Мой дикий и любимый зверь (СИ) - "Lady Raven" - Страница 20

И вот, она позвонила сама! Он был готов молиться за это всем Богам! Но, когда услышал адрес, где Женя сейчас находилась, в душе поселилась тревога. Он знал это место прекрасно, особенно отельчик средней паршивости, который там был. Витька не раз туда таскал шлюшек. Ему понадобилось минут двадцать, чтобы добраться до места, он сразу увидел одинокий, хрупкий силуэт над дорогой, у входа в мотель — в этот рассадник разврата и грязи.

Подлетел к месту, резко затормозил, поднимая вокруг авто бурю из снежной пыли, в один прыжок выскочил из машины и оказался прямо перед ней, посмотрел ей в лицо и ужаснулся — она была сама на себя не похожа. Всегда приличная, свежая, сияющая Женька, сейчас была похожа на низкосортную потаскушку: поплывший макияж, растрепанные локоны, одежда да и вся она сама, насквозь пропитались запахами табака и алкоголя. Её била крупная дрожь, наверняка от холода, так как её вечерний наряд вряд-ли может согреть в такое непогожее утро. И глаза… Её глаза, в которых он видел всегда отражение целого мира, сейчас были пустыми и безжизненными, как у какой-нибудь дешёвой, пластиковой куклы.

Витька запустил пятерню к себе волосы, с силой потянул, чтобы прийти в себя, сглотнул противный ком в горле и начал разговор первым:

— Ну… Скажи, что-нибудь? Где была, как тут оказалась?

Женя молчала, она просто стояла и молчала, секунд тридцать, рассматривая каждую чёрточку на любимом лице, опять ей захотелось плакать. Витька терпеливо ждал.

— Я… Витя, этой ночью я изменила тебе.

Ему показалось, что небо: тяжёлое, серое и свинцовое сейчас рухнет, прямо им на головы. Он не мог поверить в её слова, но вся ситуация и картина вокруг, подтверждали эти слова. В следующую секунду, Женю будто подкосило от удара, она резко согнулась, цепляясь за его одежду, как за спасательный круг, и сквозь сдавленные рыдания зашептала, быстро-быстро, глотая слова:

— Родной, любимый, не гони меня, прошу. Я не знаю, как это вышло, я ничего не помню. Я напилась, а пить совершенно не умею. Прости меня, если сможешь!

Витя слушал все эти стенания через ледяной купол ненависти, который вмиг вырос, вокруг него. Ему показалось, что даже сердце перестало биться и качать кровь, превращаясь с каждым её словом в кусок твердого и холодного льда.

— Пить не умеешь, говоришь? Так, какого хера, пила?!! — Гаркнул он ей в лицо, что есть мочи, вызывая при этом новую порцию, надрывных рыданий.

Он брезгливо стряхнул с себя её руки и процедил следующий приказ, но уже тише:

— В машину села, живо!

А потом он погнал свой автомобиль, куда глаза глядят, не обращая внимания на рамки безопасности и правила вождения. Но скорость, не давала чувства облегчения. Боль, обида и злость смешивались в ядовитый коктейль, который растекался по венам. Судьба просто уничтожила его, добила ножом в спину, такого подлого предательства от любимой Женьки, он никак не ожидал. Жить не хотелось больше…

— Я утащу тебя за собой в ад, лживая шлюха! — Сказал он ей на прощание, крутнул резко руль и на всей скорости влетел в фонарный столб.

Душераздирающий, дикий женский крик, полный боли и отчаяния, сильный глухой удар, осколки стекла, впивающиеся прямо под кожу, сумасшедшая физическая боль, хруст собственных костей, запах крови и опустошающий, безграничный холод — вот такие последние воспоминания были у Вити, перед тем, как он услышал последний удар собственного сердца.

Есть ли жизнь после смерти? Витька не знал. Всё, что он помнил, до того, как открыл глаза вновь — это чёрная, бесконечная пустота, в которой он летел, словно маленькая песчинка, гонимая ветром неизвестно куда. И от этой безысходности хотелось кричать во весь голос, но сил на это не было. В тот момент, он подумал: "А может, я уже в аду?" Никаких чертей тебе и котлов, никаких адских языков пламени, лижущих тело. Просто сплошная, черная дыра, в которой будешь болтаться в полном одиночестве целую вечность.

Но, судьба подарила ему шанс жить — он очнулся после двенадцатидневной комы. С трудом открыл глаза и его тут же ослепил яркий, белый свет больничной палаты. Тело беспощадно болело, так, словно его переехал многотонный грузовик. Казалось, силы абсолютно покинули его, даже веками он шевелил с большим трудом. Попробовал издать хотя бы звук, но получился лишь слабый хрип. И тут же взгляд уловил движение в стороне, а потом сфокусировался на лице — родном лице, измученном горем и резко постаревшем за эти двенадцать дней. Виктор попробовал ещё раз произнести хоть слово, и на этот раз у не получилось, прозвучало тихое и горестное:

— Мама!

— Витя, Витенька! — Она зажала рот рукой, сдерживая глухие стоны боли и радости от того, что вновь смогла взглянуть в глаза своего ребёнка, — Сын, теперь всё будет хорошо, я обещаю!

Витя попробовал пошевелиться и у него немного вышло, одно радует — абсолютным овощем он не стал. Руки были по самые плечи в гипсе, и шея, и голова тоже, ребра болели так, будто их разможжило в кашу. А вот ног он не чувствовал, совсем.

Через пару секунд в палату вбежала толпа медицинских работников, они начали Витьку ощупывать, прощупывать, светить в глаза какими-то фонариками, изучать показания на мониторчиках, которыми было увешано всё вокруг, и тараторить на перебой на каком-то иностранном языке, похоже, это был немецкий. Через двадцать минут бурной полемики, толпа рассосалась, остался лишь один врач, он отвёл маму Витьки в сторону и тихо, на ломанном русском что-то втирал ей, она же внимательно слушала и время от времени тревожно поглядывала на сына.

Пока люди занимались своим делом, Витя восстановил свои последние воспоминания в памяти и теперь в его сознании воскрес образ Женьки в то роковое утро, испуганные голубые глаза, полные слёз, душераздирающий крик и в следующий миг он попытался лишить её жизни, ну и себя заодно.

Врач покинул палату и мать вернулась поближе к Вите, смотрела и не верила глазам, столько раз представляла, как наконец откроет глаза и скажет заветное "мама", но чуда всё не происходило и отчаяние грызло душу и сердце болело, словно сжимали его железными тисками. Не происходило, до сегодняшнего дня.

— Мама, а где Женя, она жива, в порядке? — Говорил он с большим трудом ещё, но ему необходимо было знать!

На мамином лице пролегла тень, она немного нахмурилась и ответила:

— Жива твоя Женя, что ей сделается, — с обидой проговорила она, — Повезло, в отличие от тебя, отделалась сломанной рукой, переломом рёбер, небольшим сотрясением, синяками да ушибами.

А у Витьки вместе с пульсом в голове стучало лишь одно слово "Жива! Жива! Жива!"

— Слава Богу, — выдохнул он.

— Да, она забыла пристегнуться и вылетела от удара через боковую дверь, ближайший сугроб смягчил падение.

— А со мной что? Ходить буду? — Спросил он и приготовился услышать любую правду.

— Конечно будешь! — Воскликнула она напряжённо, — Даже думать по-другому не смей!

И потом затараторила на одном дыхании, успокаивая больше наверно, себя, чем Витьку:

— Семь дней назад мы привезли тебя сюда, в эту клинику в Берлине, она самая лучшая, Витька… Тут такие доктора! Они людей с того света возвращают, тут нам обязательно помогут, ты будешь ходить! Господи, да ты бегать быстрее всех будешь!

— Я не чувствую ног, — Витя прервал поток маминой бурной речи.

Она присела, опустила глаза, глубоко вздохнула и продолжила, только уже менее оптимистично:

— Доктор Фасбер сказал, что небольшая чувствительность сохранилась, травмы спины и ног оказались глубокими и очень серьёзными, и потребуется ещё несколько операций для удачного исхода, а потом следует длительная реабилитация. И они не дают стопроцентной гарантии, что это поможет.

В конце своей речи она совсем сникла, повесила голову, её плечи устало ссутулились — она из всех сил сдерживала себя, чтобы вновь не зарыдать. Витька понимал это, а ещё он заметил огромные темные круги под глазами, залегшую глубокую морщинку на лбу, серый тон лица — и это его мама? Женщина всегда цветущая, дивной красоты, несмотря на возраст, всегда пышащая здоровьем и оптимизмом. Какой же он идиот, урод моральный, его минутная вспышка ярости стоила другим людям таких страданий? Дорогим людям, которых он все ещё любит, всем сердцем, несмотря ни на что. Он не заслужил пощады от судьбы, тем более полного исцеления, и умом понимал, что скорее шансов нет никаких. Но, матери он сказал следующие слова: