Повелитель бурь - Муркок Майкл Джон - Страница 37

– Увы, возможно, я должен был вернуть Щит Хаоса сначала.

– Что это?

Эльрик пересказал все, рассказанное ему Сепириту.

– Мы должны иметь такую защиту, – согласился Мунглум. – Но сейчас о главном, о завтрашнем плавании. Мои капитаны ждут тебя в комнате для совещания.

– Я встречусь с ними через некоторое время, – сказал Эльрик. – Но сначала я хотел бы пройти в твою комнату и собраться с мыслями. Скажи им, что я их вскоре приму.

Оказавшись в своих покоях, Эльрик запер за собой дверь, все еще обдумывая информацию, полученную от деформированного человека. Он знал, что без сверхъестественной поддержки обычный флот, как бы велик он ни был, или какими бы смелыми командирами ни управлялся, не выстоит против Ягрина Лерна. Тем более, что его, Эльрика, флот был относительно невелик. И не имел сверхъестественных существ в качестве союзников, а также был относительно беззащитен. Если бы у него сейчас был Щит Хаоса…

Но в данный момент было бесполезно раскаиваться в принятом решении.

Если сейчас он отправится за Щитом, то ни в коем случае не сможет принять участие в битве. Неделями он возился с древними свитками, таблицами, книгами и пластинами драгоценных металлических гравюр с древними символами, которые загромождали его комнату. Элементы помогали ему в прошлом, но теперь, искаженные Хаосом, большей частью они были слабы. Эльрик отстегнул в ярости свой меч и бросил его на постель, застеленную шелком и бархатом. Внезапно он вспомнил прежние времена, когда впадал в отчаяние, и понял, что прежние инциденты, приводившие к кровопролитиям, были всего лишь веселой игрой по сравнению с той тяжестью, которая теперь наполняла его душу. Хотя он чувствовал себя усталым, все же не хотел взбодрить себя похищенной энергией Буреносца. Он чувствовал, что близок к экстазу, вызванному чувством вины, которую он носит в себе еще с тех пор, когда был ребенком и впервые понял, что на лице отца, склонившегося над ним, не чувство любви, а разочарование, вызванное его бессилием – бесцветный альбинос, ничего хорошего, жизнеспособен лишь с помощью наркотика или колдовства.

Эльрик вздохнул и, подойдя к окну, взглянул поверх низких холмов на море за ними. Он заговорил вслух, возможно, подсознательно надеясь, что звук слов поможет сбросить накопившееся в нем напряжение.

– Мне наплевать на ответственность, – сказал он. – я встретил мертвого бога, он говорил, что и боги, и люди – лишь призраки, пляшущие марионетки перед началом истинной истории Земли, что человек держит свою судьбу в своих руках. Затем Сепириту сказал мне, что я должен выступить против Хаоса и помочь разрушить природу известного мне мира, иначе история никогда не начнется, и великая цель Судьбы никогда не будет достигнута. Поэтому я – есть тот, кто должен искупить свою судьбу. Я не должен знать мира в своей судьбе, должен лишь бороться с богами и людьми и с самой сущностью Хаоса, не находя успокоения, должен нести смерть этой эпохе, чтобы в каком-то далеком веке люди, ничего не знающие о магии или Лордах Высших Миров, смогли действовать в мирах, куда главным силам Хаоса не будет пути, где Истина будет существовать, как реальность, а не как концепция в разговорах философов. Он прикрыл красные глаза пальцами.

– Так Судьба делает Эльрика мучеником, чтобы Закон мог управлять миром. Она дает ему меч отвратительной злобности, который уничтожает одинаково безразлично и друзей, и врагов, и впитывает их души, чтобы насытить его силой, в которой он нуждается. Эта сила связывает его со злом, с Хаосом – но при этом она не делает меня бесчувственным болваном, которого легко убедить, а потом принести в жертву. Нет, она делает меня Эльриком из Мельнибонэ и сообщает мне величайшую тайну…

– Мой повелитель разговаривает сам с собой, и его мысли грустные. Так скажи их мне, чтобы я могла разделить твою ношу, Эльрик.

Поняв, кому принадлежит этот голос, но нисколько не удивившись, Эльрик быстро обернулся и увидел свою жену, Зарозинию. Ее руки были протянуты к нему, и взгляд выражал глубокую симпатию. Он подошел, остановился в шаге от нее и раздраженно спросил:

– Когда ты сюда приехала? Зачем? Я приказал тебе оставаться в замке твоего отца в Каарлааке до тех пор, пока дело не будет сделано полностью! – Полностью… – повторила она, с легким шорохом уронив руки. Едва ли более, чем девушка с алыми губами и длинными волосами, она вела себя так, как принцесса, и казалась старше своих лет.

– Отвечай, – сказал он цинично, – это не то место, где можно обсуждать что-либо, но ответь: как ты попала сюда и почему?

Он уже примерно знал, что она ответит, и, говоря это, он только хотел подчеркнуть свой гнев, родившийся из страха, что она так близко подошла к опасности, которой она уже подвергалась однажды.

– Я прибыла сюда с тысячами солдат моего кузена Оплука, – сказала она, гордо поднимая голову, – когда он присоединился к защитниками Ухайо.

Я прибыла к моему мужу в то время, когда он может нуждаться во мне, боги знают…

Эльрик в раздражении прошелся по комнате.

– Я настолько люблю тебя, Зарозиния, что, поверь, я должен быть с тобою в Каарлааке под любым предлогом, но я не могу – ты знаешь мою роль, мою судьбу, мой рок. Ты огорчила меня своим присутствием, а не помогла мне. Если вся наша кампания будет иметь удовлетворительный конец, то мы должны будем встретиться с тобой в радости, а не в тоске, как сейчас!

Он остановился перед ней и взял ее за руки.

– Ах, Зарозиния, мы никогда не должны были встречаться, не должны были жениться, мы можем только причинять друг другу боль в это время. Наше счастье было таким коротким…

– Если ты не будешь мучить меня, то не будешь мучить и себя, – сказала она тихо. – Но если ты сам утешишься, то я поддержу тебя, мой повелитель.

Он вздохнул, смягчаясь.

– Это слова любви, моя дорогая, но во время любви их не говорят. Я не оставил любовь в стороне, как ненужную чепуху. Попытайся сделать нечто вроде этого, и мы избавимся от дополнительных трудностей.

Без гнева она медленно отошла от него с легкой улыбкой, в которой угадывалась ирония, указывая на постель, где лежал Буреносец.