Враг (Сломанные) (СИ) - "Хастлер" - Страница 17

— Пусти… — двигаю губами, но звук не получается, а меня всё больше начинает потряхивать. Я узнал голос надо мной и понял, в чьих руках оказался. Опять.

А он? Как может просто так обнимать меня, говорить о плохих врачах, о том, что хочет уберечь меня. Как может так притворяться? Игра на публику или потом, предо мной, он тоже будет строить саму невинность?

Всё ещё не открывая глаз, но уже достаточно придя в себя, высовываю руку из кокона вещей, в которые меня замотали, и упираюсь в твёрдую грудь, по ощущениям обтянутую только футболкой.

— Пусти, — в этот раз получается, и моя просьба, в совокупности с отталкивающим жестом, была замечена.

— Дима? — Лекс склоняется очень низко, так, что я чувствую его дыхание на коже. — Как ты?

— Пусти меня, — открываю глаза и вижу перед собой размытое пятно его лица.

— Потерпи, родной, мы сейчас в больницу приедем, — гладит меня рукой по волосам, а меня тошнить начинает от такой притворной заботы.

— Аркадий Петрович… — с трудом вспоминаю как зовут крёстного Лекса и надеюсь, что именно его голос я слышал несколько минут назад. — Это он виноват…

— Парень, о чём ты? — в поле зрения появляется ещё один неясный образ.

— Лекс… Алексей Волков… Это он всё придумал. Приказал ребятам… меня… — в глазах мутнеет ещё больше, и я стараюсь договорить пока опять не отключился. — Он хочет моей смерти, уже давно… С того случая на речке, когда его… изнасиловали.

— Дима, замолчи! — Лекс шипит мне в лицо, и я не могу понять: злобно или наоборот, с болью в голосе.

— Золотарёв? — следователь склоняется ещё ближе. — Откуда?..

— Я был там… — дыхание сбивается, и я немного теряюсь в пространстве, поэтому приходится прикрыть глаза, чтобы голова не так кружилась. — Я был там с ним… Но я убежал. Испугался. Мне было страшно…

— Перестань… — Лекс почти стонет и утыкается губами в мои волосы, не боясь того, что мы тут не одни.

— … я не позвал на помощь, хотя должен был… Именно из-за меня они сделали с ним это.

— Господи… — Аркадий Петрович устало садится рядом с нами на кушетку.

— А теперь Волков мстит мне за мою трусость… — последние слова даются с трудом, но меня, кажется, услышали.

В воздухе как будто образовался вакуум. Своим виском я чувствовал как бешено забилось в груди сердце Лекса. Он молчал. Следователь тоже хранил тишину. Я просто физически не мог выдавить ни звука, но явно понимал, что что-то поменялось.

— Лёш… — первым отмер именно его крёстный. — Ты же понимаешь, что как только мы приедем, я буду обязан… До выяснения всех обстоятельств…

— Понимаю, — голос Лекса слишком ровный и спокойный. — Делай, что должен.

— Может положишь его на кушетку?

— Нет, — на мне поправляют окутывающие меня куртки, подозреваю, что одна из них именно Лекса, не зря он сидит полураздетый. — Мы почти приехали.

Остаток пути в машине скорой помощи была полная тишина, не считая поскрипывания, характерного для более старых авто, и размеренного дыхания в моих волосах. Его дыхания. Лекс по-прежнему прижимал меня к себе и что-то нашёптывал. Я долго не мог понять, что он говорит, и только в конце, когда скорая наконец-то остановилась, понял.

— Всё будет хорошо, малыш, всё будет хорошо… — шептали его губы, а я почему-то подумал, что хорошо уже не будет никогда.

***

В больнице я несколько раз отключался, поэтому время до того, как я оказался в палате, помню смутно.

Очнулся уже один, в тонких проводках капельницы и лёжа на боку. Первым желанием было перевернуться на спину и осмотреться, но я очень вовремя вспомнил об оставленных Васькой следах. Интересно, что там? Если я спрошу у кого-нибудь из мед персонала, мне ответят? А, может, глянуть самому? Но последнюю мысль я отмёл тут же. Не хотелось знать, что изобразила на моей спине больная фантазия цыганёнка. Может быть потом.

Некоторое время я просто лежал и наблюдал за каплями, медленно падающими в системе капельницы, потом начал вслушиваться в звуки из коридора, но вокруг была тишина. Если судить по темноте за окном, на улице всё ещё ночь или уже следующая ночь. Я не мог точно сказать сколько нахожусь тут и какой вообще день недели, так же как и не мог предположить сколько пробыл в той яме.

Судя по слабости в теле и лёгкому ознобу, жар не прошёл окончательно, а тянущая боль в горле говорила о начале простуды. Конечно, разве можно было надеяться на другой исход, гуляя с голой задницей по морозу?

Зашевелил свободной от проводков рукой под одеялом и, пройдясь по коже груди и живота, обнаружил неприятную вещь: я голый. Единственное, что украшало моё тощее побитое тельце — это повязка на всю спину. Я чувствовал её от затылка до копчика.

Не то чтобы я прямо сейчас намеревался свалить куда-то, я же не полный псих, но осознавать себя полностью раздетым было неприятно.

За спиной скрипнула дверь, и послышались тихие шаги, а меня как будто в ледяную воду окунули. Я тут же вспомнил до мельчайших подробностей тот день в больнице, после подвала, и то, как Лекс приходил ко мне. Стало дурно и, несмотря на обстоятельства и своё, явно плачевное, физическое состояние, захотелось спрыгнуть с кровати и убежать.

— Дима… Золотарёв?

Уже было собравшись сорваться с места, я выдохнул с облегчением и повернул голову, разглядывая пришедшего.

Аркадий Петрович выглядел устало и как будто постарел на несколько лет одним махом: красные глаза и сероватого оттенка кожа, как минимум трёхдневная щетина на лице и всклоченные седоватые волосы.

Заметив, что я не сплю, обошёл кровать и сел на стул в метре от меня. Некоторое время просто смотрел то на мою, выглядывающую из-под простыни руку в гипсе, то на проводки капельницы, опутывающие эту же руку, в конечном итоге всё же перевёл взгляд мне на лицо.

— Здравствуй, — произнёс как-то неуверенно, и я подумал, что сейчас в нём нет ничего от того грозного следователя, которого я знал.

— Здравствуйте, — собственный голос был хриплым, и слова отдавались болью в горле.

— Я хотел с тобой поговорить, — мужчина потёр лоб и продолжил. — О том, что случилось вчера, и о том, что произошло более четырёх лет назад.

— Спрашивайте, — я перевёл взгляд на тёмное окно и попытался заставить себя не думать о том, что сейчас собираюсь говорить.

***

Сдать Ваську и его подпевал со всеми потрохами было не так сложно, хотя где-то внутри царапали неприятные воспоминания, и разум то и дело подкидывал картинки прошедшей ночи.

Сдать Лекса было равносильно смерти, но я продолжал свой рассказ, периодически прерываясь и глотая горький комок в горле. В тот момент, когда я, вполголоса, заплетающимся языком, поведал следователю о случае, когда Лекс дал добро своим парням, чтобы меня изнасиловали, но в последний момент сам же остановил их, и я отделался только оцарапанной спиной, всё же заплакал. Без звуков, просто слёзы сами потекли по щекам. Стыдно не было. Было больно, как будто всё произошло только вчера.

Единственное, что я не смог рассказать и о чём умолчал — это наша ночь с Лексом, когда он взял меня, сделал меня своим, заставил понять то, чего я не понимал раньше. Да, это было изнасилование чистой воды, и я это знал, но просто не смог обвинить его ещё и в этом. Не потому что мне было жалко его. Просто мне казалось, что это должно остаться между нами. Об этом должны знать только мы вдвоём.

— Это всё? — Аркадий Петрович выдохнул как-то обречённо.

— Да.

— Ты уверен, что Алексей был в сговоре с ребятами, которые тебя похитили?

— Да. Они сами об этом сказали. Васька сказал… что ему приказал Ле… Волков.

— Понятно… Ну, что же, если вспомнишь ещё что-то, я оставлю номер телефона, звони.

— Хорошо, — я смотрел на то, как мужчина устало поднимается, и неожиданно для себя спросил. — А где сейчас… Волков?

— В камере, — следователь всего на несколько секунд зажмурил глаза, как будто боясь, что я могу увидеть лишнее в его взгляде, и только потом успокаивающе посмотрел на меня. — Не переживай, он больше тебя не тронет.