Закваска - Слоун Робин - Страница 3

Чайман закатил глаза, словно само это желание – обслуживать посетителей в специальном помещении – было сумасбродством в духе Версаля.

– Мы будем скучать по тебе, – сказал он. – И я, и Беорег.

Пакет сморщился у меня в руках, да и в глазах защипало. Мне хотелось взвыть: «Не бросайте меня! Что же я теперь буду есть? Кому я буду звонить?» Но я выдавила из себя только: «Очень жалко, что вы уезжаете».

Он кивнул. Я тоже кивнула. Стоял август, и было очень холодно. Он сказал:

– Я должен тебе рассказать. У нас с Беорегом есть присказка. Когда он дает мне твой заказ – Чайман ткнул пальцем в пакет, который я держала в руках, – и говорит: «Это для Лоис, на Кабрильо-стрит», мы потом всегда хором добавляем: «Для едока номер один!»

Я не поняла, что это значит, но раньше мне никогда не доводилось быть номером один.

– Мы это от души. Потому что ты нам нравишься. Понимаешь?

Я понимала.

Уже оседлав мотоцикл, Чайман многозначительно поднял вверх указательный палец. Поверх шума мотора он крикнул мне: «Едок номер один!»

Моя работа выглядела так: я по двенадцать часов в день просиживала в подвале перестроенной макаронной фабрики неподалеку от стадиона, где играют «Джайентс». Компьютер у меня был громоздкий, в нем все время громко жужжал вентилятор, охлаждая мощные графические процессоры. На моем столе стояла пара мониторов, лежала клавиатура и планшет со стилусом. Мышки не было. Трюк с планшетом мне посоветовал один из доброжелательных коллег-программистов в «Кроули» как средство борьбы с туннельным синдромом. Призраки в «Дженерал Декстерити» относились к нему скептически. Они и представить не могли, что их тела могут их подвести.

«АрмОС» состоит из двух частей. Контроль – это код, диктующий, как должна двигаться рука. Контроль считывает сверхточные данные и сокращает механические мускулы. Код довольно компактный и постоянно оптимизируется: любое улучшение Контроля – более быстрое считывание данных, более сильный захват – распространяется на любые действия рук.

Вторая часть – Таск, код, диктующий цель движения, восхитительная смесь эвристики и хакинга. Если контроль занимается лишь одним – движением в пространстве, – то Таск охватывает тысячи задач.

Модуль под названием Сборка отвечает за баланс, чувство веса и работу со слоями материала. По соседству с ним располагается модуль Стекло – шпаргалка с кодом, где хранятся размеры десяти тысяч самых популярных в научном мире склянок и пробирок.

Помимо Таска и Контроля есть еще Интерфейс – модуль, позволяющий пользователям контролировать руки и обновлять их по вайфаю с помощью веб-приложения (все жалели ребят из Интерфейса: у них была чересчур простая работа).

Питера, моего менеджера, недавно повысили, теперь он возглавлял отдел Контроля. Я работала в блоке, отвечающем за проприоцепцию. По-моему, это очень красивое слово – про-при-о-цеп-ци-я! – как, собственно, и процесс, позволяющий организму оценивать свое положение или положение его частей в пространстве. Это необходимое умение, оно куда важнее любого из пяти чувств. Когда человек движется, он смотрит вперед, а не вниз, на свои ноги, потому что точно знает – они находятся там, где положено, и делают то, что нужно. И это круто!

Неожиданным следствием этой работы стало то, что я регулярно зависала, размахивая руками в воздухе, и пялилась на собственные запястья, пытаясь понять, что и как в этот момент происходит. Я закрывала глаза, вытягивала руку, медленно поднимала ее и одновременно поворачивала. Что я чувствовала? Тяжесть своей руки, а еще… к ней примешивалось еще какое-то странное ощущение. Не прикосновение. Нечто другое. Проприоцепция!

Я частенько занималась этим – не только в исследовательских, но и в терапевтических целях, и вот однажды, открыв глаза, я увидела Питера: он стоял рядом и молча наблюдал за мной. Я взвизгнула.

Я наконец сходила в штатную клинику «Дженерал Декстерити» и там, между кабинетами стоматолога и массажистки, врач сообщил, что причина моей постоянной боли в желудке – стресс. Медсестра вынула из толстой стопки буклет. На обложке корпоративным голубым цветом было напечатано: «Меняя мир, не забывай и о себе».

Это Питер посоветовал мне перейти на жидкую пищу, которую предпочитали многие программисты, в том числе он сам. Она легче усваивалась, это было важно в условиях постоянного стресса.

– Попробуй Суспензию, – сказал он. – Отличная вещь.

Суспензия оказалась питательным гелем, который производила одноименная компания. Ее офис был всего в паре кварталов от нашего. Суспензия, по консистенции как густой молочный коктейль, была расфасована в блестящие зеленые тетрапаки. Она содержала все необходимые вещества, была богата пробиотиками, и от нее веяло безысходностью антиутопий.

Я оплатила пробный месяц, воспользовавшись скидочным купоном от Питера. Мне привезли Суспензию прямо в офис. Когда я пришла на склад забрать заказ, там обнаружился гигантский зеленый тетрапаковый зиккурат, сложенный на паллете. Я была не одинока. Суспензия оказалась на вкус как обожженный миндаль и действительно усваивалась легче, чем еда из столовой. Кроме того, она спасла меня от бесконечных метаний между салатом и паэльей.

Был и еще один бонус: социализация. Теперь в обеденное время я сидела в том углу столовой, где значительная часть моих коллег-декстров собиралась и потягивала серый питательный гель. Группа людей за моим столом стала моим первым шатким мостиком в мир рабочей дружбы. Питер был нашим вождем. Как выяснилось, Суспензия спонсировала его: ему продлевали самую дорогую подписку забесплатно, пока ему удавалось удерживаться в пятерке лучших из своей возрастной группы в разных спортивных соревнованиях (десятикилометровые забеги, триатлон, метание бревна), где он всегда появлялся в зеленой форме с эмблемой Суспензии. Он был подписан на самый новый, ультрасовременный состав и пил его три раза в день семь дней в неделю, несмотря на периодически проявляющиеся побочные эффекты.

Остальные в нашей группе пили Суспензию пару-тройку раз в неделю, а в другие дни юркали в столовскую очередь, чтобы под скорбным взглядом Кейт, шеф-повара, выбрать лучший кусок жареной курицы.

Кроме Питера, к нашей группе принадлежали Гарретт, бледный, вечно напряженный программист, который занимался интернационализацией; Беджамин из безопасности – его обязанностью было обеспечивать защиту от хакинга механических рук; Антон, ассистент отдела продаж, неизменно с полудохлой блютуз-гарнитурой в ухе; и Арджун, бойкий дизайнер интерфейсов, тоже родом из Мичигана, – именно он был первым из декстров, кого я отважилась назвать своим другом. Помимо встреч за Суспензией мы с Арджуном иногда после работы, в десять вечера, захаживали в бар чуть подальше по Таунсенд-стрит – выпить пива с картошкой фри. Питер этого не одобрял.

Во время одной из пауз за нашим столом (а пауз было много: мы были те еще задроты) я рассказала товарищам по потреблению Суспензии грустную новость о «Супе и Закваске на Клемент-стрит».

– Я не ем хлеба, – быстро сказал Питер.

– У тебя же от этой еды живот болел? – сказал Гарретт.

Но это было не так.

– Суп был очень острый, но какой-то… сбалансированный. И мне очень нравились ребята, которые там работают.

У меня свело челюсти, и я поняла, что выказала слишком много эмоций для этой компании.

– Так что теперь на ужин опять Суспензия, – сказала я и звучно отхлебнула из пакета.

В тот день я не могла заниматься ни проприоцепцией, ни «АрмОС», так что отправилась в ЦОЗ. Там на верстаках стояло множество рук в разных позах: одна держала несколько пробирок, как в лаборатории; другая – разобранный на части телефон, как на заводе; третья – открытую картонную коробку, как на складе, и т. д. и т. п. В руках были дрели, пылесосы, кое-где стояли просто голые многозвенные кисти. Тренировочный ярус щелкал, жужжал, повизгивал и хлопал, а надо всем этим периодически кто-то чертыхался.