяли себя в грудь или кланялись. Гай и Соломон Деметр радостно воскликнули. Палиолин с Вертэнусом воздели кулаки и призвали какого-то хмурого пилота Железных Рук, незнакомого капитану, повторить их жест. Сантар пристально взглянул на мечника, плотно скрестив руки на груди.

Амадей приветствовал всех и каждого. Раскинув руки, он жестами призывал легионеров Десятого в толпе по обеим сторонам от себя наслаждаться празднеством, суть которого бойцы кланов не вполне понимали и принимали.

Прутья громадной клетки звенели, словно рынды, аккомпанируя самоуверенным кличам в честь грядущих побед. Перед ней стоял Феррус Манус, грандиозный в полном боевом облачении, окруженный толпой менее славных воителей. Самый рослый из них терялся в тени могучего исполина.

Глаза Ферруса блеснули…

Чем? Весельем? Или снисхождением, какое отец выказывает ребенку? А может, Акурдуана зря искал смысл в обычном блике света?

— Рад встрече, — произнес Манус с легкой улыбкой, но выражение его необычных глаз нисколько не изменилось. Он взглянул сверху вниз на смертного, Риордана: — Ты хорошо отдохнул?

Медике вдруг потерял дар речи и закашлялся.

— Твоя нога… — Феррус нахмурился. — Сначала я решил, что ты ходишь с тростью для солидности.

Тулл посмотрел на свои ноги, словно не мог понять, о какой из них говорит примарх.