Моногамия (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 8

Внезапно чувствую на спине ладонь, скользнувшую вниз, едва касаясь кожи. Замираю, наслаждаясь, затем ощущаю такое же скольжение от плеч к запястьям…

Алекс мягко взял мою руку, медленно развернул её вверх, поднял и поцеловал запястье… Столько нежности и чувства было в этом поцелуе, что у меня закружилась голова, я всем телом ощутила свою красоту и сексуальность, невероятная уверенность в этом неизвестно откуда вдруг стала наполнять меня — замкнутое, закомплексованное, фригидное существо. Я повернулась и прижалась к нему, голая и мокрая. Ощущение моей полной беззащитности и открытости перед ним, касание его одежды к моей нагой коже было восхитительным и удивляет меня до сих пор, как самые простые вещи могут пробуждать такие чувства и такие эмоции.

Алекс целовал моё лицо и губы нежно, но уже страстно, я почувствовала его язык, и мне впервые не было противно, я ощутила всю сексуальность этой ласки, невероятно интимной, бесконечно возбуждающей. Очнулась от собственного стона, он тоже оторвался от меня, так как, видимо, не понял, что не так. Его губы припухли, глаза стали ещё темнее обычного, дыхание выдавало желание обладать, и, очевидно, весь мой собственный вид говорил ему о том же, потому что, он вдруг кинулся стягивать с себя прилипшую одежду, обнажив просто невероятно красивое тело.

Я была потрясена: его красота отрезвила меня так, что я застыла в оцепенении. Подумалось, сотни скульпторов работали над идеальным рельефом, формами, тысячи художников создавали восхитительный оттенок кожи. Трудно найти слова, чтобы передать те эмоции, в которых я утонула, увидев его обнажённое тело. Оно было прекрасно, неотразимо. Одновременно утончённое и мужественное, оно поражало и опьяняло своей красотой. Ни в глянцевых журналах, ни на подиумах, ни в голливудском кино нет таких тел. С левой стороны прямо под грудью был вытатуирован рисунок, угадывалось замысловато — сказочное дерево, и множество букв с завитушками, написанных как инициалы. Дерево будто околдовало меня, рука сама собой потянулась, чтобы дотронуться до него. Алекс накрыл мою руку своей ладонью и прижал её сильнее, так, что я почувствовала, как сильно бьётся его сердце. Это биение увлекло меня, на мгновение мне показалось, что я частичка света в млечном пути, я ощутила каждым атомом своего тела невероятно сильное желание раствориться в нём, стать его частью. На самом деле, это происходило, и уже довольно давно.

Алекс приблизился, и наши тела соприкоснулись, вначале легко, не решаясь на нечто большее, лишь знакомясь и познавая друг друга, медленно, поступательно, затем плотнее, пока не сжались настолько плотно, что, казалось, нам обоим хотелось в ту секунду срастись кожей, подобно сиамским близнецам. Ощущение его горячего и сильного тела, его потрясающий мужской запах повергли меня в иное измерение, где пространство и время воспринимались иначе, где стыд и стеснение растворились в эфире желания и эстетического наслаждения мужской красотой.

Но было ещё кое-что, что поразило меня: обнимая его плечи и целуя его губы, я вдруг обнаружила странное и необъяснимое чувство, что обрела вновь нечто давно утраченное, моё, знакомое мне и ценное для меня. У меня не было ощущения близости чужого тела, чужого мужчины, и это было странно, ведь я не привыкла быть с многими, я успела познать только одного, а этот должен был стать лишь вторым. Вторым, другим, но отчего-то таким… не чужим!

Алекс взял меня на руки, и на огромной белой кровати, утопая в пряном запахе его кожи, растворяясь в космической музыке, я впервые стала его женщиной, восхитительной, нежной, сексуальной, возбуждающей, вдохновляющей, бесконечно желанной. Как прекрасно было ощущать всё это, я чувствовала, как дышу, как живу и проживаю каждое мгновение своего существования в этом мире…

Ни единого сожаления не было во мне о совершаемом. Я — строгая, правильная, замужняя пуританка, отдалась мужчине, который не был моим мужем, и, о ужас, была счастлива тем, что решилась на это.

{Hammock — Sinking InsideYourself}

Разбудил меня яркий свет. Было около семи утра, но солнечные лучи заливали всю комнату, казалось, в ней было также светло, как и на самом солнце. Я щурилась и никак не могла открыть глаза, так же как и не могла привести свои мысли в порядок. Долго пыталась выстроить план действий, план своего «красивого и достойного ухода», но, то и дело спотыкалась об обрывки живых, трепетных воспоминаний о прошлой ночи, которые, то стыдили, то вновь возбуждали меня. Наконец, я абсолютно бесшумно села на кровати, голая, вся в солнечном свете, щурясь и пытаясь вспомнить, где мои вещи. Увидела Алекса: его бёдра были укрыты простынёй, а живот обнажён… тот самый, который сводил меня с ума прошлой ночью, совершенно плоский, смуглый, с тонкой кожей, которая нежно двигалась вместе с дыханием, а если присмотреться, то и едва заметно вздрагивала с каждым ударом его сердца. Немного тёмных волос, несомненно, были украшением этого мужественного и невероятно нежного участка его тела, изящной линией они увлекали взор ниже, туда где всё было скрыто простынёй, и, Слава Богу, потому что мне давно было пора домой…

«Конечно, в ванной. Мои вещи». Только я хотела тихонько скользнуть туда, а затем, как кошка, мягкими бесшумными лапками к выходу, как меня поймали за руку:

— Хочешь сбежать? А кофе? А душ? — он улыбался открыто, как ребёнок, и силился открыть глаза, приподнимаясь, но яркий свет ослеплял его. Алекс был смешной и бесконечно красивый в этом свете, полунагой, беспомощно ослеплённый, но чуткий и нежный. Я чувствовала, как меня накрывает всё больше и больше, и это к моему величайшему сожалению, была не только волна вожделения. Моё сердце билось так сильно, я испугалась, что он услышит его.

— Прими душ пока, я кофе сварю, консьерж обещал горячие булочки нам принести.

Конечно, душ я приняла не одна. Видимо, варка кофе оказалась не слишком увлекательным занятием для него, потому что не успела я разобраться с душем, как его рука уже нажимала на нужные рычаги и кнопки, нас совершенно внезапно со всех сторон и чуть ли не из-под земли обдало холодными струями, я завизжала от неожиданности, а Алекс со смехом сообщил, что это «утренний душ». Вода становилась тёплой, а его поцелуи жаркими и страстными…

Потом мы пили невероятно вкусный кофе с горячими воздушными круассанами и мёдом. Алекс всё время улыбался и целовал мои губы, и светился… светился счастьем, что совершено не было похоже на разовую встречу… Но меня поразило другое, то количество нежности, которое было в нём — безграничное, бесконечное, оно никак не вязалось с его мужественностью, в чём-то даже слегка брутальным телом и внешностью, с его уверенной силой и мощью, уникальной способностью покорять себе всё… Эта неординарная для мужской натуры мягкость максимально приближала его к существу, наделённому женской природой: именно эта неожиданная контрастность покоряла в нём больше всего. Казалось, он не был вовсе обременён гордостью за свою красоту, в нём не было и следа завышенной самооценки, самомнения, обязанного родиться в силу обладания внешностью настолько броской и влекущей, успешностью и удачливостью, так щедро балующими его в жизни.

Весь день мой мозг парил в туманности Андромеды, я ни на чём не могла сосредоточиться. Суп варился часа три, почта так и не была проверена, хоть и открывалась раз пять. Буквы не складывались в слова, а слова в предложения, веки закрывались, чтобы предать сознание воспоминаниям о моих новых, но таких волшебных ощущениях, но Алёша, как всегда, ныл и ныл мне в ухо, требуя внимания. А мне так хотелось быть наедине с собой! Так хотелось жить для себя, быть самой собой, мечтать, наслаждаться своими чувствами.

К сожалению, должность мамы не подразумевает выходных и отпусков: около пяти вечера, как только спала жара, мы вышли в парк с Алёшей, а мне пришло сообщение со смайликом — он улыбался мне. А потом ещё и ещё, смайлики строили мне рожи. Выждав около часа, и пересмотрев все его эмотиконы, я написала:

«А словами слабо?»