Метель в преисподней (СИ) - Айдарин Николай - Страница 1

Всех людей условно можно разделить на две категории. Первые, в обычной жизни именуемые умными или опытными, быстро учатся на своих ошибках и, один раз обжёгшись, больше никогда не попадают снова в уже встреченную неприятность. Если тебе дали по башке кирпичом, когда ты проходил мимо стройки, то тебе не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы огибать каждую новую стройку за километр. Вторые, в обыденности называемые идиотами и дуралеями, либо вообще не способны в силу излишней удачливости пережить подобные ошибки, либо же будут снова и снова набивать на этом месте синяки. Таких людей история ничему не учит. Конечно, Вы можете не согласиться, что неприятности можно видеть издалека и вообще избегать их, не попадая даже под первый удар. Вы будете правы, и я назову Вас без малейшей доли сарказма гением, если, конечно, Вы действительно на это способны. Ибо больше на это не способен никто — такие люди, скорее, исключение, только подтверждающее правило.

Как Вы думаете, к какой категории я отношу себя? До сегодняшнего дня я был уверен, что я отношусь к первой, категории людей умных и опытных. Ещё бы, особенно если учесть, что я пережил пару месяцев назад, в конце прошлой осени — кто может похвастаться большим? Антон Городецкий?

Так было до сегодняшнего дня, поскольку именно сегодня я углядел в сложившейся ситуации злой рок и всерьёз задумался, а правильно ли я себя определил?

Как говорится, осознание существования проблемы — первый шаг к излечению. Я бы медаль подарил тому, кто это сказал. А потом бы дал в глаз за то, что тот не сказал, каков же второй и последующие шаги.

— Паша, ты там живой? — спросил я, максимально повернув голову влево в сторону Паши.

Он промычал что-то невразумительное, словно бы я будил его рано утром, чтобы тот просыпался и собирался в школу. Видно его мне не было — он был за моей спиной дальше, чем я мог разглядеть, а повернуться ещё хоть немного мне не позволяла верёвка, которой меня привязали.

Слегка побаливала голова, но я, как мне кажется, уже привык к этому. Руки были заложены за спинку деревянного стула и тщательно связаны той же верёвкой. Высвободить их у меня не получалось, но чуть-чуть двигать ими было можно, так что они затекали не так быстро.

Помещение, в котором нас держали, оказалось небольшим — четыре на четыре метра. Стены из шлакоблоков, поверху которых в некоторых местах намазан какой-то раствор, больше похожий на смесь строительной пыли, грязи и воды. Окон нет, пол бетонный, дверь тяжёлая и ржавая. И прямо над башкой висит древний светильник с тусклой лампой.

Паша висел где-то позади меня — его приковали к держателям на стене, которые, как я теперь подозревал, были специально придуманы для того, чтобы удерживать людей. Таких держателей я заметил восемь штук по всему периметру комнаты, плюс ещё наверняка парочка у меня за спиной. Для людей, которые будут наблюдать за тем, как одного из них допрашивают. И деревянный стул посреди комнаты, специально для допрашиваемого — меня.

Из-за двери раздались чьи-то приглушённые голоса, затем залязгал открываемый замок, и дверь с лёгким свистом плохо смазанных петель отворилась. В комнату вошли двое, и я их мгновенно узнал: толстый и низкий, похожий на колобка, мужик средних лет славянской наружности в тёмно-синем спортивном костюме, а следом за ним высокий и худой как шпала немец чуть помоложе в клетчатой рубашке и коричневых утеплённых брюках. За Колобком мы с Пашей и следили. На свои головы.

Предатели. Опять.

Ненавижу предателей!

Судя по тому, как немец со злобным видом оборачивает кулаки эластичным бинтом с подозрительными розовыми пятнами, меня сейчас будут допрашивать.

— Дайте угадаю, — я улыбнулся, глядя на немца снизу вверх. — Сейчас ты спросишь «кто такой, сколько лет, почему не в армии», затем я сморожу плоскую шутку, и ты меня ударишь в челюсть. Я прав?

Я ошибся — он ударил меня сразу же, благополучно миновав стадию знакомства. Удар вышел хлёсткий, резкий, как пощёчина, но довольно болезненный. Моя голова дёрнулась в сторону, и рот наполнился чем-то солёным.

— Кнут, успокойся, — толстый мужик захлопнул за собой дверь и поспешил отодвинуть немца от меня.

— О! — обрадовался я и сплюнул вбок слюну с кровью. — Значит, вы применяете стандартную схему допроса, да? Он — плохой коп, а ты — хороший? Уважаю…

Толстяк нахмурился, отчего стал похож на борова в олимпийке.

Я немного подумал и добавил:

— Хотя, я бы выразился иначе, если позволите. Метод кнута и пряника…

— Это кто здесь пряник?!

Кулачище у толстого был несравнимо больше, да и прилетел с другой стороны. Я покачнулся на стуле и чуть было не упал, но толстый успел меня подхватить и вернуть на место.

— Как ты сказать? — с сильным акцентом удивился немец. — Почему ты назвать мой имя?

— Особенности русского фольклора, — пояснил я, капая себе на одежду кровавой слюной. — Не обращай внимания, я всегда несу бред, когда волнуюсь.

В ушах слегка звенело, и кружилась голова, а нос упорно твердил, что где-то рядом с ним пролилась кровь. Чёрт, такими темпами я быстрее потеряю сознание от моей фобии насчёт крови, чем от их допроса. Надо заметить, прежде чем я скажу им хоть что-то вразумительное, что удовлетворило бы их агрессивное любопытство по поводу наших персон. Даже не знаю, хорошо ли это или нет.

Позади меня ещё раз простонали — Паша пришёл в себя. Отлично, сейчас он совсем очухается, а затем быстро придумает какой-нибудь выход. Лично я их не вижу.

— Какого хрена вы здесь вынюхивали? — громко спросил толстяк, подойдя к Паше.

Немец не сводил с меня взгляда, и я буквально видел, как в его голове вращаются шестерёнки — он пытался понять, где же он меня видел, отчего моё лицо ему знакомо. Подсказать ему что ли?

— А? — не сразу сообразил Павел. — Что?

Я услышал гулкий звук удара, а затем чертыханье. Но не Паши.

— Господи, у тебя там кирпичи что ли? — прошипел толстяк.

— Каменный пресс, — ответил Паша. — Десять лет айкидо и ещё пять лет армейского спецназа.

— Что, такой крутой да?

Раздался ещё один удар, на этот раз потише, но Паша таки взвыл. Было не сложно догадаться, куда именно ударил его толстяк.

— Эй! — возмутился я. — Без грязных приёмов!

В ответ Кнут зарядил мне в живот, и я тут же пожалел, что решил во время слежки слегка перекусить — еда поспешно попросилась наружу, но я сдержался.

Чтобы не так сильно отличаться от Паши, я пробормотал:

— Пресс «жидкая водичка». Семь лет сидения за компом…

— Что вы вынюхивать здесь? — спросил Кнут. — Что вы видели?

Для убедительности он подошёл ко мне вплотную и с силой наступил мне на ногу. Хилятик хилятиком, но в этот момент мне показалось, что некоторые слоны весят поменьше, чем он. Его в детстве вместо молочной каши вольфрамом кормили?

Внезапно зазвонил чей-то телефон, выдавая голосом известного актёра фразу о том, что ему звонит «насяльника».

Я с облегчением выдохнул, когда Кнут сошёл с моей ноги и подошёл к толстяку, доставшему свой мобильник-раскладушку.

— Тихо! — шикнул он на нас. — Босс звонит.

Для убедительности он ещё и палец вверх поднял, будто ему звонил сам президент.

— Алло?

Все стихли, вслушиваясь в разговор. Динамик у мобильника был довольно громко настроен, так что я мог слышать, как этот таинственный босс, которого, как мне кажется, я знаю, что-то говорит, но конкретных слов было не разобрать. Говорил он спокойно, толстяк слушал, не перебивая и периодически кивая.

Дурацкая привычка, знаю — сам этим страдаю.

— Да, оба здесь, — наконец произнёс толстяк. — Будет сделано, босс!

Он убрал трубку обратно в карман трико. Повернулся к нам, довольно улыбаясь.

— Вы попали, мужики! Босс сказал, что сейчас сюда зайдёт и сам всё узнает. Ой, как вам не повезло…