Иван родил девчонку - Чуманов Александр - Страница 24

• Предыдущая
• 24/37
• Следующая

Афродита огромной рыбиной выпрыгнула из воды, повисла на мгновение, словно давая возможность каждому запомнить это мгновение на всю жизнь, и бесшумно исчезла в глубине.

Люди простояли весь день на берегу, но она больше не появлялась.

У Ванятки жизнь не получилась.

Уже слышу со всех сторон: «И у меня, и у меня!..» Подумаешь, дескать, удивил. Кто-то не стал доктором каких-нибудь наук, хотя уверен, что мог, и ему теперь грустно оттого, что придется умереть кандидатом. Кому-то «Жигуленок» достался не той модели, о которой мечталось с рождения, и он чувствует себя ущербным в кругу подобных ему автолюдей. Кто-то собирался быть чемпионом Олимпиады, но выше второго юношеского разряда подняться так и не смог. Несмотря на терпение и труд, которые, как его заверили еще в детстве, все перетрут.

У каждого своя шкала. И что вообще понимать под этими словами — «жизнь не получилась»? Отсутствие какого минимального ассортимента успехов, достоинств, материальных благ? Неясно. Все субъективно. У каждого своя шкала. И это в общем-то хорошо. Потому что каждый при желании может найти оправдание самому родному, самому близкому и любимому человеку — самому себе. Оправдается и станет преспокойно жить дальше, потому что жизнь, пусть она и не получилась, ведь не кончилась же еще. Человек посмотрит в зеркало и увидит там себя, не такого уж старого, не такого уж пропащего, а, напротив, еще кое-что могущего. И запомнит себя таким на некоторое время.

У Ванятки жизнь не получилась. То есть, конечно, были и у него отдельные светлые моменты. Везло, бывало, в любви и в картах, дело в руках имел неплохое, слесарное, в меру пил и с похмелья всерьез не маялся. Богатства, правда, не было, но крыша над головой имелась добротная, от родителей унаследованная.

С чего ему вздумалось итоги подводить в сорок лет, он и сам толком не знал. Может, потому, что Ванятку звали Ваняткой? Ну это кому как… Скорей уж по другой причине: в сорок лет, когда умер последний родитель, Ванятка огляделся вокруг, как только что вылупившийся на свет инкубаторский цыпленок, и понял, что одинок. То есть одинок совершенно. И затосковал незнакомой до сих пор лютой тоской.

Пришел из армии — девчонка не дождалась. Обидно, конечно, было, но само собой со временем пережилось. Через двадцать лет только и понял, что это была единственная, отпущенная ему богом или кем там еще пускай не ахти какая, но настоящая любовь. И ничего такого похожего больше не случалось.

В общем, к сорока годам Ванятка подошел безнадежным холостяком. В процессе жизни он раза три чуть было не женился. Но чуть, как известно не считается. Легко жениться, когда ни кола ни двора, когда сам еще не оперился, когда любишь.

А чем человек старше, тем труднее ему решиться на женитьбу. Вроде и жить есть где, и заработок неплох, и, самое главное, года уходят… Но чем дальше, тем требования к потенциальному партнеру выше и жестче, а собственные привычки и недостатки все заскорузлей, все неистребимей. Вот и попробуй.

Словом, женщины в Ваняткиной жизни были, И у многих из них были серьезные намерения. С такими и Ванятка не шутил.

Стало быть, могли быть и дети. А как же, вполне могли быть. В принципе. И тем не менее к сорока годам Ванятка выплатил государству такую кучу денег в виде налога с холостяков, что ее вполне хватило бы для приобретения чего-нибудь фундаментального. Той же машинешки, например.

Говорят, что любовь к детям, — а берется она, по-моему, из каких-то других, нежели любовь к женщине, ресурсов, — рано или поздно наваливается на каждого, даже самого безалаберного мужика. И горе тому, кому любить вдруг окажется некого.

В сорок лет Ванятка однажды ни с того ни с сего вдруг представил, что вообще-то было бы здорово, если бы в его чистой, но холостяцкой берлоге вдруг оказалась бы такая маленькая-маленькая девочка в голубом платьице и сандалетиках, такая ласковая и веселая девочка оказалась бы в его берлоге. И он, Ванятка, вскакивал бы утром рано, чтобы сварить девочке на завтрак манную кашу или яичко. Он бы завязывал ей голубой бант и отводил бы в садик, а потом вечером бежал бы скорей с работы, потому что девочка его бы ждала и радовалась бы его приходу. Потом они бы вечером вдвоем смотрели телевизор, и девочка бы все спрашивала у папы Вани про международное положение. И он бы ей все отвечал. А потом бы девочка стала незаметно расти. И он отдал бы ее в школу.

Она бы кончила школу на одни пятерки, а Ванятка бы ничего для нее не жалел и все покупал: и джинсы там, и сапожки всякие. И потом бы она поступила в институт и выучилась на доктора. И подвернулся бы хороший парень. И они бы поженились и стали бы жить в папиной квартире, а что, в тесноте, да не в обиде. И Ванятка бы со временем стал дедушкой…

Представив все это с пронзительной ясностью, Ванятка прямо вспотел от нестерпимой жалости к себе и ребенку, которого не существовало в природе.

Почему он представил себе именно девочку, а. не мальчика, Ванятка не знал. Но знал отчетливо, что нужна именно девочка, потому что мальчик в его воображении совсем никак не хотел возникать.

А дело было вечером. В квартире было пусто, усталый теледиктор советовал выключить ненужные электроприборы и убавить громкость телевизора. И тут в дверь тихонько постучали. Ванятка, стряхивая с себя наваждение, пошел открывать. За дверью стояла маленькая, лет пяти девчущка в голубом платьице и сандалетиках. Она дрожала от холода.

— Папа Ваня, я уже давно пришла, почему ты так долго не открывал? — сказала девочка, по-хозяйски заходя в квартиру.

— Я сильно-сильно хочу кушать, папа Ваня, — сказала девочка, и Ванятка поставил варить яички.

— А можно, я буду спать с тобой, пока ты не купишь мне кроватку? — спросила девочка.

Так не бывает, считаете вы? Что ж, и я сам знаю, что не бывает слишком многого. Грустно, но это так. Вот я и решил, что если на свете такого не существует, так пусть хоть у меня в рассказе будет. Это ведь никому не помешает, верно?

Девочку звали Ольгой. Олей. Оленькой. Ванятка стал звать ее Олененочком.

Утром, придя на работу, Ванятка заскочил в профком насчет путевки в садик. Путевку дали. Вечером он зашел в ЗАГС и оформил на дочку свидетельство о рождении. В графе «мать» собственноручно записал себя. Так же, как и в графе «отец». Никто и внимания не обратил.

Опять скажете, не бывает? А вот и бывает. Узнать бы только где.

— Где ты взял девочку? — спрашивали любопытные.

— Выдумал, — честно отвечал Ванятка. Такой ответ всех устраивал.

— Иван родил девчонку, велел тащить пеленку! — дразнились во дворе пацаны, но формально их ни в чем нельзя было упрекнуть, они бы сказали, что таким образом заучивают последовательность падежей.

Все шло так, как мерещилось Ванятке в приступе одиночества. Девочка росла, росли заботы. И чем больше их становилось, тем больше Ваняткина душа разглаживалась, распрямлялась, казалось, что и сам он разглаживается и распрямляется, как потрепанный житейскими сквозняками парус на свежем ветру.

Хотя почему — «казалось»? Ванятка и впрямь молодел на глазах. Бывшие друзья, встречая его на улице, говорили с плохо скрываемой завистью:

— Ну ты, Ванятка, даешь!

По мере того как девочка росла, отец ее молодел. День в день. Год в год. Один к одному. В школе Оленька училась средне. И скоро стало ясно, что доктора из нее, пожалуй, не выйдет. Ванятка посоветовал ей попробовать в медучилище. Сам он в тот же год, влекомый непонятно откуда взявшейся тягой к знаниям, поступил в механический техникум.

С годами Оля перестала звать Ванятку папой. Отец обиделся, но смолчал. А потом чего уж? Ольга превратилась в длинноногую видную девушку, переросла отца. Она стала звать его, как и все.

Ванятка по-прежнему без памяти любил дочь. Но все более меняющейся, пугающей любовью…

Когда Ольге стало двадцать, они сравнялись. Ванятка подолгу смотрел в зеркало, сравнивал себя нынешнего с тем двадцатилетним на фотографии, где был снят сразу после армии, и не находил разницы. А никакой разницы и не было. Оля была похожа на его первую любовь, как две капли воды.

• Предыдущая
• 24/37
• Следующая