Шерлок Холмс в России
(Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 2) - Шерман Александр - Страница 3

— Станция Инза! — провозгласил кондуктор. — Пересадка на Симбирск!

Публика заметалась. Начали связывать чемоданы, баулы, дорожные пледы, корзинки.

— Ты, матушка, тут найми кого-нибудь из алгвазилов, а я прямо в буфет пройду, — решил супруг дамочки.

— Сейчас будет обед, Ватсон, — сказал Холмс, — помогая дамочке собрать ее шляпки, тряпки и проч.

Поезд встал. Публика повалила в вокзал. Дамочка визжала, кричала на носильщика и вносила сумбур в перетаскиванье ее вещей.

А поезд уже шел на Симбирск. Пропала сзади Шарлава, промелькнули Чуфарово, Вешкайма, Майна… Проехали село Вырыпаевку, мост через Свиягу и очутились на вокзале… Город сиял огнями… Началось движение на вокзале, крики, перебранка, лошадиный топот… Сыщик и доктор ехали сзади дамочки, пригласившей их к себе в гости…

— Хорошо, что эта барынька везет нас к себе, — шептал Холмс молчавшему доктору. — А то номера в провинциальном городишке, — это… Это, мистер Ватсон, место, где клопы — людоеды не хуже австралийских дикарей…

На Покровской улице они остановились, а через полчаса сидели за чаем в уютной гостиной дома помещика Ноздрева-Манилова.

Моросил мелкий осенний дождик. Все казалось серым: и дома, и сады, и весь город. Волга спряталась за сетью дождя и казалась страшно скучной.

Через деревья Владимирского сада неслась разухабистая мазурка военного оркестра. К кассе подходили одинокие обыватели и брали билеты. Не смотря на музыку и освещение — было скучно… Публики было много. Артисты шумно пили пиво на веранде ресторана, вспоминая каждый сборы в Варшаве, Харькове, Одессе, именно там, куда ни разу не заносила их судьба или, вернее, антрепренерская рука.

Артистки уныло, с голодными глазами, бродили мимо скамеек, где уселась публика в ожидании спектакля, и предлагали свои услуги насчет «веселого времяпрепровождения». Кругом разносился аромат разврата, продажности, фальши и… голода… За шорохом шелковой юбки артистки и фальшивых камней в ее кольцах чудился голод. Искали новых острых ощущений и новых приключений купеческие сынки, несколько помещиков, учащаяся молодежь. По площадке «гулял» с артисткой-примадонной студент в николаевке[4]. Было смешно смотреть на его деланную английскую походку, нарочито «подагричную» и развинченную, и на его рыжие волоса и усталое, поношенное веснушчатое лицо. Примадонна все свои нервы напрягала для того, чтобы заинтересовать «барина» и «подковать» его на ужин со всем, что полагается для ужина в отдельном кабинете.

В сад вошли еще два скучающих господина. Оба одеты были шикарно и, по всей видимости, тоже искали приключений. Один был высокого роста и немного сутул, другой был маленький, толстенький и неимоверно весел. Они сели на веранде за столик и спросили портвейну и завтрак.

Музыка играла какой-то оживленный вальс.

— Так вы говорите, господин Иванов, что всех знаете в Симбирске? А ну, скажите мне от нечего делать фамилии и имена всех сидящих здесь в саду… — предложил высокий.

— Давайте на пари. Если кого не назову, ставлю дюжину шампанского. В противном случае вы ставите. Идет?

— Идет. Я думаю, что вы проиграете пари.

— Увидим… Итак (толстенький начал тыкать пальцем в публику, хорошо освещенную электричеством, или показывать глазами.) Видите: студент с английской походкой — г-н Летнинский. Богат, глуп, развратен и пр. С ним наша примадонна Энская. С идиотом из банка Половкиным — Марья Ивановна, с Кошкиным — Дуня Фаланина, вон там наша несравненная Ольга Ивановна, с ней Анютка, по прозванью «нищенка», с артистами пьет коньяк баронесса, сестра базарного цирюльника Грошева. Вот как у нас! И баронессы есть. Рядом с ней акушерка Шаландова, зарабатывает массажем около 1000 рублей, с чего такая мятая и потрепанная. Массаж это так только, ширма. Вон там Маша черненькая с Грязевым…

— Как вы сказали? Грязевым?

— Да? А что?…

— Вы сказали, Грязев?…

— Да, я сказал Грязев. Но вы ошибаетесь. Вы не знакомы с этим сутенером Машки. А впрочем, виноват, это легко может быть.

Высокий собеседник говоруна не высказал своего волнения, но нельзя было не заметить, что он впился глазами в тщедушного неказистого юношу около толстой Машки. Говорун ужинал и болтал… А тот по-прежнему смотрел в лицо Грязева и старался прислушаться к тому, что он говорит.

— Вот, понимаете, типик-то, прямо русский, — болтал толстенький Иванов. — Получил наследство, и вместо того, чтобы держать его в банке, взял к себе… Наследство миллионное… Был раньше голяком, — ну и закутил. Париж, рулетка, кокотки, какая-то примадонна из Питера, жертвовал миллионы на постройку тюрьмы в Болгарии для заговорщиков, здесь много раздал и теперь босяк… У нас на Руси это не диковина, конечно, но ведь миллионы. Теперь, говорят, сутенером у Машки и мелкий воришка. Осталось у него всего-навсего рублей 100, и теперь он их доживает. Послезавтра будет голодать… У нас это не диковина.

— Грязев! Так это Грязев?.. Сто рублей осталось! Хорошо…

— А пари?.. Дальше… Сестры Катька и Танька… А этот господин… господин. Фу ты, Господи, что это такое?..

— Что, не знаете?.. Ага?.. Не знаете?..

— Изящный костюм из Парижа, брильянты, манера, черные демонские глаза… Кто это?..

— Это, очевидно, какой-нибудь коммивояжер от лондонской фирмы. Но я что-то помню это лицо… Ха! Я помню!.. Мистер Рафльс[5], — прошептал он…

Молодой человек быстро обернулся, встретился со взором сутулого человека, съежился и… быстро исчез в кустах…

Сутулый человек тут же попрощался с изумленным Ивановым и тоже побежал вслед за Рафльсом… Но последнего уже не было там, а в это самое время Грязев пошел к выходу. Сутулый человек растерялся и направился вслед за Грязевым. Преступник медленно, напевая под нос кек-уок, шел по Венцу, свернул на Стрелецкую, вышел на старый Венец и направился так же медленно к Шатальной улице. Сутулый человек издали зорко следил за ним и не отставал. Поравнялись с будкой… В этот момент откуда-то раздался негромкий свист и крик:

— Постромка!..

Моментально сутулый господин был окружен несколькими оборванцами, накинувшимися на него с разных сторон. Господин приемом джиу-чжу откинул троих под гору, но его схватили сзади дюжие руки и кто-то прошептал: «На прихват!»

Господину надавили пальцами на адамово яблоко в горле и быстро повалили на землю. Борьба продолжалась не более минуты. Место было уединенное и отдаленное — рассчитывать на чью бы то ни было помощь было нечего. Над ним наклонились черные глаза и красивое лицо…

— Шерлок Холмс, — прошептал Рафльс. — Вы в моих руках. Ха-ха! Знаменитый сыщик Шерлок Холмс едет в Симбирск ловить знаменитого Рафльса и болтает репортерам о своем торжественном въезде… Ха-ха!.. Так что же… Мне не пришлось бороться… Сейчас мы вас бросим в Волгу и на просторе займемся делишками…

— Мариани!.. прошептал Шерлок Холмс. — Мариани-Рафльс… Да, дело приняло серьезный оборот.

— Шерлок Холмс. Вы сегодня уедете из Симбирска совсем, т. к. даете мне в этом честное слово…

Неимоверным усилием, с дьявольской силой, Шерлок отбросил от себя шайку и прыгнул в сторону.

— Я стреляю! — закричал он. — Ни с места!..

— Ха-ха-ха, — послышалось в ответ. — Стреляйте, — пальцем.

— Стрема!..

Шайка снова кинулась, на Холмса но его уже не было на этом месте. Стоял только забор, за которым был сад, а около скамейки лежал в луже крови профессор Мариани с раной на голове, причиненной каким-то странным оружием, вроде кистеня.

А Холмс в это время бежал по Шатальной улице, освещая тротуар и тщетно ища следов исчезнувшего Грязева.

Городовой на углу Мартыновой и Ново-Казанской улиц сообщил ему, что тут прошел молодой человек в летнем пальто и спортсменке, направляясь к казармам. Холмс поблагодарил полицейского и помчался дальше…

«Мариани имеет отношение к Грязеву, — думал он на ходу, комбинируя предположения, сопоставляя факты, делая догадки. Но Мариани из моих рук не уйдет. Завтра я его схвачу, а пока надо кончить дело с Грязевым. Он живет в Кирпичных Сараях… Надо идти туда».