К повороту стоять! (СИ) - Батыршин Борис - Страница 12

Совещание закончилось нешуточным скандалом: Попов вышел прочь, хлопнув дверью, Великий князь почувствовал себя оскорбленным.

Но этого оказалось мало: на совещании в Морском министерстве Бутаков жестоко раскритиковал состояние кронштадтских фортов, доказав с цифрами в руках, что при нынешнем положении дел британскому флоту не составит особого труда миновать их и прорваться к столице. Оборону Кронштадта было решено усилить, но отношения вице-адмирала с Великим князем, в чьем ведении находилась морская оборона столицы, стали еще более натянутыми.

Вице-адмирал как в воду глядел! Когда началась русско-турецкая война, и возникло опасение британской экспедиции на Балтику, он решил всемерно ускорить боевую учебу на эскадре броненосных кораблей. Но Великий князь Константин, в отместку за сказанные когда-то неосторожные слова, объявил, что до конца войны будет самолично командовать Балтийским флотом. Бутакова понизили до командира самого слабого из отрядов его эскадры (две броненосные батареи, шесть мониторов и три деревянные канонерские лодки). В этот отряд вошел и монитор «Стрелец». Местом базирования им определили Свеаборг – беспокойного вице-адмирала стремились убрать подальше от столицы.

Оказавшись, в своеобразной опале, Бутаков старался привести хотя бы вверенные ему корабли в наивысшую готовность. Офицеры повторяли его слова:

«Мы, адмиралы, капитаны, офицеры, унтер-офицеры, матросы, – не для того, чтобы у нас были адмиралы, капитаны, офицеры, унтер-офицеры и матросы, а для того, чтобы было кому хорошо действовать пушками, машинами, рулями, чтобы было кому распорядиться батареями пушек, бойко управиться каждым кораблем, толком распорядиться всеми кораблями, и все это для одной всегдашней цели – БОЯ».

В конце сентября отряд предпринял маневры совместно с экипажами минных катеров, приписанных к крепости. Отрабатывали защиту минных заграждений от траления неприятелем, отражение высадки десанта, ночные атаки шестовыми и буксируемыми минами. Балтийские моряки перенимали опыт черноморцев; на слуху было имя лейтенанта Степана Макарова, служившего когда-то на башенной броненосной лодке «Русалка», а теперь возглавлявшего лихие набеги минных катеров на турецкие броненосцы. Мичмана и лейтенанты до дыр зачитывали книгу Бутакова «Новые основания пароходной тактики», содержащие единые для всех классов кораблей правила маневрирования в бою.

Минуло уже полгода с начала Сережиной службы на «Стрельце». После июльской поездки в Санкт-Петербург, он ни разу не был в столице.

Впрочем, это относилось не только к нему одному. Не имея возможности бывать в столице, женатые офицеры снимали квартиры в Гельсингфорсе и перевозили туда семьи. Так поступил и командир «Стрельца». К удивлению Сережи, Нина не осталась в Петербурге, а последовала за семейством Повалишиных. С Сережей она вела себя так, будто и не было ужасной сцены в «Латинском квартале», будто не слышал страстные речи, обращенные против того, что и он и ее дядя, капитан второго ранга Повалишин, готовы защищать, не щадя жизни. А может, и не стоило воспринимать ту выходку всерьез? Эмансипация эмансипацией, но ведь должен рано или поздно возобладать здравый смысл? Нина представлялась Сереже барышней вполне разумной, и он искренне надеялся, что она разочаровалась в опасных идеях.

А пока мичман охотно бывал у Повалишиных. Хозяйка дома собралась устроить нечто вроде еженедельного музыкально-литературного салона. Сережа взялся ей помогать, втайне рассчитывая, что Нина тоже примет в этом участие в этом предприятии, и тогда он сможет видеться с ней чаще.

Изредка приходили письма от Греве и Остелецкого. Барон, добрался до своего «Крейсера» и осваивался в должности вахтенного офицера. Последнее письмо было отправлено с острова Тенерифе, куда клипер зашел после ремонта в Филадельфии. Впереди у него было плавание вокруг Африки, через Индийский океан, во Владивосток. Барон писал, что из-за напряженных отношений с Англией, они не будут заходить в Кейптаун, а пополнятся углем на французском Мадагаскаре.

Венечка Остелецкий окончательно превратился в артиллериста. Сейчас его заботам поручены орудия береговой и осадной артиллерии, в том числе и трофейные, оставшиеся после захвата крепостей на Дунае. Надо было снять многотонные орудия со станков, потом разобрать сами станки и подготовить все это громоздкое хозяйство, включая боеприпасы и батарейное снабжение, к погрузке на суда. Предполагалось, в случае необходимости, перевезти эти орудия морем и использовать для обороны Проливов - если русские войска сумеют утвердиться на их берегах.

А пока армия осаждала Плевну. Османы защищались отчаянно, контратакуя, отбили один за другим, три штурма. Неудивительно - падение Плевны открывало русской армии дорогу вглубь Балканского полуострова, на Константинополь. А это, в свою очередь, либо поставит точку в затянувшейся войне, либо даст толчок иным, куда более грозным событиям.

От автора: Точка бифуркации - момент в состоянии некоей системы (в нашем случае - системы военно-политической), когда она превращается из одной системной определенности в другую. Ее качественные характеристики после выхода на точку бифуркации обречены на принципиальное изменение, имеющее вид развилки.

Проще всего проиллюстрировать это понятие известной всем притчей о Буридановом осле. Животное, оказавшись на равном расстоянии между двумя совершенно одинаковыми кучками корма, отнюдь не сдохнет от голода, будучи не в состоянии выбрать одну возможность из двух, а подойдет к одной и начнет жевать так, что за ушами будет трещать. Что именно предопределило выбор, почему ушастая скотина свернула в ту или иную сторону, не дано понять ни биологу, ни философу, оперирующему понятиями чистой логики. Возможно, причиной оказалось некое ничтожное обстоятельство, не замеченное внешним исследователем. Но, так или иначе, выбор был сделан.

Применительно к истории, можно предположить, что в некий момент вероятности того или иного развития событий оказываются неотличимо равны. Но находится соломинка, которая переламывает спину верблюда, и тогда колесо истории, скрипя и подскакивая на кочках, сворачивает в колею, которую историки позже назовут единственно возможной, предопределенной всем ходом истории.

8-го января (20-го по юлианскому летоисчислению, принятому в Российской Империи) 1878-го года от Рождества Христова, части генерала Скобелева, пройдя победным маршем через Балканский полуостров, почти без боя взяли город Элирне - византийский Адрианополь. Это был не первый раз, когда стоптанные на военных дорогах сапоги русских солдат вставали на эту древнюю землю. В 1829-м году город уже был занят войсками графа Дибича; в тот раз дело закончилось выгодным для России Адрианопольским миром.

На этот раз все, от самого Скобелева до сапожника из полкового обоза, жаждали одного - закончить войну в столице Османской Империи. Однако главнокомандующий действующей армией на Балканах Великий князь Николай Николаевич сдержал наступательный порыв войск и отослал августейшему брату телеграмму, требуя указаний - что делать дальше? Брать на штык Константинополь, или заключать перемирие?

Ответ Государя пришел на следующий день - и не одна, а сразу две депеши. Они поступили с интервалом в несколько часов и поставили Великого князя перед тяжкой необходимостью самому принимать решение, от которого зависела судьба Европы.

Обмену телеграммами предшествовали события, случившиеся далеко от Балкан - в Лондоне и Санкт-Петербурге. Осознав, что турки более не в состоянии сопротивляться русской армии, Британия решила, что время ожиданий истекло. Министр иностранных дел правительства Дизраэли, лорд Дерби, объявил русскому посланнику в Лондоне, графу Шувалову, о том, что Средиземноморская эскадра входит в Проливы. Делается это якобы для защиты жизни и собственности британских подданных, проживающих в Константинополе, от проявлений мусульманского фанатизма и отнюдь не является демонстрацией враждебных России намерений. Шувалов на эту удочку не клюнул, и настойчиво порекомендовал канцлеру Горчакову объявить, что появление британских броненосцев в Мраморном море освобождает Россию ото всех принятых ранее обязательств.