Вспомним мы пехоту... - Мошляк Иван Никонович - Страница 24

Мне казалось, что сегодня противник уже не сможет нанести по бригаде удара такой силы, как в предыдущие два дня: потери наши были велики, но еще большие потери понесли гитлеровцы. Однако я ошибся. Видимо, немцы получили подкрепление, и во второй половине дня, после интенсивной бомбежки и артиллерийско-минометного обстрела, на нас двинулись до двух полков пехоты и танки. Концентрированные удары наносились сразу по обоим флангам. Замысел противника был ясен: прорваться на стыках, взять бригаду в кольцо, разгромить армейские резервы и главными силами выйти на оперативный простор. Особенно тревожил меня правый фланг, где немцы вчера, оттеснив 4-й батальон, сумели зацепиться за господствующую высоту.

Меня вызвал командир бригады. За эти два дня и внешность его, и манера поведения резко изменились. Передо мной был другой человек. Глаза его потускнели, ввалились, крепкое румяное лицо обрюзгло, налилось нездоровой желтизной. В движениях появилась болезненная вялость, голос звучал тихо и как-то безразлично.

Здесь же на КП находился Белянкин. На груди его висел немецкий автомат.

Я поздоровался с обоими и уже было раскрыл рот, чтобы попросить комбрига запретить Белянкину участвовать в боях в роли рядового, но Юдкевич опередил меня.

— Иван Никонович, немцы просочились на стыке с правым соседом. Прикрываясь высотой, они пытаются охватить нас с тыла. Четвертый батальон вынужден отходить. Отправляйтесь немедленно туда, надо сбросить противника с высоты, не допустить его продвижения в наш тыл и восстановить положение. — Он замолчал. Казалось, ему не хватало воздуха. Отдышавшись, продолжал: — Я еду в первый батальон, там тоже трудно…

— Я поеду с Мошляком, — сказал Белянкин.

Меня так и подмывало обрезать его: «Товарищ начальник политотдела, не подменяйте строевых командиров», но препираться сейчас было не время.

— Возьмите мой автомат, Иван Никонович, — сказал Юдкевич и взглядом указал на стену блиндажа, где на гвозде висел новенький ППШ.

Я поблагодарил, взял автомат, и мы с Белянкиным скорым шагом направились к штабному газику, что стоял в укрытии. Уже сидя в машине, которая, подпрыгивая на ухабах, мчала нас на правый фланг, я, склонившись к уху Белянкина, спросил:

— Скажите, товарищ начальник политотдела бригады в звании майора, бойцом какого батальона прикажете вас числить?

Белянкин внимательно взглянул на меня, в глазах его запрыгали веселые чертики.

— Что, боишься, как бы я два пайка не получил — за начальника политотдела и за рядового? Не беспокойся, не объем…

— Слушай, Михаил Васильевич, нельзя же так… Ты руководишь политработой в бригаде, под твоим началом…

— Ну, руковожу! — с внезапным раздражением перебил меня Белянкин. — Так что же, в то время когда бригада истекает кровью, когда такие же, как мы с тобой, коммунисты, только пониже званием, погибают в атаках, в борьбе с танками, когда молодые, необстрелянные бойцы, не поддержи их в нужный момент, могут дрогнуть, — так что же, в такое время, по-твоему, я должен сидеть в политотделе, организовывать выпуск боевых листков, митинговать? Не-ет, брат. Политработник должен личным примером воодушевлять бойцов, поднимать их боевой дух не только словом, но и делом. Вот так-то, товарищ начальник штаба бригады, которому…

Конца фразы я не расслышал — сзади и сбоку грохнуло два взрыва, по крыше газика забарабанили комья земли. Шофер свернул вправо, влево. Там, где мы были секунду назад, опять рвануло… Вражеские артиллеристы засекли нашу машину и попытались взять ее в вилку.

— Стоп! — скомандовал я шоферу. — Машину в укрытие!

Мы выскочили из газика и, пригибаясь, побежали вперед, а шофер тотчас развернулся и погнал к ближайшей лощине. Вокруг нас начали посвистывать пули. То тут, то там они взбивали фонтанчики земли.

Пробегая мимо большой воронки от авиабомбы, заметили в ней нескольких бойцов. Они стреляли из винтовок куда-то в сторону высоты. Увидев нас и узнав, вскочили, вытянулись.

— Почему вы здесь? Где командир? — строго спросил я.

— Отступаем, товарищ майор! — доложил молоденький сержант. — Немцы бьют с высоты.

— За мной! — скомандовал я, и мы с Белянкиным побежали вперед. Сзади слышался топот солдатских сапог.

Пробежав метров сто, встретили еще одну группу, потом еще… До подножия высоты оставалось метров двести. Завидев нашу организованную группу, к нам со всех сторон спешили бойцы. Набралось около взвода. У подножия высоты я приказал залечь. Сержанта с двумя бойцами выдвинул влево, с тем чтобы они направляли к нам отходящие группы.

Ко мне подполз Белянкин.

— Слушай, Иван Никонович, чтобы руководить этим воинством, достаточно одного младшего лейтенанта. А нас тут двое майоров. Не жирно ли? Беги к машине и кати назад…

Я хотел возразить, но Белянкин не дал мне и рта раскрыть:

— В такое горячее время бригада — сам должен понимать — не может остаться без начальника штаба. — И, лукаво подмигнув, не удержался от подковырки: — Тем более в звании майора.

Я и моргнуть не успел, как Белянкин, привстав, крикнул:

— Слушай мою команду! Короткими перебежками — вперед!

Мимо меня пробежали бойцы.

Ничего не скажешь — прав начальник политотдела, мне надо быть на своем месте. Побежал к лощине, в которой остановилась машина.

В небе надо мною нарастал мощный гул самолетов. Взглянул вверх — «Юнкерсы-88». Эти не пикируют, зато груз бомб несут в два раза больший, чем «лаптежники».

— Товарищ майор, сюда! — услышал я.

Оглянулся. Неподалеку из окопа по грудь высунулся пожилой боец в каске с вмятиной на макушке, — видно, чиркнул осколок. Рядом куча свежевынутой земли. Спрыгнул в окоп чуть ли не на голову солдата. Присели оба, стенки окончила сдавили нас, будто тисками. А тут еще мой автомат…

— Тесновато, — как бы извиняясь, сказал боец.

— Спасибо, друг. — Я нашел его руку, пожал. — Когда успел окопаться?

— Нужда, она заставит…

Раздался свист… Серия мощных взрывов слилась в один, оглушила. Землю под нами сильно тряхнуло, и я удивился, что нас не выбросило из окопчика. Больно ударило в поясницу, в плечо — это упали комья земли. Взрывы следовали один за другим, как короткие пулеметные очереди, Только усиленные в тысячи раз. Нас совсем засыпало землей, она даже скрипела на зубах, Наконец взрывы стали удаляться, уходить куда-то правее.

Мы с солдатом выбрались из окопа, отряхнулись.

— Вы боец четвертого батальона?

— Так точно.

— Бегом туда! — Я указал направление. — Знаете майора Белянкина?

— Михайлу Васильевича? Так точно, знаю.

— Поступите в его распоряжение. Выполняйте.

Мы с солдатом козырнули друг другу, он уже хотел было сделать поворот «налево — кругом», но я задержал его за руку, заскорузлую, в мозолях, крепко пожал ее:

— Счастливо, товарищ. Спасли вы меня.

— Да ну, что там… — Боец смущенно отвел глаза и, взяв винтовку «на ремень», побежал к подножию высоты.

Машину я нашел в лощине, среди кустарника. От бомбежки она не пострадала, если не считать двух осколочных пробоин в дверце. Велел шоферу гнать на левый фланг. По интенсивности стрельбы я определил, что дело там завязывается жаркое.

Через полчаса я был в расположении 1-го батальона. К этому времени стрельба поутихла. Капитан Фельдман встретил меня у входа в узкую траншею, которая служила ему командным пунктом. Лицо его осунулось, на щеках обозначились морщины, веки покраснели. Выглядел он гораздо старше своих двадцати девяти лет.

— Комбриг был? — спросил я.

— Да, только что уехал.

— Жмет немец?

— С утра отбили пять атак. Последнюю — минут пятнадцать назад. Бомбежкам счет потеряли…

— Слушайте, капитан, кто у вас вчера поджег три танка, те, что первыми прорвались через окопы?

— А… Это ребята из третьей роты. Сержанты Гуров и Гуляев, рядовые Рыбкин и Плотников.

Я улыбнулся. Вспомнилась казарма в городке Павлово, койки в два яруса, стриженные наголо и оттого ушастые ребята, застенчивые и немного растерянные. Особенно живо представился мне неуклюжий Плотников, прозвучал в ушах его курьезный ответ на мой вопрос, где у танка находится моторная часть: «Известно… в нем, значит, внутри…»