В Крыму
(Из записок военного корреспондента) - Холендро Дмитрий Михайлович - Страница 12

В дзоте был пулемет. И немцы. Неистовым огнем они встретили атакующих и отбросили их.

Еще раз — вперед!

Главстаршина Павел Костенко — парторг роты — первым поднялся в атаку, после того, как наши пушки коротким налетом снарядов накрыли огневую точку. Снаряды издолбили шапку дзота, курчавые дымки обложили его. Но дзот был жив.

Немецкий пулемет стучал и стучал все громче. Пули беспощадно осыпали голый, твердый скат высоты.

Костенко, рванувшись вперед, упал на землю. Неужели и эта атака захлебнется?

Бойцы начали расползаться по скату, кто в воронку, кто за бугорок. Костенко услышал сдавленный стон, кто-то был ранен.

…Далеко до дома, очень далеко от этой крымской высоты 164,1. Но нет другого пути ни к дому, ни к жизни— только через нее, через эту высоту, с вершины которой видны бескрайние пасмурные воды Азовского моря.

Сколько бойцов прижалось к земле! Ледяной, неуютной была она, но как она согревала, какой она была дорогой защитой! Только бы не отрываться от нее, и пусть пули уходят мимо, ударяясь о камни и откалывая от них мелкие, острые кусочки.

Костенко был ближе всех к немецкому дзоту. Он подтянул к себе автомат, прижатый к боку. Прицелился и дал длинную очередь по амбразуре дзота.

Но пулемет продолжал стрелять.

Павел дышал все чаще. Злоба росла в нем.

Костенко был кавалером ордена Славы III степени — опытный воин. Он хотел испробовать все. С трудом подобравшись ближе к дзоту, он бросил в него гранату. Осколки провизжали над ним.

Но пулемет стрелял, а приказ требовал взять дзот. Он — Павел Костенко — парторг роты. Бойцы сейчас смотрят на него. В этот миг родился подвиг, хотя и не был еще совершен.

Костенко вскочил. Шепнул ли он «прощайте», в последний раз подумав о Родине, которую любил больше всего ни свете. Или сказал: «Я знаю, ты не забудешь меня!»

Он ринулся к амбразуре дзота и закрыл ее своим телом. Глухая очередь. Пули врезались ему в грудь, но Павел даже не вздрогнул, только ветер шевельнул полой его шинели.

С невероятной яростью поднялись в атаку бойцы, даже раненые врывались в траншеи врага, добивая его своим грозным оружием.

Так был взят немецкий дзот на высоте 164,1. За него ли отдал жизнь Павел Костенко? Нет.

За то, чтобы Красная Армия пришла в Берлин, в Германию. За то, чтобы навсегда был уничтожен фашистский разбой. За счастье всех наших потомков, наших детей.

Я вспомнил стихи Твардовского:

…В узкую траншею на крымской высоте принесли тело героя. Сняв шапки, стояли над ним бойцы. И никто не думал о смерти, потому что выше смерти было величие подвига, совершенного их товарищем главстаршиной Павлом Костенко.

Они поклялись отомстить за него врагу.

В конце января начался штурм Керчи.

…Поздним вечером в порту кордона Ильич, на Тамани, батальон морской пехоты рассаживался на грузные, неповоротливые тендеры и на быстрые, как чайки, катеры, которые подняли к небу пулеметы-клювы.

Куда?

В Керчь!

Морячок, как все десантники, перевитый пулеметными лентами, перебирал тугие, послушные струны спутницы своей — гитары.

В предвечерней густеющей мгле тихо звучала песня:

— Как вы думаете, товарищ майор, — спросил хлопотавший на корме рулевой командира батальона Старшинова, как будто майор должен знать все точно, — будет луна?

Луна!.. Не скучали, не вздыхали разве о ней моряки? А теперь никто не хочет, чтобы она появилась. Луна— предатель десантников. Когда она выкатывается из-за тучи, и черные контуры кораблей вырастают над водой, как тени, как ее только не проклинают, эту луну, и некуда от нее деться!

Уж так ругаем, кажется, — сказал один моряк, — что от стыда взяла бы да закатилась…

Майор посмотрел на небо:

— Нет, не будет луны.

Небо в рыхлых облаках. Нигде не видно на воде серебристой дорожки. И все-таки кое-кто говорил: как бы луна не появилась.

Тонко звенели струны в темноте. Моряк пел:

…Я помню январское утро, в которое мы с трудом по грязной дороге через железнодорожную насыпь выбрались на окраину Керчи.

Вся она была изрыта зигзагами траншей. Наша артиллерия и гвардейские минометы — «Катюши» неожиданным и разрушительным ударом подготовили прорыв переднего края обороны врага.

Разбросаны перекрытия блиндажей, бревна стоят торчком. Их переплели куски колючей проволоки. Через траншею перекинут мост.

— Видно, здесь артиллеристы уже прокатили пушки?

— Конечно.

Грохот доносился из-за нагромождения развалин, откуда-то из глубины города.

В траншее мы увидели несколько трупов немцев, не тронутых ни осколками, ни пулями. Они сидели у стен траншей, запрокинув головы. Кровь, вытекшая из ноздрей и ушей, засохла на грязных лицах.

— Это от грохота, славная была подготовочка!

Бой шел в городе. На освобожденных улицах было пустынно. Где жители Керчи? Те, что скрывались в катакомбах Аджи-Мушкая, еще не могли вернуться к своим жилищам.

А страшный Багеров ров, где мертвые дети лежали в объятиях мертвых матерей? Семь тысяч людей, расстрелянных немцами в 1941 году и найденных в этом рву были жителями Керчи. Они никогда в нее не вернутся.

Всюду развалины, ни одного целого дома — с крышей, окнами, крыльцом, дверями. Немцы разрушили и опустошили Керчь, которая тысячи лет стояла на берегу пролива.

Как разрослась Керчь под ясным советским солнцем! Керченский гигант-завод давал Родине полмиллиона тонн металла в год. Недра каменистого полуострова хранят богатейшие запасы руды.

И вот пришли варвары, превратили город в руины… Но уже тогда, в боях, мы знали, что Керчь будет возрождена.

…Немцы почти во всех домах Керчи расставили пулеметы. На улицах были позиции батарей. Штурмовать такой город значило — вслед за гранатами врываться в окна зданий, заскакивать в проломы стен с решимостью вцепиться горло каждого немца, который попадет под руку.

И вот дома Керчи, изрытые пулями, как оспой, труп немцев на порогах, трупы немцев в комнатах, в коридорах, в кухнях. Трупы немцев на улице Ленина, на улице Кирова…

На набережной, над двумя домами Керчи реяли наши флаги — морской, с голубой полоской и звездой, и красный, установленный рукой пехотинца.

Здесь соединились красноармейцы, прорвавшие оборону немцев под городом, и десантники-моряки майора Старшинова. В разгаре боя пришла весть о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Его бойцы отличились при взятии Новороссийска. Теперь они штурмовали Керчь.

…Алексей Нестеренко, старший краснофлотец, лежал за слепком камней, вывернутым снарядом из какого-то дома и отброшенным на мостовую. Широкоплечий, рослый, он с трудом помещался за своим случайным укрытием.

Глаза Алексея смотрели вперед, на дзот у перекрестка улиц, еще занятых немцами. Черная амбразура приковала взгляд Алексея.

Кровь горела в висках. Не прошло еще возбуждение от боя, который краснофлотцы только что провели на берегу.

Там Алексей Нестеренко убил двух немцев в траншее.

Потом, тяжело дыша, он бежал по улице и не видел, но знал, что где-то близко должен быть его друг краснофлотец Король. Снаряды с протяжным шелестом перелетали улицы и рвались то рядом, то далеко, глухо.