Змеиное Солнце - Семенова Мария Васильевна - Страница 70

Придав себе вид, полный гордого величия, он прошествовал к деревянному трону. Однако быстроногий Учай внезапно опередил его, вскочил на возвышение и как ни в чем не бывало уселся в резное кресло.

— Здесь больше не на чем сидеть, — обведя недоумевающим взглядом зал, объяснил он. — Распорядись принести себе что-нибудь, хотя бы шкуру!

Фарейн остолбенел от такой наглости. Он повернулся к дверям. Замершие в страхе слуги, придворные и утомленные схваткой воины молча глядели на обоих наместников, ожидая, чем все закончится.

Арий и сам осознал, что тянуть нельзя, — чем дольше он торчит пнем у ступеней собственного трона, занятого чужаком, тем нелепей выглядит.

— Пересядем на лавки, — наконец предложил он. — Нам будет удобнее разговаривать, сидя друг против друга.

Учай пожал плечами, будто желая показать, что ему и здесь неплохо.

— Не трать время. Мы не будем говорить долго. Обсудим постой войск и грядущую тризну. А потом я тебя оставлю. Следует поторопиться и написать послания в столицу. Я намерен уже завтра послать гонцов...

Фарейн растерянно глядел на чужеземца. То, что сейчас происходило, было неслыханно! Изорянский мальчишка с деревянными оберегами на шее, едва обретший право сидеть в кругу мужчин, делает вид, будто они равны! Да, оба они — наместники Аратты в подвластных землях. Но разве Учай не знает, что Господь Солнце даровал арьям власть над всеми прочими племенами? А ему теперь приходится выкручиваться, чтобы не выглядеть полным недоумком перед своими же людьми. Как хорошо было бы попросту кликнуть слуг и выкинуть наглеца не только из дворца, но и вообще за стены города! Да как тут кликнешь, когда у этого недомерка с хорьей мордой под рукой сотни воинов? Он лишь кивнет — и самого Фарейна выбросят за ворота, причем ломтями — на сыть волчьей стае...

— К чему торопиться? — пытаясь улыбаться, произнес наместник. — Следует все осмыслить, унять душевную боль, чтобы чернила не мешались с кровью сердца...

— Мой доблестный друг и наставник Джериш, — резким голосом заговорил Учай, — говорил, что на войне своевременные вести порой значат больше, чем воинская твердость и отвага. Я намерен послать гонца в столицу в самое ближайшее время. Надвигается зима. Скоро путь в Аратту станет непроезжим. Придется ждать до весны, когда растает снег, схлынут воды и дороги высохнут...

Фарейн едва сдержался, чтобы не скорчиться от досады. Недомерок знал куда больше, чем ему следовало бы, и, похоже, читал его мысли! Наместник как раз и желал, чтобы весть о произошедшем сражении и гибели Джериша пришла бы в столицу как можно позже. В конце концов, разве не Киран в бытность свою правителем болотного края должен был строить постоялые дворы вдоль столичного тракта? Много ли он их построил? Ни единого! А уж потом стало поздно. Стоило послать лесорубов с охраной, как бесследно исчезали и те и другие. Прежде вдоль пути стояло несколько деревень, где можно было заночевать и обогреться, но с начала мятежа они обезлюдели. Да что там — и домов не осталось. Теперь и впрямь, когда ударят морозы, а дороги завалит снегом, далеко не уедешь...

— Я сам отошлю гонца, — нашелся наместник.

— Как пожелаешь, мой благородный собрат, — безразлично ответил Учай. — Я намерен выделить хорошую охрану, дабы проводить моего посланника до земель Аратты, и там оставлю ему достойную свиту. Полагаю, ты сделаешь то же самое? На дорогах сейчас неспокойно, гонец может не доехать. Конечно, Джериш убил Изгару. Но осталось еще много бунтовщиков... Кстати, ведь храбрейший Джериш велел твоему отряду преследовать их? Отчего же твои конники остались стоять на месте?

Фарейн прикусил губу. Да, он приказал своим воинам стоять и ждать. Ибо самому бросаться в схватку совершенно не хотелось, а оставаться одному, без надежной охраны, — тем более.

— Венды — любители засад, — неохотно проговорил он. — Мои всадники и так пострадали в первой сшибке, чтобы я мог вновь подвергать их опасности.

Холодный колючий взгляд Учая, казалось, впился ему в самое нутро. Фарейн понимал, что каждое его слово будет записано и передано в столицу. Проклятый изорянин! Если его послание доберется до Кирана первым, вендскому наместнику уже не оправдаться. Шутка ли — по его вине погиб родич престолоблюстителя! Может, и не по его, но кто станет разбираться?

— Да, ты прав, почтенный собрат, — со вздохом сказал он. — Может, твой гонец прихватит в столицу и мои письма?

Учай кивнул, поднялся с резного кресла и поглядел на топчущихся в дальнем конце зала знатных арьев из свиты Фарейна.

Ему вдруг отчетливо вспомнилось, как они с братом прятались в ельнике, следя за длинной цепочкой мамонтов, бредущих по берегу Вержи. Золотоволосый царевич Аюр на белом мамонте; великолепный Джериш со своими жезлоносцами в блистающей бронзовой скорлупе; подобный черной тени Ширам, чтоб его шишиги насмерть защекотали... Помнится, тогда он убеждал брата Урхо, что с арьями не стоит иметь дела, что они слишком сильны и опасны... И вот еще снег толком не лег — а он уже распоряжается этими самыми арьями, а они, замерев, слушают его слова. И ведь это только начало! Его Богиня, его небесная возлюбленная, обещала, что путь будет долгим и славным — и беда тому, кто перейдет ему дорогу!

— Полагаю, всем вам тоже следует отписать в столицу, — объявил он придворным Фарейна. — Мой гонец отвезет все, что я прикажу ему. А теперь о тризне...

* * *

Воевода Илень, бледный, с рукой на перевязи, подошел к Учаю, наблюдавшему, как на горушке у реки, чуть поодаль от городских стен, возводится ряд поленниц для погибших в бою арьев.

— Ты слышал, что удумал Фарейн? — наклонившись, спросил дрив дрожащим от негодования голосом.

— Что бы он там ни затеял, — равнодушно ответил Учай, — ты полагаешь, это заслуживает внимания?

— Да, именно так я и полагаю! Он сказал, что желает послать в дар ублюдку Кирану голову Изгары в туесе с медом. Запомни: если он только коснется его тела, клянусь, этот город запылает единым погребальным костром!

— Не надо горячиться, — качнул головой вождь ингри. — Сначала тризна, остальное — потом. Обещаю, Фарейн не навредит телу моего друга Изгары... А сейчас прости — я должен проследить, чтобы в сани с телами Мины и Кежи была положена их доля взятой с боя добычи — луки, мечи, доспехи...

— Послушай, — нахмурился Илень, — Кежа был храбрым бойцом и довел до конца дело, которое хотели бы исполнить мы все. Он убил проклятого Джериша, и мне не жалко для него хоть всего, что мы собрали на поле боя! Но... друг, не держи на меня зла — твоя Мина была заодно с Джеришем. Она зарубила твоего побратима у меня на глазах!

— Да, — безразлично кивнул Учай. — Она пошла против меня. Против нас. Но разве ее братья и воины рода Карью запятнали себя предательством? Они храбро сражались за меня. Так зачем бесчестить целый род из-за одной лживой девки? К тому же я не хочу, чтобы Мина являлась ко мне по ночам из-за Кромки, требуя схоронить ее как должно. Пусть забирает в Дом Дедов и свою, и мою долю добычи. Это будет мой последний подарок ей.

— Хорошо, пусть так, — буркнул Илень. — Ты щедр. Это твое дело. Но ты запомнил мои слова — никто не должен коснуться Изгары!

— Конечно. И кстати, прикажи своим дривам быть подле костров, когда начнется обряд.

* * *

Крада находилась примерно в полете стрелы от городских стен. Местные жители, за исключением немногих доверенных лиц из пешей стражи, сюда не допускались. Еще при Киране здесь были отрыты и укреплены камнями ступени, ведущие на широкую площадку, где сейчас должны были запылать священные костры.

Погребение полагалось проводить перед самым рассветом, чтобы души погибших вознеслись к Исвархе с первыми лучами восходящего солнца. Приготовления начались еще с ночи. Холм окружили дривы с горящими факелами, так что на ступенях, по которым поднимали тела убитых, стало светло как днем. Мертвых арьев, обряженных в лучшие доспехи, уложили на поленницы, и жрецы в лисьих шубах, с золотыми подвесками в виде лика Исвархи на груди, начали медленно обходить их, поливая дрова маслом и сопровождая священнодействие мрачным торжественным пением.