В Крыму
(Из записок военного корреспондента) - Холендро Дмитрий Михайлович - Страница 7

Не день, не два, а месяцы мучились керчане в сырых катакомбах Аджи-Мушкая, и освобождение этих людей — великий подвиг Красной Армии. Я видел, как девушка прильнула к груди незнакомого бойца.

— Боже мой, родные, — говорила она, не веря себе, — неужели пришли, спасли!..

Чего ждали они, старики, женщины, дети, предпочитавшие умереть под землей, чем жить на земле, где немцы? Тихая женщина сказала нам:

— Армию ждали свою. Ведь знали, что придет. И дня бы не прожили без этой веры…

Знали и бойцы свой путь. Но сейчас, глядя на освобожденных керчан и черпая мужество у русских матерей, они говорили им, что сделали еще мало, что жестоко поплатятся немцы за все, что испытала под их пятой наша земля. Ненависть к врагу росла.

Из катакомб я вынес на руках девочку лет пяти. Худенькие, грязные ножки ее были изранены камнем. Кудряшки отросли и скрыли тонкую шейку. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, спросила:

— Дядя, уже снег?

Не было снега. Черная, взбухшая от осенних дождей земля лежала вокруг. Но месяцы жизни под землей не прошли для маленькой беженки даром. Семьдесят дней без света, без солнечного луча. Бесконечная ночь без звезд. Только коптилка, красный огонек, от которого болят глаза.

Я хотел ответить, но меня опередил боец, стоявший на посту у входа в штольню.

— Снег, детка, — сказал он. — Ишь, сколько навалило!.. Нельзя ей долго на свете, товарищ капитан.

Я отдал девочку матери.

Немцы! Какой кровью заплатите вы за эти детские глаза?! За тех, кто умер от голода? За тех, кого вы лишили даже света? За все, чему безмолвными свидетелями навеки стали катакомбы Аджи-Мушкая?

Это был день большой радости. Кончились муки керчан — обитателей Аджи-Мушкайских катакомб.

Одна женщина, говорившая с нами, неожиданно шагнула вперед и сказала с изумлением, перехватившим дыхание:

— Толя, ты никак?

Потом поправилась с трогательной русской застенчивостью:

— Вы ли это, Анатолий Павлович?

— Я, — ответил ей майор, как и все десантники, одетый в ватник. Широким шагом он подошел к женщине. Его энергичное лицо и прямой взгляд выражали большую волю.

Гвардии майор Анатолий Пушкаренко был среди своих земляков. Здесь, в Колонке, он вырос и жил с матерью и сестрой. Здесь, на металлургическом заводе, он работал. Сюда он рвался. И вот он пришел.

Где они, мать и сестра?

Немцы угнали их.

На Кавказе, на Кубани думал майор Пушкаренко о Крыме. Военная судьба вела его к родным местам. Каким-то уголком души верил он все эти долгие месяцы, что застанет мать и сестру живыми. В том, что он скоро вернется в Крым, он не сомневался. Все крепче становилась Красная Армия. Сам Анатолий Пушкаренко сначала командовал взводом, а в Крым привел батальон. Он хорошо воевал. На его груди в день вступления в Крым были ордена Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны I степени и медаль «За отвагу».

Этот день… Он запомнит его на всю жизнь.

Запомнит, как катер подошел к родному берегу и как нельзя было разглядеть первый клочок крымской земли за столбами воды. Били немецкие пушки, и снаряды поднимали над морем звенящие брызги.

Здравствуй, родная земля!

Пушкаренко крикнул:

— Десант на берег!

Он первым прыгнул с катера и пошел к берегу, разгребая воду. Идти было все труднее, потому что ватник тяжелел.

С катера усатый черноморский капитан следил за майором. Пули просвистели над палубой, катер начал отваливать.

— Эх! — с досадой на себя сказал усатый капитан. — Вот майор молодец! Я бы и сам автомат в руки взял и пошел за ним! Теперь держись, немец!

На берегу Пушкаренко с группой своих бойцов атаковал немецкую батарею. И вот он стоял уже у немецких пушек:

— А ну, кто умеет стрелять?

Какой-то пехотинец торопливо подбежал к орудию. Пушкаренко улыбнулся:

— Освоенный трофей!

И теплее, и веселее стало от этих слов, и от улыбки майора, и оттого, что он был рядом.

Пушки развернули. Открыли из них огонь по немцам.

Немцы еще удерживали высоту. Но скоро гвардии майор Пушкаренко сообщил, что высота находится в его руках. Командир дивизии велел передать гвардейцам — хорошо дерутся.

Здесь, на берегу, особенно проявились военный талант и настойчивость советских офицеров. Они собирали десантные отряды, отбивали все немецкие контратаки и быстрыми ударами с разных сторон сами теснили врага.

… Заводская дорога. Рельсы узкоколейки. Только как они заржавели! Огромные заводские трубы. Разбитые корпуса. Знакомо все, как знакомо! Вот и белые домики Аджи-Мушкая. Радостная встреча с земляками. И горькая весть: немцы угнали сестру и мать.

Хмуро сдвинулись брови майора. Жесткая складка легла меж ними. И казалось, не сойдет она, пока все ожесточение души не выскажется в бою, пока он не расплатятся с немцами за то, что они вырвали у него из души последнюю теплую надежду увидеть мать, семью.

Было тихо. Но Пушкаренко хорошо понимал эту тишину. Он вошел в блиндаж. Тяжело опустился на ящик. Вызвал командиров и приказал проверить связь, чтобы была надежной, а кто подведет — головою ответит. Приказал раздать бойцам — своим гвардейцам — больше гранат. Он ждал немецкой контратаки.

В небе гудели «Хейнкели».

«Хейнкели» сбросили бомбы неподалеку. Потом еще и еще. Внезапно загремела, забесновалась немецкая артиллерия. И вот уже сообщили — немцы атакуют правый фланг, роту Колосницына.

Пушкаренко руководил боем спокойно, послал к Колосницыну автоматчиков. Они выбежали из штольни, и вскоре сумерки наполнились дробным стуком автоматных очередей.

Связь с Колосницыным прекратилась. Тогда Пушкаренко выскочил из блиндажа и кинулся туда, где в траншеях вторая рота вела рукопашный бой.

Наконец, бой затих. Гвардии майор, весь в следах траншейной земли, пропахшей пороховою гарью, вернулся в блиндаж. Санинструктор Нила Найчук привела командира роты Колосницына.

Он был в крови и с трудом держался на ногах. Он сказал негромко:

— Комбат, все-таки ничего у них не вышло… Вы вовремя подоспели…

Пушкаренко подошел к Колосницыну, взял за плечи, помог сесть.

— Теперь у них, конечно, ничего и не выйдет.

Повернулся:

— Почему не докладывают, исправлена связь или нет?

…Батальон отбил еще одну отчаянную контратаку немцев. Катакомбы казались уютными и теплыми. Усталые бойцы и офицеры спали на полу — в шинелях и ватниках. Но Пушкаренко не лег отдыхать. Он пошел к людям из Керчи и Колонки, которым бой не давал еще возможности вернуться к родным домам. Он пошел к людям, которых не отдал врагу, которых вырвал из немецких лап навсегда.

…Через несколько дней поздним вечером в блиндаже майора запищал зуммер телефона. Майор Пушкаренко взял трубку, а потом положил ее на аппарат осторожно и бережно и встал, переживая волнение. Командир полка поздравил Пушкаренко со званием Героя Советского Союза.

Бойцы знали, что Родина не могла дать их майору другой награды. Но с новым уважением смотрели они на своего командира.

Правду говорят, что храбрые познают счастье. Веселыми дымками занимается жизнь над Керчью, над шумным заводом. Это радостно знать гвардии майору Анатолию Пушкаренко, который видел потом, как горели города Германии.

Мать и сестра Пушкаренко оказались живы. Когда Керчь была освобождена и гвардейцы Пушкаренко ворвались в крымские села Булганак и Катерлез, там, в штольнях новых каменоломен, Пушкаренко встретил мать и сестру.

Затрепетала от радости старая мать. Не сдержала слез и прижалась к груди сына, к его шершавой шинели. Это был он — сын-герой, на родной земле, близ родного дома, в Крыму.

Когда туман наплывает с моря и клубится, как дым, в его космах исчезают керченские высоты. Их много.