Свидетель с копытами - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 31

– Не пришлось бы хоронить, – мрачно сказал Штанге.

– Очухается… – проворчал Бейер. И крепко задумался.

Часть третья

Глава 12

Рано утром в спальню княгини Чернецкой вбежала ключница Агафья и без лишней почтительности стала трясти хозяйку за плечо:

– Матушка-барыня, вставайте, беда!

– Что, пожар?! – вскинулась княгиня.

Она вечером переволновалась, ожидая новостей о Милке и Сметанном; когда конюхи вернулись с донесением, что лошадиная свадьба не состоялась, потому что в назначенном месте была стрельба с криками, княгиня, понимая, что конюхи не виноваты, все же их изругала.

– Теперь поди дождись, пока кобыла опять в охоту придет! – возмущалась она. – И заново все начинай! Дураки, болваны! До смерти велю запороть! Подождать не могли? Идолы бестолковые!

Конюхи убрались от греха подальше, а княгиня, еще малость побуянив, велела заварить себе трав для успокоения.

Оказавшись на безопасном расстоянии, конюхи устроили краткий военный совет: стоит ли докладывать свирепой барыне все подробности неудачной свадьбы. И решили – если спросит, будет доклад, если не спросит – и так обойдется.

Княгиня же, поворочавшись, уснула тяжелым и неприятным сном, со страшными и угнетающими душу видениями. Так что даже мысль о пожаре оказалась спасительной.

– Ахти мне, ахти мне! – с таким криком ворвалась в опочивальню Агафья. – Вставайте, матушка, беда!

– Горим? – с трудом выдираясь из дурного сна, спросила княгиня.

– Нет, Аграфена Захаровна пропали!

– Сбежала! Вот мерзавка! Где Николка и Марфутка? Сгною бездельников! – закричала княгиня, шаря босыми ногами комнатные туфли.

– Их тоже нет, матушка! И они пропали!

– Погоди-ка… Не может быть, чтобы она их подкупила! Подкупить-то нечем!

– Мало ли чего дураку с дурой наобещала!

– Погоди, говорю, Агаша… Пошли в девичью, пусть поглядят – взяла Марфутка с собой пожитки? Даже ежели мерзавка подбила их устроить побег – не за один день все решилось, и Марфутка свое приданое бросать не станет!

Тут Агафья притихла.

Ей хотелось угодить княгине своим яростным возмущением, и она малость перегнула палку. А теперь лучше всего было пойти на попятный.

– Княгиня-матушка, я сама сбегаю да заодно девок допрошу.

– Дело говоришь. Тебе эти дуры больше, чем мне, скажут. А ко мне пришли Игнатьича. Ну, живо, пошла!

Отношения со старым лакеем у княгини были лучше, чем с иным родственником. И то – родня перечит, а ловкий Игнатьич умеет и правду сказать, и не разозлить. Опять же – целую вечность он при княгине состоит, во многих затеях был надежным помощником, его и стыдиться – как-то нелепо.

Поскольку посторонних в спальне не было, княгиня велела старику сесть и рассказала о беде.

– Не мог Николка на обещания польститься, – сразу заявил Игнатьич. – Он бы первым делом перепугался. Детинушка прост, у него в голове одна мысль – коли будет хорошо служить, ему Марфутку отдадут. Другая мысль там уже не помещается.

– А бежать с Марфуткой и где-нибудь в Холмогорах повенчаться?

– А на что? Тут они – на всем готовом, служба необременительная, ни о чем не тревожься, знай служи. А там, в Холмогорах, обо всем самому заботиться надо, они к тому не приучены, дворовый человек – как дитя, сам не прокормится, только пропадет.

– Так молод, глуп!

– Марфутка зато умна. Следов надобно поискать. Коли Марфутка с Николкой барышню вывели, так шли через дом, а вот как через двор – не ведаю, там же ночью псов спускают.

– Слезли откуда-то в сад?

– Сдается, следов в саду искать нужно.

– Ступай, буди Арсюшку, Ваську, всех!

Пока Игнатьич выполнял поручение, прибежала Агафья, рассказала: все Марфуткино имущество на месте, нарочно ее короб при девках раскрывали, а уж они знают, у кого какие наряды. Потом обнаружилась свисающая из Аграфениного окна самодельная веревка.

– Если рано утром Николка или Марфутка заглянули в комнату, чтобы урильник вынести, то могли, увидев открытое окошко, кинуться в погоню, – догадалась княгиня. – Псы не лаяли – значит, и Аграфена по крыше сарая в сад перебралась, и эти двое как-то туда попали. Теперь главное – насколько она их опередила. Ну-ка, живо весь сад обшарить, что странное найдется – живо ко мне тащить. Ну?! Кому говорю?!

Дворовые девки, услышав этот приказ, помчались в сад. И очень скоро принесли княгине воистину странный предмет – драный мужской чулок. И ладно бы шерстяной – а дорогой, шелковый.

– Это те господа, что у нас гостили, выкинули, – догадалась Агафья.

– С чего бы им чулками швыряться? Где это нашли? – спросила княгиня.

– За дальним флигелем, княгиня-матушка!

Дальним флигель называли потому, что княгиня устроила свои покои в правом крыле усадебного здания, а он стоял под углом к левому крылу и вдавался торцом в сад.

– А гости в ближнем флигеле жили. Ну? Кто мне сие диво растолкует?! Нарочно через сад бежали, чтобы чулок подбросить? Эй, кто-нибудь, бегите, приведите немку! Она там, в дальнем флигеле, себе резиденцию устроила, может, чего путного скажет!

Амалию не нашли, зато в комнатушке, где она сушила и хранила свои травы, обнаружили следы пребывания посторонних людей. Нашелся там чулок, парный к тому, что валялся в саду, нашлись устроенные на полу лежбища, тюфяки и войлоки для которых Амалия взяла в соседних комнатах. Кто-то там тайно жил, кто – непонятно, а как проходил во флигель – вскоре догадались: казачок Васька подсказал. Он, глазастый, высмотрел следы – ступня и вдавленный в песок кружок. А дворня знала, как ловко Амалия при нужде скачет на своем костыле. Стало быть, Амалия ночью ходила по саду – и ходила не впервые…

Пойдя по следам, Васька с Игнатьичем подобрали еще неожиданный предмет, оловянную миску с вырезом, какую используют при бритье. Затем они оказались возле пруда, вошли в беседку и обнаружили, что за прудом забора почитай что нет, а до беседки можно запросто дойти по старому поваленному дереву. Поскольку княгиня в сад спускалась редко, главным образом смотрела на него в окошко, лентяй-садовник вовремя не доложил об этом безобразии.

– Так, значит, немка Аграфене помогла?! Ну, не дура ли? – спросила княгиня.

Вопрос был риторический – ответить никто не осмелился.

– Идите, смотрите, что из немкиного имущества пропало!

Глашка побежала первая, вернулась, доложила – нет теплой накидки, нет красивого чепца, который Амалия недавно себе сшила и так украсила обрезками дорогого кружева, что и не разглядеть, где эти обрезочки тщательно состыкованы и тончайшей иголкой сшиты.

– Пригрела змеищу на груди! Агаша, ступай будить Лизаньку. Скажи – я к ней сейчас буду…

Княгиня уже знала внучкин нрав: чуть что – в слезы. Чтобы выудить у нее сведения о змеище Амалии, следовало говорить мягко и ласково. А в том, что внучке кое-что известно, княгиня не сомневалась.

– Агаша, стой! Дашку ко мне!

Бумаги, по которым крепостная Дарья переходит в собственность Лизаньки, княгиня еще не выправила и потому иногда считала девку внучкиной, иногда своей, смотря по обстоятельствам. Красавица Дашка это понимала и немедленно примчалась на зов: когда еще те бумаги будут, а наказание можно схлопотать уже сейчас.

– Дашка, отвечай прямо. Скажешь правду – ничего тебе за то не будет, даже ежели нагрешила, соврешь… ну, ты меня знаешь… Барышня со своей беспутной матушкой в сношения вступала?

На красивом круглом личике с природным румянцем изобразилось непонимание: какие такие сношения?

– Могла барышня с матушкой своей говорить или записками обменяться? – пришла на помощь княгиня.

– Нет, – твердо ответила Дашка. – Барышне и писать-то нечем, у нас нет ни бумаги, ни чернил!

– Бумага и чернила есть у немки, она узоры снимает и новые сама рисует, – подсказала Агафья.

– Дашка, было ли такое, что у барышни пальчики в чернилах выпачканы? Бывало ли, чтобы вдруг руки принималась мыть? Или – на юбке чернильное пятно? – допытывалась княгиня.