Песочные часы
(Повесть) - Бирзе Миервалдис - Страница 29

Янелис ехал в троллейбусе и все еще мял в руке листья. Его грудь распирало от прилива энергии и сил, словно лед на Дзелве перед весенним половодьем.

Операция прошла удачно. Опасность, нависшая было над отцом, миновала. Вчера он, Янелис, со своей девушкой был в кино. Когда актеры на экране соединяли уста в долгом поцелуе, Янелис с гордостью думал о том, что каждому из них больше, чем шестнадцать лет, и они имеют право видеть, как в фильме герои целуются. В такие моменты их лбы морщились и на лицах появлялась почти укоризна, но когда Янелис провожал девушку домой, то они тоже целовались, если поблизости никого не было. И у дома девушки он вырвал цветущий подсолнух вместе с длинным, словно палка, черенком, и преподнес ей.

Сегодня Янелис вдруг почувствовал, что должен совершить такое, что послужило бы для отца вознаграждением за страдания. Янелису вспомнились отцовские слова, когда у них зашел разговор о работе, и он решил сейчас же, немедленно поступить на работу. Да и почему бы ему не работать? Он не слабее, а то и посильнее других ребят, которые кончили школу. Ни один из них столько не занимался гантелями, сколько он. Прилежно, регулярно, по таблицам. Правда, тетка ворчала: «Вместо железных колотушек лучше бы топор взял да для школы дров наколол». Но она старая и не понимает, что такое физкультура. И, кроме того, топором не треснуть себя по ноге, так что школьникам этой работы не поручают.

Приехав на автобусе в Аргале, Янелис сошел у мелиоративной станции. Некоторое время он стоял один в нерешительности, но вот неожиданно увидел девушку. Она была в синем рабочем халате, потому что шла с огородов. В руке сетка с пучками молодой моркови. Остановилась, помахала сеткой и вдруг покраснела, — вспомнила, как вчера они целовались после кино. Днем все выглядит по-другому. Может, она краснела и вчера, только ведь в темноте незаметно. Теперь оба стояли в тени аллеи и зеленого навеса автобусной остановки, и перед ними, словно река, пролегало широкое шоссе. Широкое, серо-белое под ярким солнцем, со щербинами от тракторных гусениц.

— Поступаю на работу, — сказал Янелис, глядя на девушку. Ему было неизвестно, как она отреагирует на его заявление — до сих пор им не случалось говорить об этом. Девушка знала лишь то, что Янелис никогда не работал. Теперь ему почему-то хотелось объяснить ей, что работать он пойдет не ради заработка, а для того, чтобы сделать приятное больному отцу.

Но девушка только помахала сеткой с морковью.

— Будешь у нас в Аргале работать, да?

— Хочу вон там, — кивнул Янелис на железные ворота рядом с бывшей корчмой на противоположной стороне шоссе.

— Это хорошо. Значит, мы оба будем работать здесь, в Аргале.

Ей все было ясно. От этих ее слов Янелис ощутил радостную уверенность, хотя и не имел представления о том, что значит работать и что именно он будет делать. От одного ее тона он уже почувствовал себя не в клетчатой ковбойке, вельветовых брючках и сандалетах из ремешков, а в замасленном комбинезоне и резиновых сапогах или же, наоборот, — раздетым до пояса, как те мужчины в мастерской. А без рубахи тоже ничего — все увидят, какие у него мускулы. Каждый словно горбатая мышка бегает под кожей. Потом он еще организует баскетбольную команду. Поскольку лучше его никто играть не сможет, то он и будет капитаном команды.

— Пойду устраиваться, — сказал Янелис и направился к железным воротам.

— Я подожду тебя.

Девушка присела на ступеньку, подтянула колени к подбородку и принялась грызть морковину.

— Буду ждать! — крикнула она ему вдогонку еще раз.

Янелис должен был идти уже не только из-за болезни отца, но и потому, что его ожидала девушка, думавшая, что теперь они оба будут работать в Аргале. По вечерам они будут смотреть в Доме культуры кинокартины, а потом целоваться на мостике.

В мастерской человек в галифе и шоферской фуражке наблюдал за действиями маленького, навешенного на коричневый трактор экскаватора, который то низко протягивал свою железную горсть, словно попрошайка за милостыней, то заносил ее высоко, будто кулак для удара.

— Скажите, пожалуйста, где директор? — спросил Янелис.

Человек в галифе повернул к Янелису крупное, круглое лицо с квадратным борцовским подбородком.

— Я за него. A-а, Янелис, сынок Эгле. Чем могу служить?

Теперь уже не скажешь, что пришел за спичками.

— У вас не нашлось бы для меня работы?

— Работы? — недоверчиво переспросил директор и отошел подальше, чтобы трактор не заглушал слова.

Янелис утвердительно кивнул.

— Ведь вы раньше нигде не работали?

— С чего-то начинать надо.

Директор окинул взглядом ладного паренька с задумчивым лицом доктора Эгле, но вполне своим ежиком на голове.

— Оно верно. Только… что же вы умеете?

— Мне очень надо работать.

Директор понимающе закивал.

— Так, так, отец захворал, и вы хотите помогать семье. Это правильно.

Он направился к эстакаде, где шофер отмывал мощной струей воды заляпанные глиной борта грузовика. Вначале струя оставляла на сплошной глине только отдельные полосы, но вскоре борта опять заблестели сероватой зеленью.

— Сейчас у меня есть только место мойщика. Надо и моторы мыть тоже. Если согласны…

— А при машинах нет какого-нибудь дела? Я умею водить автомобиль.

— Здесь машины государственные, не игрушки.

— Я подумаю.

Но тут Янелис вспомнил, как сказала девушка: «Значит, мы будем оба работать здесь, в Аргале», и потому спросил:

— А во сколько начало работы?

— В семь. Напишите заявление. Вам восемнадцать есть? Тогда согласие родителей не требуется.

То, что в семь вставать — не страшно. Он и раньше вставал в семь, чтобы для тренировки пробежаться километра три по лесу. Но спорт — это чистое, благородное занятие. От масла руки станут черт знает на что похожи, под ногтями грязь. Что скажет девушка? Потом он подумал, что девушка выпалывает парники, однако ведь ему ни разу не пришло в голову исследовать, сколько парникового чернозема уносит она под ногтями.

Директор ушел. Полуголый шофер орудовал шлангом. Он вылез из-под машины и, возможно, нечаянно повернул струю в сторону Янелиса. Янелис отскочил, спасая брюки.

— Кончай баловать!

Мойщик был молодой парень.

— Теперь небось скажешь, что ты боксер?

Янелис силился вспомнить, как этот мойщик выглядит одетым. И вспомнил, что он видал его в Доме культуры на танцах.

— Не ошибся, — подтвердил его предположение Янелис, смахивая рукой брызги с брюк.

— А теперь можешь чесать отсюда. Мне начальники не нужны.

Вот появился и еще один повод завтра же выйти на работу: надо показать этому малому, что боксом Янелис занимается всерьез.

Экскаватор занесенным ковшом отсалютовал Янелису, когда тот выходил за ворота.

Девушка поднялась навстречу. В ее сетке осталась одна ботва.

— Приняли, да? — спросила она.

Янелис кивнул не без гордости, и они пошли по аллее, дальше через лужок и танцплощадку на задах мелиоративной станции, мимо пустых скамей и дощатого буфетного киоска, куда пиво завозили только когда бывали танцы. Вчера вечером, в сумерках, они тут целовались. Не сговариваясь, они прибавили шагу. Дальше их путь лежал через старый парк. Под густой сенью лип протоптанная тропинка даже в зной казалась влажной и упругой.

— Это хорошо. Значит, ты будешь взрослый человек, как я, — сказала девушка.

Янелис удивленно взглянул на девушку: до носа ему не достает, руки в широких рукавах мотаются, как у куклы, а туда же — взрослая, видите ли, а он — нет!

— Я на год старше тебя, — миролюбиво возразил Янелис.

— Человек тогда взрослый, когда сам себе зарабатывает на хлеб.

Все очень просто!

Янелис никогда не размышлял на эту тему. Что значит — зарабатывать на хлеб? Ведь не война же.

Девушка поглядела вверх, увидала голубое небо среди верхушек деревьев и недоуменно сморщенный лоб Янелиса. Своей маленькой рукой, к которой присохла огородная земля, она взялась за его крепкий мускулистый локоть.