Живи ярко! (СИ) - Петров Марьян - Страница 33

Привозят обратно в целости и сохранности, на пороге передав из рук в руки заплаканной Марте. Обнимаю бедную женщину с сильным запахом успокоительного… Мои извинения тонут в рыданиях. Клянусь, что больше не буду убегать, как ребёнок. Но я-то не ребёнок. Не хочу быть один. Арчи с жадностью ужинает, я виноват и перед ним не меньше. Марта гладит меня по руке, отпаивая сладким горячим чаем. Что-то на какое-то мгновение распахивает дверцу сознания для ясной мысли. Хватит, наверное. Если Яр так решил, значит, выбрал как правильно. И если чего-то не сказал, значит, берёг прежде всего меня. И ещё, когда меня починят… если меня починят… кто мне помешает найти этого упрямца? Никто. Но для этого я сам должен постараться сдвинуться с мёртвой точки.

Сиделка замечает изменения на моём лице, и голос её веселеет. Довольно я её помучил, завтра куплю букет цветов или тортик. Надо с утра позвонить лечащим врачам, чтобы извиниться за отвратительное поведение. Правда, герр Леманн добирается до меня первым, несмотря на позднее время, мы разговариваем по-английски, перемежая речь немецкими словечками. Сначала ругает, как полагается, потом радостно сообщает о положительной динамике, о прогрессе, радуясь больше меня самого, а до меня доходит: всё это время я и не боролся. Словно я… не хочу частично вернуть зрение! Да что это с тобой, Туманов?! Охренел?! Хочешь упустить шанс, которого больше не представится?! Включаюсь. Жадно расспрашиваю, поражая врача до глубины души. Я не похож на прежнего его пациента, при работе с которым уже начали опускаться руки. Я словно из комы вышел, лёгкие вместе с крыльями расправил и начал пытаться взлететь.

Больше я не намерен терять время. Нужно сделать счастливее одного человека, самого яркого в моей жизни. А лучше двух.

Ярослав

Пилю взглядом широкую спину человека, с непоказной педантичной заботой протирающего и без того сияющие капот и бока своей дорогущей тачки. А ведь мог бы и водителя попросить, взамен занявшись дочерью. Прикусываю губы от злости, не раз с ним сталкивался, бился в непробиваемую стену непонимания или нежелания. Дочь заместителя прокурора попадает в психушку — это не просто удар по безупречной репутации неподкупного непоколебимого Железного человека Аркадия Устимова, хотя там ей самое место. В этот раз мною двигало уже не просто праведное чувство справедливости…

— Ну, ладно, вам на чужих плевать, а за свою жизнь — совсем не страшно? Что если устав винить всех вокруг, она примется за вас? Вы же её родили…

Мужчина резко оборачивается, сверкнув чёрным вороньим взглядом, и уже собирается мобильник вынимать.

— Я — один, мне за себя бояться не надо. Сдохну — легче станет. Но дочь ваша сейчас ломает жизнь одному очень хорошему человеку, у которого благополучная семья, работа в университете и желание жить. А она до ручки дошла, всё, клиника. Но вы не заметили, вы же заняты, вон там ещё, кстати, не протёрли, — эмоции подступают к горлу, приглушая голос, внутри всё клокочет от ярости, но продолжаю натянуто-вежливо улыбаться. — И вот ещё, меня достало вам доказывать очевидное, не остановите дочку — дело примет совсем иной оборот.

— Анна страдает, но не настолько, чтобы принести вред. Всё, что произошло до этого — врачебные ошибки, наговоры и клевета. И ваша паранойя, Соколов, не доказывает её вины.

— То есть даже если увидите, как она нож втыкает в человека, вы, как баран, будете твердить, что ее вины нет? Он сам кинулся, да?.. — интересуюсь вполголоса, глядя в упор. — Или опять всё замнёте, как вы это любите? Откупитесь? Спится вообще как, спокойно? Кошмары не долбят?

Устимов смотрел на меня не отрываясь, впервые я не наскакивал и не орал, изрыгая маты и угрозы. Уставший, отказавшийся от попытки получить счастье, наверное, я использовал последнюю попытку достучаться до человека.

— Если вы дочь любите, может… уже пора что-то сделать?

— Я вам не верю.

— А я вас терпеть не могу, но это же не значит, что наши чувства имеют какое-то значение в данной ситуации, верно? — смотрю я на него и к своему стыду понимаю, что в табло дать надёжней, чтобы, сука, кровью умылся и броню снял. Но я спокоен. Я очень спокоен. Светская беседа продолжается. — Кино, хотите, покажу?..

Присаживаюсь без приглашения на капот его тачки, и плевать я хотел на его старания. В телефоне ищу сохранённое видео, включаю на полный звук и жду реакции… недолго жду, прокурорская смекалка рвётся в бой, а мозги всё так же отстают.

— Это подсудное дело… — начинает свою речь с придыханием, краснея рожей и не только от гнева.

Я на экран не смотрю, только слежу за его реакцией. Я камеру у Геры в спальне поставил ещё когда в первый раз поругались. И не для контроля, а боялся, что может случиться всё что угодно и он ничего доказать не сможет, а с его феноменальной способностью находить проблемы — не удивительно. Ну… он же её не видел, значит, она не мешала…

На экране была Анна. Записи три дня. Подлинность докажу. А ещё в подробностях прессе, кто эта леди и почему сначала ножом изрезала чужую постель, затем разрыдалась, разбив в осколки рамку с фоткой Германа, а потом… я её самоудовлетворение не стал досматривать, проматывал, а папаша смотрит вон бледный, весь в не себе, но смотрит, вплоть до её ухода.

— Как фильм? — не могу не подъебнуть, это сильнее меня. — Вы, видимо, любите другие жанры, триллер там, или криминал, а тут психологическая драма. Журналистам покажем?

— Я тебя убью, — хрипит нечеловеческим голосом, тянется к телефону, но, видно, с сердцем плохо стало, прижимается к авто и тяжело дышит. — Я убью тебя, Соколов.

— Пффф… — вот тут уж, простите, я заржал, истерично немного, но весело. — Нашли чем пугать. Меня ваш отпрыск несколько лет подряд терроризировал, я забыл, что такое спать без кошмаров, я поссать ночью боялся встать… но то лирика. Я предлагаю выход из ситуации, и ради бога, засуньте себе в жопу вашу гордость! Копия записи хранится в надёжном месте, если со мной что случится — её обнародуют. Вы забираете свою дочь и увозите так далеко, откуда она до нас не достанет, я в ответ храню молчание, собственно, мне больше от вас ничего и не надо. Копию записи не отдам, тоже не дурак. Ну, так что?.. По рукам?..

Кивает неохотно, борясь не с логикой, а с родительской любовью. Ему куда проще признать психом весь мир, чем свою дочь. Но увы, здесь я ему выбора не оставил.

— У неё любимый человек погиб три года назад. Разбился. Она по нему с ума сходила. Я даже не знал, что так любить можно.

— Не любить, а болеть, — поправляю на автомате, но он меня не слышит, копается в причинах возможного слишком глубоко.

— В той аварии погибли многие, да мне было не до них, я за неё испугался, любой бы на моём месте поступил так же…

— Да ну? — не без издевки.

— Она винила всех, включая экипаж встречной машины. Это я уже потом понял, что водитель автобуса, двое суток не спавший и севший за руль никакой, погиб тоже, все винили его, но я провёл расследование, хотя и обещал ей этого не делать. Виновником аварии по факту являлся сам Андрей, её жених. У него фары не работали, а в плохих погодных условиях уставший водитель, который решил объехать яму на дороге, попросту его не заметил, и Андрей отвлекся. Жалко его, хороший был парень…

— Хоть и пидорас… — я это вслух сказал случайно, подумать хотел, но вырвалось. Сложил два и два, рассказ Германа, припадки Анны, аварии эти. Ей-богу, лучше бы я тогда разбился, всем было бы проще.

Зам. прокурора продолжил говорить, но я уже не слушал, не было желания даже вникать. Но после его слов такой тоской всё внутри сжало и с каждым шагом виток за витком накидывало, туже, резче, прямо к горлу.

Я знаю, что обещал больше не вмешиваться в его жизнь, и вообще держаться подальше…

— Да, я хочу оформить новую симку, и чтобы в роуминге бабки не сжирали. — И вообще, его жизнь меня не касается… Гудки. Берёт моментально, словно в руках держал.

Какого лешего взял?! Ведь номер неизвестный, бля, ничего это святую наивность не учит… Закатываю глаза, мысленно себя матеря. А он его видит… этот номер? И кто ему будет звонить? Мама? Коллеги по работе? Пара-тройка оставшихся из прошлой жизни друзей, которые два раза в месяц из вежливости поинтересуются, как дела, предложат «когда-нибудь встретиться» и забудут…