Улика пылких женщин и горячих мужчин - неизвестен Автор - Страница 2

Но я отвлеклась от предмета настоящаго разсказа. Впрочем, разсказывать более не приходится или приходится мало.

Ночная лампа в спальне угасла; ни малейшаго света; слышны только звуки поцелуев… и вдруг раздался легкий крик: то был голос новобрачной.

Ученый или ремесленник, чиновник или купец, во время медоваго месяца, обыкновенно, позабывают, чем они были прежде, и живут особенною жизнию, которая составляет для них, как для людей практических и положительных, только разнообразие в последовательности испытываемых удовольствий; но бедная, неопытная женщина твердо убеждается, что весь век ея будет одинаковым продолжением этого счастливейшаго периода ея существования.

Редкая из женщин, даже из тех, который, в ночь после брака, вели себя, по инстинкту, с необыкновенно очаровательным кокетством и с утонченнейшею хитростию, может поддерживать, в течение медоваго месяца, роль свою до конца. Страсть безпрерывно удовлетворяемая, приводит новобрачную в ненормальное состояние: кровь сильнее и сильнее кипит в жилах. Молодая женщина из прежней скромной девушки становится пылкою любительницею неведомаго дотоле наслаждения. Ей не стыдно его более, и она явно это показывает. Она предупреждает его желания, навязывается исполнить их без малейшаго оттенка скромности. К чему ей корсеты, юбки? Она ходит в пеньюаре, который, при каждом движении, обрисовывает круглыя ея формы и который очень нравится сначала молодому мужу, потому, что под пеньюаром нет этих проклятых помех — корсетов и юбок… но то-ли будет по истечении медоваго месяца?

Опишем два дни этого месяца, первый и последний: они вполне дают об нем понятие.

День первый. Новобрачная после незнакомых ей сладостных ощущений заснула очень поздно крепким сном, и во сне ей грезится то, что было наяву; но вот она чувствует какую-то тяжесть на груди, чувствует, что дыхание ея сперлось, — и мгновенно просыпается… то новыя ласки, новыя выражения нежности ея молодаго супруга, на которыя она отвечает с совершенною готовностью.

Уже время за полдень, а счастливица все еще в постеле, и так сроднилась с ней, что хоть никогда-бы не вставать… Но кто это стукнул в дверь? верно послышалось?… нет, опять стук; удары делаются чаще и сильнее… Несносные! мешать в этот день!.. слышится голос старой родственницы; она говорит, что пора вставать, что завтрак давно на столе… завтрак! она могла-бы обойтись и без него… но нет: она чувствует аппетит, какого у нея никогда не бывало, да и он не прочь от завтрака: ведь силы подкрепляет пища… Позавтракают, и опять время их до обеда… о какое блаженство!.. она обвивает шею мужа белыми ручками, и полузакрывши томные глазки, шепчет: «милый!..» Время летит… Стук в дверь возобновляется, старая родственница говорит сердитым голосом, что она стучится понапрасну полтора часа… правда! как быстро пролетело время! этого прежде не случалось.

Наскоро одевшись, выходят они в столовую, оба томные.

Опершись на плечо мужа, подходит она к находящимся в столовой родителям (если они есть у нея) или к родным. Они поздравляют ее, она краснеет… Ей нисколько не стыдно теперь его, но их стыдно. Странное дело! как многое изменяется в жизни женщины с первой ночи брака!

Новобрачный с жаром благодарит родителей или родных за сокровище, каким они наделили его; он готов-бы тут-же описать все сокрытыя прелести своей молодой жены, но взгляд тестя или родственника заставляет его молчать… и в самом деле этот энтузиазм не совсем приличен… немного вдали стоит его свояченица, девочка лет 15, она может слышать… положим, не поймет: ребенок! — но все таки неловко…

Так думает новобрачный, но я не разделяю мыслей его в этом отношении: если этот ребенок-девочка ничего не понимает, то от чего глядит она изподтишка на новобрачную чету с такою лукавою улыбкою; зачем она улуча удобную минуту, спрашивает потихоньку сестру с таким плутовским видом: «Здоровы-ли вы сестрица?.. Вы как будто хромаете» — и тем заставляет бедняжку зардеться, как маков цвет. Иныя девочки умны не по летам!

Сперва молодым как-то неловко нежничать пред родными, но одобрительные взоры последних ободряют любящуюся чету, и вот пошли чмоканья, сначала редкия, а потом учащенныя, вслед за тем — поцелуи с объятиями и наконец молодая нечаянно очутилась у молодого на коленях.

Старый родственник, при виде этого зрелища, взглядывает на свою пожилую жену, и глаза его делаются до того масляными, что жена вынуждена погрозить ему пальцем.

Забившись в уголок, сидит девочка-ребенок, за которою никто не следит; она также видит, что происходит: глазки ея сверкают, из полураскрытаго ротика готовы вырваться какия то слова… кузен-ровесник ея в первый раз замечает, что кузина его прехорошенькая девочка, которую очень не дурно бы было поцеловать, и в груди его проявляется, в первый-же раз, какое-то приятное щекотание… Если-бы я была матерью этой девочки, то ни за что не оставила бы ее одну с этим невинным юношею, из опасения, чтобы он не сделался как нибудь виновным.

После обеда молодые тотчас отправляются на отдых, извиняясь пред родными усталостию после вчерашняго бала, и никто не думает осуждать их: в самом деле усталость требует отдохновения; но я полагаю, что вряд-ли отдохновение успокоит их, особенно, если оно будет продолжительно.

Я знаю по опыту, что в продолжение медоваго месяца новобрачные дозволяют себе излишество в удовольствии; а излишество ведет прямо к пресыщению. Конечно, для женщины, испытывающей это удовольствие впервые, оно не может прискучить так скоро, как мужчине, который до брака уже изведал наслаждения брачной жизни (исключения редки, почти невозможны); но это-то и бывает причиною многих бед в последствии. С одной стороны — пресыщение, с другой, — не вполне удовлетворенная жажда удовольствия составляют такую противуположность, в следствие которой возникают между супругами сперва легкия, а потом и серьезный ссоры. Конечно, ни тот, ни другая не решатся объясниться откровенно, из чего они ссорятся, и каждый из них находит посторонний причины для придирки к другому; но тем не менее корень зла заключается в неблагоразумном пользовании предоставленным им естественным удовольствием.

В течении долговременной жизни моей, я часто встречала молодых женщин, слезно жалующихся на мужей своих, даже до истечения медоваго месяца, за то, что те не любят их так горячо, как в первые дни после свадьбы. Когда я спрашивала этих несчастных, на чем оне основывают слова свои, то оне отвечали, что оне в этом совершенно убедились; что оне это знают я видят. Более я не могла добиться от них ничего. Когда и сама я была не стара, какой-то ложный стыд удерживал меня говорить таким женщинам правду, хотя я и знала действительную причину их огорчения. В первый раз говорить истину пришлось мне старшей дочери, вышедшей замуж на 22-м году и обратившейся ко мне не с жалобами, а с намеками на холодность мужа, чрез две недели после свадьбы. Муж ея был человек холерическаго темперамента, значит ни в каком случае не мог быть холодным в том смысле, как понимала дочь моя. — «Милая Лотхен» — сказала я дочери, усадив ее возле себя: «скажи мне откровенно, из чего ты вообразила, что муж твой к тебе холоден. Сколько я вижу, он также нежно любит тебя, как и прежде; даже, на мои старые глаза, более; ласков к тебе, предупредителен… «Ах, Мутерхен, вы ничего не знаете» — прервала меня дочь. — «Положим», — начала я снова, — «не мое дело ввязываться во что-нибудь между мужем и женою: третье лицо тут всегда лишнее; но я могу отгадать причину твоего неудовольствия, хотя ты твердо уверена, что это такая тайна, которой никак не может открыть старая мать твоя…

Чтоб разуверить тебя, я скажу одно: я сама женщина, была замужем, имела такия-же страсти, как и ты. (Дочь моя покраснела; я продолжала, как будто незамечая этого) молодыя женщины, только что вышедшия замуж, почти всегда прихотливы и требовательны: оне хотят, чтобы мужья их посвящали целые дни на то, для чего достаточно нескольких минут. Будем говорить прямо. При всей старости моей, я понимаю пылкость страсти; но надобно, чтобы и страсти были определены границы, особенно со стороны женщины; надобно, чтобы она поддерживала свое достоинство, а успеть в этом она может тогда только, когда не будет выказывать пред мужем на каждой минуте, что он необходим ей не потому, что она любит его, а потому, что… ты понимаешь меня. Проголодавшись, человек необходимо должен подкреплять себя пищею, но из этого не следует, что он должен быть обжорой: на обжору противно глядеть. Еще противнее для мужчины женщина, которая требует от него удовольствия, удовольствия и еще удовольствия. Вообще мужчины, по эгоизму, желают, чтобы женщины доставляли собственно им удовольствие; как же ты хочешь, чтобы мужчина был довольным, когда та, с которою он связан судьбою, доставляет ему не удовольствие, а, просто, делает наказанье. Поставь себя на место мужа. Он имел до женитьбы несколько легких связей… Не делай знака отрицания. Знаю, муж сказал тебе, что первую любит тебя, и это правда; но тем не менее, он имел легкия связи, как и всякий мужчина. Что пленило его в тебе? Твоя привлекательная наружность, твоя скромность, твоя невинность. Ты нисколько не походила на женщин, которыя были так легко доступны для него; не разрушай-же очарования, которыми ты привлекла его к себе: кажись и теперь тем, чем ты была в девушках. Кроме скромности и невинности, все остальное муж твой находил и в других женщинах; а так как он не принадлежит к числу людей, для которых животное удовольствие составляет первое благо, то берегись, чтоб вызываемая тобою холодность его не превратилась со временем в отвращение, если ты не будешь удерживать перед ним сама себя. Старайся, напротив, достигать видом скромности и невинности того, что ты желаешь, — и ты не останется в проигрыше. Со временем, когда страсти твои угомонятся, ты сама увидишь, что я говорила правду».