Рядовой авиации
(Документальная повесть) - Швец Степан Иванович - Страница 16

«Вся страна сражается, чтобы не допустить этого, а я, выходит, остаюсь в стороне», — корил себя Евгений.

— Нет, мое место там, — вслух произнес Борисенко, чем поставил себя в неловкое положение и смутил хозяйку. Он стоял ошарашенный, молчал, без движения, и женщины, глядя на него, тоже молчали. Сколько это продолжалось, он не помнил.

— Где — там? — спросила девочка, подумав совсем о другом.

— Да это я так, извините…

Он еще раз обвел взглядом комнату, потом посмотрел на хозяев. Обе исхудавшие, почерневшие, в глазах какая-то обреченность. Они будто говорили: «Уйдет этот человек, ничего не купив, и мы погибнем от голода». Евгению стало жаль их. У него через плечо висела сумка из-под противогаза, только вместо противогаза там были продукты, которыми перед отлетом из Москвы его снабдили в профилактории. Борисенко решил поделиться своим богатством с этими несчастными женщинами.

— Сейчас я вас угощу, чем бог послал, — сказал он, улыбаясь. Сняв сумку, достал хлеб, колбасу, нож, хотел было уже резать, а потом взглянул на сияющие лица женщин, спрятал нож и начал выкладывать продукты на стол, приговаривая: — Это вам, и это вам, и это вам, кушайте на здоровье и не раздавайте за бесценок ваши семейные реликвии. На несколько дней вам этого хватит.

Женщины были в каком-то шоке, Они смотрели и не верили.

А Борисенко, все выложив, застегнул сумку и облегченно сказал:

— Ну вот и все, полегче будет. А сейчас разрешите распрощаться…

— А рояль когда заберете?

— Никакого рояля мне не нужно, я еду на фронт!

— А как же это? — спросила женщина, указывая на продукты.

— Это вам.

— Ну возьмите хоть что-нибудь… на память, — взмолилась хозяйка.

Борисенко еще раз осмотрелся, и ему бросилась в глаза небольшая пепельница. Он вытряхнул пепел в кусочек газеты, завернул и положил в карман, а пепельницу сунул в сумку, затем вынул из кармана деньги, пересчитал. Ровно 300 рублей. Отсчитал себе 30 рублей, остальные положил на стол.

— Это за пепельницу, — сказал он и начал прощаться. Женщины с благодарностью проводили его до выхода. Только оказавшись на улице, Евгений вспомнил, что не спросил ни имени, ни фамилии хозяйки дома, а возвращаться неудобно. Да и ни к чему это. Люди как все люди города в блокаде.

Случайные встречи с ленинградцами помогли ему принять окончательное решение немедленно вернуться в свою часть.

Переночевав в своей квартире, Евгений рано утром оделся в аэрофлотский костюм, взял любимую куклу дочки — подарок ко дню рождения, положил в сумку. Рядом положил пепельницу — память о блокадном Ленинграде — и отправился на аэродром пешком. Оттуда позвонил в Управление аэрофлота и сообщил о своем решении вернуться в часть. Попрощался с теми, кто был в аэропорту, сел вместе с Васей Лисиковым в почти пустой самолет. Запустили моторы, вырулили на старт, и тут Лисиков вдруг выключил двигатели.

— В чем дело? — недоуменно спросил Евгений.

— А ты посмотри на здание аэропорта.

На крестовине шеста, возвышавшегося над зданием, на котором обычно висел полосатый конус, показывавший направление и силу ветра, сейчас висел черный шар — сигнал предстоящего налета вражеской авиации. Не успели покинуть самолет, как сначала послышался своеобразный звук моторов, характерный для немецких бомбардировщиков, а потом показались и черные точки самолетов. Все побежали к укрытиям — отрытым щелям на границе аэродрома. Борисенко не хотелось прыгать в мокрую глинистую канаву в новом костюме, он стоял у края щели и ждал: «Авось пронесет». И, только когда увидел, что от самолетов отделились бомбы, нацеленные прямо на них, прыгнул в канаву, в самую грязь. Вокруг все затряслось, загрохотало, все шесть немецких бомбардировщиков Ю-88 сбросили одновременно бомбы и ушли.

И снова — тишина. Бомбы взорвались на взлетном поле, на стоянке самолетов, от прямого попадания загорелся и взорвался самолет ТБ-3, одна бомба попала в ангар. Люди успели попрятаться в щелях. Погиб четырнадцатилетний мальчик, сын авиатехника, который не успел добежать до щели. И снова жизнь пошла своим чередом. Люди занялись своим делом.

Самолет Лисикова уцелел. Черный шар спущен. Подровняли взлетное поле. Запустили моторы, и летчик сумел взлететь. И только в воздухе обратили внимание на свои испачканные глиной костюмы…

В Москве Борисенко установил место базирования своего полка. Он располагался под Мценском, недалеко от города Орла. Попутный самолет подвернулся на третий день ожидания в аэропорту на Центральном аэродроме, и Евгений улетел в свой 212-й полк.

Мы подробно рассказали о душевных переживаниях Евгения Борисенко во время его короткого пребывания в Ленинграде, чтобы показать психологию настоящего советского человека, человека, какими была богата наша социалистическая Родина.

Евгений Борисенко отказался от почетной должности шеф-пилота, пренебрег домашним уютом, твердо решил вернуться в полк и вместе со своими боевыми товарищами громить фашистских захватчиков. «Пусть будет трудно в сражениях, пусть оборвется моя жизнь на полпути, — рассуждал Евгений, — зато совесть будет чиста перед товарищами однополчанами, перед собственной семьей, перед всем советским народом, перед Родиной».

Много лет спустя Борисенко часто вспоминал одну историю…

У каждого хлебного злака есть свои плевелы. Внешне они ничем не отличаются от злаков. Есть свои плевелы и у рода человеческого. И чем труднее условия жизни, тем больше совершенствуется их приспособляемость к этим условиям, их мимикрия.

Два человека, однородных по своей профессии и положению, побывали в блокадном Ленинграде. Одинаково обозрели город с противотанковыми надолбами на улицах, с бумажными крестами на оконных стеклах, город сражающийся, город голодающий. Одинаково оценили обстановку блокадного города и положение его обитателей, но по-разному сделали выводы и различные приняли решения.

В году 1934 в Северное управление ГВФ прибыло три летчика-моряка. Три неразлучных друга. Веселые, стройные, симпатичные и толковые в работе. Называли они себя «братья-водичка», и другие потом тоже стали называть их «братья-водичка». Были они дружны между собой, общительны со всеми, летали хорошо и понравились всему коллективу. Вскоре их разослали по разным аэропортам Управления. Вася Сухоткин получил направление в Арктику, в полярную авиацию, как старший по возрасту и более опытный летчик.

Арктика того времени, с авиационной точки зрения, была необжитой целиной. Сухоткин оказался одним из первых, кому довелось поднимать эту целину. Летал он много, умело. Находил удачно посадочные площадки, на базе которых потом организовывались аэродромы, обследовал бескрайние просторы северо-востока, и в знак его неутомимой трудовой деятельности именем Сухоткина был назван один безымянный мыс на побережье Ледовитого океана, на самом краю советской земли.

Мыс Сухоткина! Это название стало появляться на картах, летчики ГВФ гордились тем, что географическая точка на карте носит имя их товарища, с которым многие лично знакомы. Гордился этим и Евгений Борисенко: толковый летчик — Вася Сухоткин, вон как увековечил свое имя. Честь ему и слава!

Широка и необъятна наша страна. Но это понятие — необъятность — было верным до того, пока не появилась на свете авиация. Для авиации необъятных мест на нашей земле уже нет, а пути ее переплетаются так, что, пожалуй, все летчики ГВФ всегда в курсе дела, где и кто работает и даже как работает. Тут уж не спрячешь ни себя, ни своего отношения к работе, ни своего поведения. Все у всех на виду, хотя многие друг друга годами не видят. Вот такая авиация. Впрочем, так почти в каждой отрасли…

Сухоткин продолжал летать в далекой Арктике на северо-востоке, а постоянную квартиру имел в Ленинграде, хорошую, просторную, богато обставленную. Там жила его семья. Иногда он со специальным заданием прилетал в Ленинград, навещал дом, ну а отпуск, естественно, проводил вместе с семьей. Так и жил Вася Сухоткин. Жил и работал, как многие. Там и застала его война, там и продолжал он работать. Авиация везде нужна и в военное время.