Конец нового дома
(Рассказы) - Воробьев Леонид Иванович - Страница 21

Там у них родилось трое детей. Жили они дружно, только Алешка любил выпить и все больше привыкал и тянулся к этому. Лишь из-за этого были у них разногласия и неприятные разговоры.

До ссор дело не дошло. В свободное время Алешка часто бегал на охоту. Ушел он на охоту и в последний раз. Там выпил с товарищами, с которыми всегда ходил. Затем все разбрелись по лесу. На обратном пути Алешка захмелел и, переходя насыпь, попал под поезд. Ольга осталась вдовой.

Но с той поры прошло уже три года, старые раны стали меньше болеть. Это сегодня она вспомнила обо всем, лежа на полке в уютно постукивающем, подрагивающем вагоне. Виной тому — знакомые места, маленькая станция с новым большим вокзалом.

Ей помогали, ее берегли, видя, что стало с ней после смерти Алешки. В командировку она поехала первый раз за три года. И то, можно сказать, напросилась сама. Ей захотелось проехаться, встряхнуться. Она решила отвлечься от дум, сменить обстановку, хотя бы на время, впервые за три нелегких года. Нелегких морально, да иногда и материально. Ребятишек она оставила на попечение няни, что жила с ними третий год, и поехала вновь, только обратно, по той дороге, по которой ехала когда-то к месту теперешнего своего обитания молодая, веселая, полная счастливых надежд.

Ольга пролежала на полке, переворачивая в памяти картины былого, почти до обеда. Поела в вагоне. Потом в разговорах с соседями, в разглядывании станций, на которых стояли, в чтении книжки прошел остаток дня. Предстояла еще ночь. Л назавтра пассажиры должны были доехать до конечной остановки, встретиться с большим городом. Ужинать Ольга решила пойти в вагон-ресторан.

Как и годы назад, было так же страшновато и занимательно открывать двери на ерзающие одна над другой переходные площадки, где мощный поток воздуха, кажется, вырвет дверь из рук, где оглушают грохот и лязг. Интересно было идти вечерними вагонами, в каждом купе которых текла своя, особая жизнь. Ольга миновала плацкартные вагоны, купейный, мягкий и очутилась в вагоне-ресторане.

Людей здесь было не так много, и она выбрала совершенно свободный столик. Села к окну, поглядела в темноту за стеклом, увидела темную плотную массу, то подступающую к путям, то отходящую в сторону и вглубь. Поняла, что это все лес и поезд мчится в лесном коридоре… Затем стала просматривать меню.

Только она выбрала скромный, недорогой ужин, как услышала над собой:

— У вас не занято? Разрешите?

Ольга подняла голову и встретилась взглядом с Милием Сергеевичем.

Глаза у него не изменились ни чуточки: смотрели так же прямо и в них не промелькнуло ни растерянности, ни удивления, ничего. А вот живот увеличился, стал заметно выпирать. И залысины, оставив узенький перешеек волос между собой, ушли к макушке.

— Да, — сказала Ольга. — Да-да.

— Здравствуйте, Ольга Владимировна, — протянул ой ей руку так просто, будто ничего удивительного в этой встрече через годы не было. — В отпуск или по делам?

Он сел напротив нее прямо и почти величественно. Новенький темный костюм сидел на нем мешковато. Галстук не совсем подходил к рубашке и костюму. Но Милий Сергеевич, вероятно, был чрезвычайно доволен своим видом, так как несколько перебарщивал в солидности, держался немного напыщенно.

— В командировку, — ответила Ольга. — А вы?

— А мы, — он как-то выделил «мы», — отдыхать. Да. На юг. В Сочи.

К ним подошла официантка. Ольга вдруг, негодуя на себя, заказала очень дорогой ужин и попросила принести любимых своих конфет. Милий Сергеевич покопался в меню, заказал второе и стакан вина.

— Вы с семьей? — спросила Ольга и вдруг поняла, почему она так «размахнулась» в заказе: она стеснялась своего дешевенького, поношенного платья, своей простенькой прически. Поняла и разозлилась на себя еще больше.

— Да. С супругой и сыном, — произнес Милий Сергеевич. — Отдыхать, — с удовольствием повторил он. — Надо продолжить наше короткое северное лето. И потом — фрукты, море. Все это очень полезно. Супруга сейчас в купе, укладывает сына, — неожиданно завершил он.

Принесли ужин. За окном посверкивали редкие огоньки, тьма там совсем сгустилась. Ели молча, говорить было не о чем. Чувствовалась некоторая неловкость. Чтобы освободиться от нее, Ольга заметила:

— Хотела посмотреть на знакомые места, да вокзал помешал.

— Да, у нас новый вокзал, — оживился Милий Сергеевич. — И вообще, знаете, много перемен. Строительство и тому подобное. А ваш муж где работает? — вне всякой связи поинтересовался он.

— На заводе. Он инженер. — Ольга почувствовала, что краснеет, но голос ее прозвучал просто и естественно.

— Гм. Хорошо, — неопределенно сказал Милий Сергеевич. Он только что допил вино и неизвестно, относились ли его слова к сказанному Ольгой или к ощущению от вина.

Ольге почему-то хотелось спросить, где он живет: в коммунальной квартире или в собственном доме. Но она сдержалась.

Ресторан заполнялся. Они рассчитались. Милий Сергеевич встал, внушительно кашлянул, и они вместе пошли к выходу.

В мягком вагоне он постучался в одно купе. Открыла небольшого роста женщина с несколько, как показалось Ольге, испуганным выражением лица.

— Моя супруга. Зинаида Александровна. Медик. А это Ольга Владимировна. Раньше жила в наших местах. Знакомьтесь.

Женщины пожали друг другу руки. Милий Сергеевич спросил:

— А вы в каком вагоне?

— Дальше, — неопределенно махнула рукой Ольга и снова естественным тоном соврала:

— В купированном.

— Заходите, — не очень кстати предложила жена Милия Сергеевича.

— Спасибо. Уже поздно. Спокойной ночи, — сказала Ольга и пошла дальше по вагону.

— Спокойной ночи, — эхом отозвалась жена Милия Сергеевича, а сам он торжественно прогудел:

— Спокойной ночи.

В своем плацкартном вагоне Ольга разобрала постель и легла. Почти все в вагоне спали: пассажиры хотели хорошенько отдохнуть перед первым трудным днем в большом и шумном городе. Вскоре выключили основной свет, вагон стал слабоосвещенным, более уютным, более домашним.

На ее нижнюю полку свет не падал совсем. Она лежала с открытыми глазами, слушала стук колес и спрашивала себя, для чего она соврала Милию Сергеевичу.

Да, конечно, она не хотела, чтобы Милий Сергеевич сочувствовал ей, жалел. Но она говорила неправду не для того, чтобы набить себе цену в его глазах, казаться стоящей о ним на равных — в его понимании — ступенях житейской лестницы. Просто она интуитивно почувствовала, что, скажи она правду, Милий Сергеевич решит, что она сделала ошибку, не связав свою судьбу с ним, решит, что она к тому же осознает и признает это. А Ольге не хотелось укреплять его самодовольство, уверенность в непогрешимости своих житейских идеалов, уверенность в себе.

Вдруг она заплакала. Пришел на намять Алешка, с которым они тоже мечтали съездить на юг. Она представила его на пляже, вечно беспокойного, вечно выдумывающего что-нибудь. Он побежал бы к морю, встал бы перед волной на руки, а потом перевернулся бы колесом и нырнул…

Она словно наяву увидела это и сразу приказала себе: «Не береди! Не сходи с ума».

Затем она рассердилась на Алешку. Так глупо, так никчемно погиб. Сломал и свою и ее жизнь, осиротил ребят. Теперь вон лежит она в вагоне, одна-одинешенька, и слезы бегут по щекам, и обидно, и горько.

Тут же еще больше рассердилась на себя. «Эх, ты, из-за того, что трудно тебе, что никто не везет тебя на юг!» И стала вспоминать все хорошее, все самое лучшее из их жизни с Алешкой.

Потом сказала себе: «Да ведь ты счастливая, такие ребятишки у тебя. Что может быть лучше этого? Что может быть радостней любви к ним, жизни вместе с ними?»

Да, ребята у нее хорошие. Розовощекая, темноглазая Надька, неуклюжий и добродушный Васюк и старший Витька. Порывистый выдумщик Витька — Алешкина копия. Тоже когда-нибудь будет одновременно счастьем и несчастьем, радостью и бедой для кого-то…

Подумала, не завидует ли она жене Милия Сергеевича, спросила себя: не кается ли, что не она едет с ним к морю? Сейчас же представила Милия Сергеевича на пляже, в трусах. Как он «ответственно» расспрашивает о температуре воды, о ценах на фрукты, о местных базарах. Вообразила себя рядом с ним и вслух, хотя и потихоньку, рассмеялась.