На огненном берегу
(Сборник) - Коцаренко В. К. - Страница 15

— Счастливый ты, Гриша, легким испугом отделался. Могло быть и хуже, — заметил Николай Родичев.

— Не горюйте, товарищ старшина. Билет вам заменят, а синяк исчезнет. Вечером покажите мне то место, где вас обстрелял этот «паразит», и мы рассчитаемся с ним, — сказал Насретдинов.

…Наступило утро. Наш снайпер куда-то исчез. А на том месте, где вчера обстреляли старшину, начали твориться чудеса. По открытому полю вдруг пополз неведомо откуда взявшийся, набитый соломой мешок с прикрепленными к нему термосом и каской.

И «рыбка» клюнула на эту приманку. Вражеский снайпер выдал себя и был сражен.

Как-то вечером, когда совсем стало темно, вдруг за дорогой, против 1-й роты, в развалинах, зашипело радио, раздалась музыка, а за нею послышалась ломаная русская речь.

— Русь зольдат!.. Кончай война, здавайся плен… Тогда ты будешь живой. Много кушай. Не здаешься плен, будешь жаловаться. Наш армия ест сильная армия. На Вольга буль-буль тебе сделает…

— А сам ты не захлебнешься? — крикнул пэтээровец и дал несколько выстрелов. Репродуктор тут же умолк.

…Такие пропагандистские передачи гитлеровцы вели часто. Причем после каждой из них забрасывали наши позиции пачками пропусков, привязанными к кускам кирпича.

Однажды после такой передачи я ушел в 1-ю роту. Пробрался к самому крайнему расчету. Там у пулемета был всего один человек, а рядом с ним лежало противотанковое ружье. У меня екнуло сердце: «Что же случилось?»

— Где остальные? — спросил я солдата в тревоге.

Пулеметчик предупредительно прошептал:

— Тише, товарищ комиссар, немцы-то рядом. А бойцы вон там… — он указал рукой на темный дверной проем.

Я втиснулся в тесную комнатушку, пахнущую затхлой сыростью. За небольшим столиком, над миниатюрной коптилкой, сделанной из гильзы противотанкового ружья, рядом с которой стояла пустая литровая бутылка и лежала стопка немецких пропусков, склонились два пулеметчика и два пэтээровца.

— Что здесь происходит? Почему оставили оружие? — спросил я.

Гвардейцы встали и вытянули руки по швам.

— Мы на минутку оторвались, товарищ комиссар, вот для этого дела, — смущенно проговорил старший сержант Дятлов, подавая мне исписанный карандашом лист бумаги.

Читаю:

«Черти вы, фашистские дураки. Что вы пугаете нас Волгой? Это наша старая русская река. Чтобы бить вас, мы переправлялись через нее, когда она горела, и то не утонули. Мы думаем, что скорее сделаем „капут“ вам, чем вы нам „буль-буль“. А потому отправляем вам ваши пропуска обратно, может, они пригодятся вам в момент расстройства желудка после нашей бомбежки или обстрела „катюш“. А если вы вздумаете переходить к нам, то вам не нужно никаких пропусков, а просто поднимайте руки вверх и идите смело. Ждем вас. Пока. Гвардейцы».

Прочитав эту писанину, я улыбнулся.

— Что, может, не так? — робко спросил Дятлов.

— Все так. Только для этого у нас при политотделах есть инструкторы по работе среди войск противника. Они этим должны заниматься.

— Жди, когда они займутся, а тут как раз момент, — отозвался из полумрака бронебойщик.

— А мы и бутылку приготовили, чтобы послать им гостинец. А оно, выходит, нельзя, — разочарованно проговорил старший сержант.

— Почему нельзя? Бросайте!

Солдаты быстро начинили бутылку пропусками, вложив туда и свою записку. Закупорили ее пробкой. А потом Дятлов с бутылкой в руках влез на остатки стены второго этажа и швырнул ее через улицу. Посудина упала на кирпич, звякнула осколками стекла. Гитлеровцы всполошились, по всему кварталу подняли беспорядочную стрельбу. В небе засветились ракеты.

Разбрасывая пропуска и листовки в эти осенние дни, фашисты нередко совершали налеты мелкими группами на оборону наших войск, и там, где им удавалось захватить врасплох советских воинов, они втихомолку уничтожали их. Трупы уносили с собой, оставляя записки примерно такого содержания: «Мы ушли к немцам. Следуйте нашему примеру».

В те тревожные недели, особенно в ночное время, мы с Харитоновым регулярно бывали на переднем крае.

Однажды, облазив все огневые точки 3-й роты, мы на рассвете возвращались к себе. Пригибаясь в мелких траншеях и переползая открытые места, наконец добрались до прибрежного склона горы. Там было менее опасно, мы присели передохнуть.

Внизу тихо катила свои воды могучая Волга. В городе раздавались пулеметные и автоматные выстрелы, в районе вокзала торопливо хлопала зенитка, то и дело вспыхивали ракеты. Белые щупальца прожекторов бороздили небо, выискивая ночного бомбардировщика «У-2» или, как его звали гвардейцы, «кукурузника», а гитлеровцы — «русь-фанер».

Какое-то время пристально всматривались в лучи прожекторов, а самолета не видно, не слышно. Потом, спустя несколько секунд, совсем в противоположной стороне от прожекторных лучей прорвался рокот мотора, раздался сильный взрыв, и снова все затихло.

— Молодцы наши летчики, даже на «кукурузнике» ухитряются всю ночь держать фрицев под напряжением, — нарушил молчание Харитонов.

— Об этих «кукурузниках» стали слагаться целые легенды. Вчера я слыхал, как один солдат заверял другого, будто летчики «У-2» прихватывают кроме бомб корзину противотанковых гранат, подлетают к городу, выключают мотор и, бесшумно планируя, находят нужный дом и прямо в окна бросают гранаты. Потом включают мотор, набирают высоту, летят к основному объекту, сбрасывают бомбу. Снова выключают мотор, уходят втихомолку.

Харитонов усмехнулся и начал рассказывать:

— Вчера здесь появилась шестерка «илов».

Красивые машины, главное — вооружение на них хорошее: две реактивные пушки и скорострельные крупнокалиберные пулеметы. А стре… О! Что это? — вдруг воскликнул он, остановившись на полуслове, увидев зеленые ракеты, поднявшиеся над пристанью и в районе Госбанка.

Над нами прогудели мины. Одна из них шлепнулась в воду, другие легли у берега. Мы кубарем скатились к своему командному пункту, юркнули в укрытие. Одна из мин, словно преследуя нас, рванула у самого входа и завалила его. В блиндаже погасла коптилка, в уши и рот набился песок. Выплевывая его, я спросил, все ли живы. К счастью, никто не пострадал.

— Что случилось? — спросонку вскочил на ноги Паша Гусев.

— В мышеловку попали, — отозвался Плетухин.

Откуда-то из-под земли тоскливо пропищал зуммер.

— Смотри, связь-то уцелела! — удивился комбат. Быстро работая руками, он отрыл телефон. — Алло! Алло! «Первый» слушает.

Говорил командир 3-й роты. Слышимость была плохой.

— Что? Подошли немецкие танки и пехота?.. Поднимите на ноги всех своих людей… Проверьте, чтобы расчеты противотанковых ружей были на местах. Свяжитесь с другими ротами… Что? Связались? И у них не лучше? Ну, ничего. Отразим и эту волну! — и комбат положил трубку.

Зазуммерил другой телефон.

— Вы слышите, что здесь делается? — гремело в трубке.

— Конечно, слышим.

— Такой силы они еще не бросали на нас, — кричал Поленица. — Как из мешка, сыпят снаряды. К оврагу подошла пехота, а по улице снова идут танки. У меня действуют все огневые точки.

— Чаще докладывайте, — распорядился майор и обратился ко мне — Вот это дела…

— Что же вы, товарищ майор, сказали, что мы все слышим? — спросил Плетухин.

— А что же, по-вашему, лучше сказать, что мы уже похоронены?

— Виноват, товарищ комиссар, упустил политику.

— А вот мы сейчас и позвоним, чтобы нас откопали, — произнес комбат.

В это время через толщу завала снаружи донесся до нас еле слышный голос:

— Живой там кто-нибудь остался?

— Живы все! — отозвались мы разом.

Все отчетливее слышались удары лопат. Наконец показался кусочек неба, вовнутрь блиндажа ворвались свежий воздух и грохот разыгравшегося боя.

Вырвались мы из подземелья, когда стрелковая рота 39-го полка, оставив овраг, вела бой рядом со своим КП. А дальше все повторилось, как 22 сентября. Только на этот раз гитлеровцы отошли за овражек, и там с ними пришлось долго возиться.

Осложнилось дело и у завода. Штурмуя 2-ю роту, враги намеревались захватить курганчик сержанта Родичева, чтобы с этого холмика взять под обстрел овражек до самой Волги и под прикрытием огня пройти к берегу реки, соединиться с прорвавшейся туда своей группой.