Я стану твоим зверем (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 6

— Да, братец, — протянул кто-то и Защитников. Ренна в другую сторону смотрела, потому и не разобрала, кто именно. Между прочим, сказано было на драконьем. Так что она вполне могла и не понять. — Для того чтобы ребёнка заделать, тебе разориться придётся. Да она только за первую ночь три шкуры сдерёт и будет права.

Принцесса рассматривала золотолисты. Десять лет изучения драконьего языка можно было смело выкидывать на помойку, потому что смысл сказанного она не уловила. По всей видимости, учили её неправильно.

— Захлопни пасть, Валер, — рыкнул гемнон. На самом деле рыкнул. Ренна, ни в чём вины не чувствующая, и та вздрогнула. Уж слишком низким голосом её супруг обладал. И чересчур зычным. А уж раздражения в нём на пяток очень нервных людей хватило бы. — Я прошу прощения за это досадное недоразумение, — перешёл на имперский Арэн.

Тут уж хочешь, не хочешь, а пришлось на мужа посмотреть.

Дракон совсем не изменился, остался точно таким же, каким она его помнила: чёрные волосы плотным покрывалом; чёрные глаза — бойницы в темноту; челюсть квадратная напряжена, желваки вздулись; губы — яркие, нижняя будто припухшая — плотно сжаты. И сам огромный, по-настоящему огромный, что в высоту, что в ширину. Ренна-то думала, что это ей с детского росточка громадность привиделась.

— Прошу меня простить, — повторил гемнон. — Это полностью моя оплошность. Боюсь, что не уделял вам должного внимания все эти годы. Обещаю: заглажу вину в ближайшее время. И обязуюсь увеличить размер свадебных подарков вдвое.

— Гемнон, прибереги золото! — не слишком громко, но вполне отчётливо, посоветовал всё тот же насмешливый голос. — Оно тебе ещё пригодится, а казна не бездонна.

Под глазом Арэна дёрнулась жилка, но на этот раз он ничего отвечать не стал. А Ренна опять не поняла, кто тут такой смелостью — или глупостью? — обладает. Потому как у самой сердце в пятки ушло. И вовсе не от приятного волнения: жутко стало, да так, что коленки ослабли.

— Я приветствую тебя, мать, на землях Крылатых, — перейдя на драконий, гемнон поклонился, прижав руку к сердцу.

Принцесса нервно обернулась, но никого нового за своей спиной не обнаружила. Собственно, кроме лошадей и кареты там были только камни да трава, даже Орун в стороне стояла.

— Чья мать? — осторожно уточнила Ренна, до боли сжимая переплетённые пальцы — только бы не начать чесаться, как кошке шелудивой.

— Моя, — невозмутимо пожал плечами гемнон. — Других здесь нет.

Наверное, падать в обморок жене дракона не подобало — венценосные особы должны обладать железным характером и выдержкой. Но более мудрого выхода из этой абсолютно абсурдной ситуации Ренна не нашла. Уж пусть лучше её считают изнеженным существом, чем полной дурой.

Ренна с ностальгией и горькой тоской вспоминала свой тряский дормез: неудобный, тесноватый, жёсткий, но в нём не укачивало. Эти же носилки, конечно, были хороши: на подушках хоть поперёк, хоть наискосок ложись, через лёгкие занавески ветерок пробирается, на голубоватой кисее солнечные блики и лесная листва настоящий театр теней устраивали. Но все прелести ни в какое сравнение не шли с унылой, непрекращающейся, но и не усиливающейся тошнотой.

Тяжёлый портшез, который несли аж шестнадцать носильщиков разом, плавно покачивался из стороны в сторону, как колыбель, убаюкивал — душная дрёма наваливалась, не давая поднять каменной головы с подушек, но спать мешали собственные, кажется, насквозь протухшие внутренности, бултыхающиеся в бурдюке живота. И то, что Ренне второй день ни есть, ни пить не давали, даже радовало.

Собственно, на неё внимания вообще не обращали, после того, как на заставе она «в обморок упала», не трогали — перенесли в портшез и… И всё, совсем всё.

Днём кортеж гемнона — немалый, насколько принцесса поняла — не останавливался ни на минуту, колонна двигалась, не сбиваясь с изначально заданного темпа и на шаг, даже люди-носильщики менялись на ходу, а к портшезу никто близко не подходил. Поначалу Ренна была этим довольна, передышка и время с мыслями собраться ох как пригодились, а под подушками нашлась большая фляга с кисловатым соком и коробка засахаренных фруктов. Правда, от сладостей тошнота только сильнее становилась, да и за невесть куда подевавшуюся подругу принцесса слегка беспокоилась, но в целом сложившаяся ситуация её полностью устраивала.

Неприятности начались после полудня — выпитый сок стал настойчиво выхода требовать, и это обернулось серьёзной проблемой. Просить остановить колонну оказалось некого, не носильщикам же кричать, в самом деле. Идея выпрыгнуть на ходу тоже удачной не выглядела, по крайней мере, поначалу. В общем, промучилась её высочество почти до темноты, когда кортеж всё-таки на привал встал.

Правда, для Ренны мало что изменилось: паланкин опустили на землю и забыли про него. От разожжённых в стороне костров невероятно соблазнительно тянуло жареным мясом и приправами, а накормить принцессу никто не удосужился. Гортанные голоса перекликались в отдалении, посмеивались, даже, кажется, ругались, но ближе, чем на двадцать шагов не приближались. Про юную жену гемнона напрочь забыли.

Утром же носилки просто подняли и поволокли дальше, даже не проверив, на месте ли принцесса, не заблудилась ли ночью в кустах. День давно перевалил за середину, степлившийся и успевший подкиснуть сок закончился, отчаявшийся желудок, изнывшийся одновременно от голода и качки, притих и лишь тошнота с сонливостью никуда деваться не желали. А Ренна до печёнок прочувствовала, что значить быть несчастной: никому не нужной, всеми брошенной, голодной, в мятом, дурнопахнущем от пропитавшего её пота платье и с нечесаными волосами. Да и пить хотелось всё сильнее.

А ещё больше хотелось очнуться в собственной постели, дома.

— Старшая мать, — раздался голос за занавесками слева. Он был таким тихим и неуверенным, что принцесса поначалу внимания не обратила. Решила: носильщики между собой переговариваются, а это, наверное, запрещено — молчали же они больше суток. — Старшая мать, нижайше прошу простить за наглость, разреши спросить и не суди строго. Клянусь, только беспокойство заставило нарушить твоё уединение.

Голос помолчал. Ренна тоже.

— Старшая Мать? — послышалось ещё тише.

Принцесса озадаченно бровь почесала: гемнон вроде бы тоже мать поминал, причём свою. Но за её паланкином только всадники ехали. Или нет?

— Леди Ренна? — спросили совсем уж шёпотом, но на имперском.

— Вы… меня? — не слишком уверенно отозвалась её высочество.

— Спасибо духам! — облегчённо выдохнули за занавесками. — Ещё раз нижайше прошу извинить за непочтение и полностью признаю ваше право требовать возмещения за причинённое беспокойство. Но…

— Да что вы, что вы! Пустое! — заторопилась Ренна, которой не до учтивых расшаркиваний было. Пожалуй, она и самого Харса сейчас простила, лишь бы на неё внимание обратил. — Чем я могу помочь?

Снаружи опять помолчали — на этот раз озадаченно.

— Я только хотел узнать… — говоривший споткнулся, будто слова подбирая. И подбирал их так долго, что принцесса испугалась: уйдёт, так мысль и не закончив. Но собеседник всё-таки решился договорить, — не испытывает ли Старшая мать какой нужды?

— Спасибо, всё в порядке, — отозвалась по привычке.

— Тогда я удаляюсь, надеясь на ваше милосердие и снисходительность.

— Постойте! — почти крикнула Ренна. — С кем я имею честь… эм… — действительно, с кем она имеет честь что? Беседой это назвать было сложно.

— Это Старшая Мать оказывает мне честь, — ошарашено отозвались из-за занавески, не забыв перед ответом паузу выдержать.

— Да-да, понятно, — принцесса сжала кулаки, очень стараясь оставаться спокойной. — Но могу я узнать, как вас зовут?

— Мать интересует моё имя?

— Да Харс знает, что там мать интересует, — тихонько буркнула Ренна. — Могу я вас хотя бы увидеть?

— Всё что угодно Старшей Матери, — предельно ясно ответили ей.