Небо закрыто льдами
(Документальная повесть) - Тихомиров Вениамин Васильевич - Страница 14

И тут же к нему навстречу выскочил другой — руки в боки, головой тряхнул, чуб со лба отбросил. И пропел, отбивая каблуками:

Его поддержал третий. Круг стал тесным. Но это для пляски не помеха. Она становилась все задорнее и горячей. И рождались все новые и новые куплеты.

Даже заядлые игроки в «морского козла» на время отложили свои сражения. Затих перестук костяшек. Все внимание — пляске.

— Давай, Миша, клади на сто восемьдесят!

— Не сдавайся, Ваня! Жми до красной черты!

— А ну, Паша, добавь! Твой реактор выдержит!

Иногда заглянет в кубрик на веселый шум кто-нибудь из офицеров. Круг расступится. Выходи, капитан-лейтенант, вперед. Вспомни свои годы курсантские. «Э-эх! — скажет он, притопнув несколько раз. — Хорошо наше „Яблочко“! — И, как бы оправдываясь, добавит: — Некогда мне, в центральный пост вызывают, а то бы… Вы и за меня поддайте!»

Порадуется удачному коленцу лихих плясунов и незаметно выйдет из кубрика.

Частый гость матросского веселья сам командир атомохода. Зайдет, присядет где-нибудь в уголке. Нравятся ему песни. Сидит, задумавшись, когда мы что-нибудь грустное поем, и про себя подтягивает тихонько. Веселая песня зазвучит — улыбнется Жильцов, посветлеет весь — должно быть, юность свою матросскую припомнит. Улыбка очень ему идет. Мы радуемся, когда видим командира таким — значит, ему хорошо.

…Вокруг Ильи Печеркина опять кружок любознательных собрался. Окрестил кто-то матроса в шутку «Справочным бюро», да так это прозвище к нему и пристало. Впрочем, Илья не обижается, когда его так называют. Парень он начитанный, и ему действительно всегда есть о чем порассказать.

— А со льдом, значит, история такая получается, — тихо, неторопливо рассказывает Печеркин. — За год он нарастает метра на два, а стаивать за год весь не успевает. Нарастание нового льда происходит около семи месяцев, а стаивание — около пяти. Это вечный процесс. Так, понемногу ледяные массы и растут.

— Я слышал, — интересуется мой дружок Федя, — что, если растопить только ледышки Гренландии, Европа станет дном океана.

— А откуда айсберги берутся?

Илья с минуту соображает, как лучше начать. На высоком лбу собираются морщинки. Глаза прищурены.

— Эти плавучие ледяные горы, — продолжает Печеркин, — образуются так. Есть на островах, например на Гренландии, Северной Земле, огромные ледники. Они в летние месяцы подтаивают, выветриваются. От них отрываются и уходят в океан колоссальные глыбы льда. Это и есть айсберги. Они в своих размерах доходят до нескольких десятков километров. Большая часть айсберга, около девяти десятых, находится под водой. Корабли предпочитают обходить айсберги стороной — кто его знает, что там у них под водой прячется, какие тиски тебе приготовлены…

— А почему тюленям не холодно в ледяной воде?

«Справочное бюро» работает с полной нагрузкой.

…Мы идем и идем. Час, другой, третий, десятый…

Штурман все чаще сверяется с картой, все чаше посматривает на часы.

Пора выходить на связь с берегом, чтобы передать донесения, получить новые приказания.

Мы ищем разводья. Где-то должны они быть в здешних ледяных полях.

В центральном посту сосредоточенная тишина. Только гудят чуть слышно генераторные лампы телевизионной установки. Она непрерывно дает сведения о ледовой обстановке по курсу атомохода. На экране мелькают темно-серые тени. Это льды идут непрерывно. Разводий нет.

На вахте у телевизионного экрана Десятчиков и Федосов.

— Ну как, Ваня, что-нибудь видно?

— Серая муть одна. Никаких просветов… Хотя постой!..

Десятчиков прильнул к экрану. Где-то высоко, чуть в стороне от курса лодки мерцало, светлея, яркое пятно. Через небольшую трещину во льдах просачивался в глубины океана приглушенный свет арктического неба.

— Эх, — вздохнул Федосов, — хоть бы одним глазком в ту форточку заглянуть!

— Найдем окно. Должны найти! — Старпом пристукнул кулаком по столу, будто точку поставил. — Нужно во что бы то ни стало… Лучше смотреть!

Вошел адмирал Петелин. Ему, должно быть, совсем не удалось прилечь в последнюю ночь — на обветренном, иссеченном морщинами лице его лежали серые тени усталости, и глаза смотрели прямо перед собой сосредоточенно и жестко.

— Что нового?

— Сплошной лед, товарищ адмирал.

Петелин сам подошел к экрану и несколько минут наблюдал сосредоточенно и молча.

— Посмотрите, старпом, — обернулся он к Первушину, — мелкие пятна просматриваются. Значит, полынья где-то рядом.

Прошло еще несколько минут, безмолвных и напряженных. Все смотрели на адмирала. Петелин не отрывался от экрана телеустановки. Руки его застыли на рычажках настройки, и широкие плечи ссутулились напряженно.

Только сейчас все почувствовали, как долго копилась усталость и как она велика.

Пальцы адмирала дрогнули на рукоятках настройки.

— Вижу полынью!

Петелин откинулся от экрана, плечи его опустились расслабленно, и слабая удовлетворенная улыбка тронула губы.

— Дальше командуйте сами. — Петелин дотронулся до плеча старпома, кивнул матросам и вышел из отсека.

Глава 7

Поиски разводий продолжаются. Голубое озеро во льдах

— Дать задний ход! — летит по корабельному радио приказ командира.

Атомоход, замедляя бег, на короткое время завис в глубоководном пространстве.

— По местам стоять, к всплытию!

Боевые посты докладывают о готовности. Введены в действие приборы. Закрыты все клапаны.

— Продуть балласт!

Шум работающих насосов и шипение воздуха, вытесняющего из цистерн воду. Непрерывные доклады в центральный пост:

— Глубина девяносто метров… Шестьдесят… Тридцать…

Лодка поднималась к большому светлому «окну». Старпом, прильнув к экрану, любовался игрой света и тени. В центре полыньи вода светилась, фосфоресцируя там, где на нее падал прямой солнечный свет; дальше к краям она постепенно темнела и уже под кромкою льдов была черной, как воронье крыло. Кое-где пронзали эту непроглядную темноту, не тревожа ее, редкие ослепительные иглы солнечных лучей.

Лодка вошла в самый верхний слой океанской воды. Хлынул с экрана ослепительный солнечный свет. Заулыбались люди — долго не видели они солнца даже так вот, на телевизионном экране.

Мы идем словно в потоке сверкающего текучего серебра.

Такой светлой воды нет нигде — даже в воспетых многими поэтами экзотических южных морях. Ее первородная чистота сохраняется лишь здесь, под ледовой броней Полярного бассейна.

— Глубина двадцать!

Тревожный крик вахтенного:

— С правого борта льдина! Надвигается на лодку!

Острый форштевень ледяной горы, надвигаясь на лодку, режет полынью пополам. Черная тень айсберга закрыла уже половину «окна». Осадка у нее не менее пятнадцати метров.

— Стоп! Всплытие! — приказывает командир. — Боцман, на глубину!

Тяжелый корабль остановить нелегко. Какое-то время лодка по инерции идет вверх. Днищем своим айсберг вот-вот коснется надстройки. И тогда…

Боцман забыл обо всем на свете. Сейчас приборы, которыми он управляет, — продолжение его рук. Как будто своими ладонями отталкивает он от борта лодки ледяную громаду. И даже ощущает неприятный холодок. И пальцы еще крепче сжимают рычаги управления. Сколько минут продлится это? Может, не минут, а часов? Он не знает. Он живет сейчас только тем, чтобы оттолкнуть прочь от лодки смертоносные пики ледяных глыб. Не дать стихии поранить корабль — это ведь все равно, что будет ранен он сам.

А там, наверху, разбушевавшаяся стихия продолжает свою разрушительную работу. Крошатся многокилометровые ледяные поля. В их столпотворение не попадайся — смертельно…