Первый художник: Повесть из времен каменного века
(В дали времен. Том V ) - Пахомов Дмитрий Александрович - Страница 17

Племя за несколько последних лет сильно изменилось: новые чувства, загоревшиеся в сердцах дикарей, сплотили их в более тесную семью, подняли их над прежним низким уровнем и пробудили чувства любви, милосердия и добра, раньше смутно бродившие в их темных душах. Умы развивались, души начинали стремиться к чему-то более возвышенному и чаше и чаше обращались к неведомому, всемогущему Великому Духу, воля которого видимо проникала все окружающее.

— Все это, все, что кругом нас, — говорил часто Кремень, — создано Великим Духом. Он дал нам жизнь, он же и берет ее от нас, когда ему нужны слуги; он вырастил леса, заставил течь реки и нагнал стада быков, оленей, мамонтов и стаи птиц; он сделал человека умнее всех, и, если мы умеем охотиться, умеем устраивать себе дома, делать одежду, горшки, оружие, украшать свои вещи узорами, то за все это должны благодарить Великого Духа, зажигать в его честь костры и, главное, жить дружно, без ссор и брани, должны помогать друг другу, потому что иначе мы все погибнем. Великий Дух дал нам ум и сердце, дал нам возможность изображать предметы, которые находятся около нас, дал нам слова, которыми мы объясняемся друг с другом.

Простые и правдивые слова Кремня западали в души суровых воинов, и они начали смотреть на мир более широко; во всем они стали видеть высшую волю и чувствовать, что эта воля связывает их теснее и крепче.

Прежде воины не обращали никакого внимания на то, где им приходилось жить, и часто по целым неделям пропадали на охоте, ночуя то в лесах, то в пещерах, довольствуясь всяким помещением и возвращаясь в главную пещеру только ради безопасности; теперь же они сильно изменились: ночевали в других пещерах только в крайности и стремились поскорее домой, где их ждали большие удобства. Воину уже недостаточно стало иметь только кров от дождя, — сердце его стремилось к родному уголку, украшенному заботливыми руками его жены и его самого; у него уже явилась потребность видеть вокруг себя исправное хозяйство, украшенную посуду, приласкать своих чумазых и быстроглазых ребятишек и мирно побеседовать о том, о сем с приятелями и соседями и заняться какой-нибудь мирной работой у семейного огонька. Под влиянием всего этого дикий воин и охотник понемногу обращался в домовитого, покойного и мирного семьянина, которому чаще хотелось смеяться, петь, плясать, смотреть на работы соседей, чем браниться и ссориться.

— Великий Дух доволен нами! — говорил часто Клык.

Племя жило хорошо, без тревог. Связанное общими чувствами, оно не теряло связи с теми группами, которые отделялись от главного племени вследствие тесноты и поселялись отдельно. Отделившиеся часто навешали оставшихся соплеменников и сами их принимали, угощая и усаживая на лучшие места около костров. Многие обменивались оружием и украшениями, многие приходили и просили Кремня и других искусных мастеров сделать им те или другие украшения и за это доставляли дичь, оленьи рога, хорошие кремни и другие ценные вещи.

Таким образом завязались между отдельными группами торговые сношения, сначала небольшие, но расширявшиеся все больше и больше, так как вожди чужих племен также понемногу стали входить в сношения с племенами Клыка и Кремня.

Старик, освобожденный Кремнем из плена, с большим интересом приглядывался к окружающему, но молчал, во-первых, потому, что по природе был, очевидно, необщителен, а во-вторых, он слишком мало еще пробыл в пещере, чтобы выучиться новому незнакомому языку; но и он внес свою долю в общее дело, научив Кремня делать луки и стрелы, что тому было раньше неизвестно.

Когда старый воин в первый раз показал лук и его действие, то все пришли в неописуемый восторг и прониклись уважением к старику. На несколько недель все племя забросило свои обычные работы и только и делало, что мастерило луки, стрелы и упражнялось в стрельбе. Это было важное приобретение, значение которого особенно выяснилось, когда приходилось столкнуться с бродячими шайками кочующих дикарей, вооруженных только дубинами. Теперь нечего было бояться отправляться на охоту небольшими партиями, потому что даже большие шайки дикарей бежали врассыпную после нескольких метких выстрелов.

Несмотря на гостеприимство, радушно оказанное девушке и ее отцу, старик видимо томился тоской по родине. Он по целым часам просиживал на остром утесе, вперив взоры вдаль, туда, откуда каждое утро являлось дневное светило, и его могучая грудь порой вздрагивала от подавленных рыданий, и хриплый стон вырывался из груди. Если бы старик знал дорогу к родному племени, он взял бы дочь и немедленно ушел бы. Но, к сожалению, он был схвачен людоедами далеко от дома, и дикари много дней таскали его за собой, так что он никак не мог сообразить, где должен находиться лагерь его племени, и только какое-то чутье подсказывало ему, что это должно быть в стороне восходящего солнца.

Но, даже зная точно направление, он не мог бы решиться двинуться в путь и снова рисковать жизнью не только своей, но и жизнью дочери, которую он любил со всей силой дикого сердца. К тому же он видел, что Заря, — так звали его дочь, — не особенно тоскует по родине и уже сжилась с новым племенем, войдя в его интересы, огорчения и радости.

Молодая девушка, спасенная Кремнем, чувствовала к своему спасителю безграничную преданность, которую и старалась ежеминутно выразить теми или другими услугами. Кремень, в свою очередь, облегчал девушке жизнь в незнакомом племени, защищал ее от нападок ворчливых старух, видевших, что Кремень отдает предпочтение чужестранке перед девушками родного племени. Заря скоро совершенно освоилась с новым положением, выучилась новому языку и стала учить Кремня своему наречию. Много смеха и веселости возбуждали эти уроки в длинные зимние вечера, при свете пылавшего костра.

Обыкновенно Кремень занимался какой-нибудь мелкой работой, а Заря, сидя около, шила плащ или очищала звериные шкуры. Старый вождь сидел обыкновенно молча, изредка бросая взгляды на молодых людей, и думал все свою мучительную думу о своем племени, о сыне, оставшемся там, и других родичах.

Он видел, что близость молодых людей приведет их к браку, и тогда он должен будет оставаться навсегда в чужом племени или уйти на родину один.

Старик не ошибся. Прошла зима, и вновь наступила благоуханная весна; кругом все зазеленело, склоны холмов и лесные поляны покрылись душистым ковром цветов, вереницы уток, гусей, аистов и других перелетных птиц вернулись с далекого юга в насиженные гнезда. Жизнь закипела, и племя, насидевшееся в дымной пещере, вздохнуло свободно и легко под лучами весеннего солнца.

В один из таких теплых вечеров Кремень и Заря сидели над обрывом, под свежим, только что опушившимся темной листвой дубом. Река глухо рокотала далеко под их ногами, пытаясь подмыть отвесные, массивные серые утесы; широкая даль сливалась с потемневшим небом, и тысячи звезд мерцали в вышине. Далеко, далеко на небе блеснуло небольшое холодное зарево, и через мгновение из-за холмов выглянул узкий серп луны, бросая робкие, слабые лучи и отражаясь в зеркальной поверхности реки. Из ближайшего леса доносились смутные ночные звуки: тяжелые шаги медведя, робкий вой шакалов и унылые возгласы филинов; в воздухе бесшумно реяли летучие мыши.

Глубокое, мирное настроение охватило Кремня; в его сердце ширилось и трепетало чувство благодарности к Великому Духу, создавшему все окружающее. Изредка он бросал взгляды на сидевшую рядом девушку, и чувства глубокой дружбы и симпатии волновали нежное, отзывчивое сердце Кремня.

Заря сидела неподвижно; охватив колени руками, наклонив голову и опустив глаза, она замерла, как статуя.

— Заря! — тихо произнес Кремень. Девушка вздрогнула от неожиданности и с улыбкой взглянула на своего товарища.

— Заря, — взволнованно повторил Кремень, — я один и свободен, у тебя старик-отец, который недолго проживет и, если ты сделаешься моей женой, то я буду защищать тебя от всяких напастей… Согласна?

Девушка вздрогнула, широко открыла глаза, в которых блеснул восторг и обожание, и бросилась к ногам Кремня, и ее губы шептали слова благодарности, любви и уважения: