Поствоенный синдром (СИ) - Скобелев Сергей - Страница 3

— Удостоверение. — Мужчина в ожидании протянул руку и, получив «корочку», представился: — Григорьев, ведомственная охрана.

Документ он изучал долго, и каждые несколько секунд переводил взгляд с его страниц на усталого человека напротив, будто ища различия между фотографией и реальным лицом. В них было много общего: те же короткие тёмно-русые волосы, тонкие губы и узкий подбородок. Правда, различий нашлось не меньше: выбритый на фотографии парень успел зарасти щетиной, отощали щёки, острый взгляд сменился рассеянным, а ещё Олег постарел. Пять лет непрерывной службы вышли ему за десяток гражданских.

— Потрепало тебя, товарищ старший сержант. — Григорьев вернул удостоверение. — Рядовой там шум поднял. Дай заценить.

Отпираться не было смысла. Олег вытащил из расстёгнутой сумки серебристый пистолет и положил его на стол перед капитаном. Тот умело взял его, отщёлкнул магазин и передёрнул затворную раму. Патрона в патроннике не оказалось, зато он был в магазине, и притом один. Чтобы убить, требовалось немного: дослать единственный свинцовый цилиндр, снять с предохранителя и вжать спусковой крючок.

— Один патрон… Не для себя ли оставил, боец?

Олег молчал — лишь смотрел на капитана в ожидании развязки.

— Нальчик две тысячи пятого, — внезапно вспомнил Григорьев. — Я был там, отбивали город. Думал, пойду на повышение, а теперь вот пялюсь в камеры на вокзале. Дел натворил, когда вернулся. Я хочу сказать, что война — там. — Капитан поднял указательный палец и дёрнул им в сторону. — Там. А здесь мирная жизнь. Не неси войну сюда.

— Ничего у меня с собой нет, — бросил Самойлов. — Шмотки и трофей. Обшманайте город, и в половине квартир найдёте куда больше. Мы на Кавказе живём.

— Да плевать на трофей! — буркнул Григорьев. — Плевать на Кавказ. В тебе война, в мозгах и руках. Выйдешь на улицу и многого не поймёшь. Здесь всё по-другому: снаружи стерильное, а внутри гнилое.

Капитан защёлкнул магазин обратно. Поколебавшись, вернул Самойлову со словами:

— Как коллегу уважаю, но давай без глупостей.

Олег незамедлительно встал, спрятал пистолет на дне сумки и перед тем, как выйти, обернулся у самой двери.

— У меня командир там, тоже в капитанах. Говорил, нельзя людей пугать, хорошие они в основном.

— И как он? — осторожно спросил Григорьев.

— Пошёл аксакала от инфаркта спасать, а получил нож под сердце.

Оставив за спиной вокзал с «центром», собаками и холодными поездами, Олег побрёл по серой пешеходной дороге. У примыкающей трассы толпились таксисты, среди которых было много кавказцев, всё зазывали, обещали договориться, но Самойлов не обращал внимания. Город вокруг преобразился: потянулись ввысь офисные многоэтажки, машин стало больше, а сами они — пестрее и многообразнее. Люди не изменились. Недовольные лица в серое утро несли плохое настроение по закоулкам районов, живущих от выборов до очередной криминальной сводки и обратно. Баклажки с окурками мигрировали от одного пинка к другому, а инстанциям не было никакого дела. До того, как уехать на службу, Олег никогда не покидал города, и вряд ли бы нашёл иной способ, нежели борьбу с бандподпольями. Вторая чеченская война официально называлась контртеррористической операцией, активная фаза которой закончилась в начале двухтысячных. Тем не менее, отменили постоянный режим КТО только в девятом, и последние три года операции Самойлов застал по полной.

Наверное, он ненавидел этот город. Всех, кто хоть немного был ему дорог, давно выветрило из Олеговой реальности, как и тех, чья пропажа из поля зрения была только в радость. Но за всем этим самовнушением о собственном превосходстве крылась одна простая мысль: никто в стенах и на улицах родного, но нелюбимого промышленного центра его, Олега Самойлова, не ждал. Кто мог — не дождался, остальным было похер.

Официально здесь проживало чуть более четырёхсот тысяч человек, с нелегалами все пять сотен. Город был плотно застроенный, но небольшой по площади: при желании за несколько часов его можно было пройти поперёк. В центре сосредоточились органы власти и бизнесмены, по периферии — спальные районы. Дальше только промышленные зоны. Каждое утро горожане, будто кочевники, снимались с окраинных квартир и устремлялись в офисы, чтобы вечером вновь рассосаться по периметру, образуя вокруг центра непреодолимую людскую блокаду. Хотя ради честности стоило признать, что относилось это не ко всем — работы в городе не хватало. Зато в достатке был криминалитет. В девяностые местные ОПГ внаглую валили предпринимателей и депутатов прямо у порогов домов. После пары громких процессов накал преступности пошёл на убыль, но бандитская прослойка осталась, хоть и не борзела. Каждые несколько недель её представители устраивали приватные встречи с доблестными сотрудниками МВД, где решались особо деликатные вопросы. Обе стороны фронта прекрасно знали друг друга в лицо. Тем временем в соседнем регионе бойцы спецназа жертвовали жизнями, спасая от террористов население, активно ряды боевиков пополнявшее.

Пешая дорога от вокзала заняла около двух часов. Периферийный жилой район, где Олег провёл детство и юность, избежал реноваций. Те же советские пятиэтажки с двадцатью квадратными метрами на квартиру, щели меж домов, полные пластиковых бутылок, и асфальт, уложенный пару месяцев назад, но уже рассыпанный по обочинам. Узкий проулок между домом и ни к месту возведённой двухметровой стеной во весь двор был чист и тих. Тень монолитного жилого сооружения отгоняла солнечный свет, и потому это место было тёмным и неприветливым, будто кладбище. Олег набрёл на второй подъезд, по памяти вдавил две цифры на механическом замке и потянул железную дверь. Было бы смешно, смени кто-то пароль, но этот код стоял на всех дверях в ближайших десяти кварталах, причём уже лет семь, с момента установки замков. Из тёмного двора Олег шагнул в ещё более тёмный подъезд. О пыльных ящиках на стене могла вспомнить разве что «Почта России», разбитую форточку над лестницей так никто и не заменил. К счастью, хотя бы перекрасили стены, наложив поверх болотной зелени бежевую бледноту. Значит, люди здесь ещё обитали. Самойлов быстрым шагом взобрался по пролёту и тут же застыл; нога замерла над ступенью, как над опознанной миной. У двери отцовской квартиры стоял низенький пухлый мужчина в очках, синей тоненькой куртке поверх рубашки и широких брюках. Непричёсанные волосы падали на лоб разросшейся чёлкой. На вид ему было под сорок, а рыжей резиновой папке в руках и того больше. Олег опустил зависшую в сантиметре от бетона ногу и продолжил подъём, на этот раз медленно и спокойно. Непроизвольно он потянул к себе сумку, запустив руку к пистолету. Самойлов был уверен, что человек стоял здесь по его душу, а насчёт незнакомцев на дороге Дагестан давал чёткие рекомендации. Страх на секунду завладел сержантом, забил тревогу до холодных капель пота на шее, но прошедший локальную войну солдат умел им управлять.

— Олег Самойлов? — прогудел человек и медленно потянул толстыми короткими пальцами молнию на папке.

Сержант, неторопливо поднимавшийся по лестнице, неожиданно сделал резкий подскок к незнакомцу, левой рукой с сумкой закрылся от папки, а правой прижал мужчинку к стене, вдавив ему предплечьем горло.

— Ты ещё кто? — резанул военным тоном Самойлов.

— Из домоуправления! — просипел допрашиваемый. — Квартиру забрать!

— В смысле забрать? Жить надоело?

— Да отстань! Дай отдышаться!

Олег ослабил хватку, отошёл от человека. Тот согнулся и упёрся в колени, тяжело глотая воздух. Рыжую папку, выпавшую из рук, он поднял лишь через минуту.

— Тут год никто не живёт, дверь опечатана. Государство не прибрало сразу только потому, что ты служивый. А время тикает.

— Это мой дом.

— Не твой, а отца, который с год как помер. Через три дня придут с конфискацией, — с неуловимыми нотками победного мщения сообщил мужчинка. — Но можем договориться…

— Сколько? — хмуро бросил Олег.

— Триста «зеленью». У меня свои ходы есть, о тебе забудут. Всё с гарантией, так что думай.